(фильм "Порочные игры" ("Stoker"))
Чарльз пишет Индии:
"Берег ты мой и море, как я сегодня за день теплом разморен, как навидался волн голубых и зноя, только как ступишь в них - тяжела вода. Соль остаётся россыпью на ладони, что до волны, так то не прибой - погоня, коль не умеешь плавать - со смехом тонешь. Жаль, не учить мне плыть тебя никогда.
Так хорошо - во рту лишь простые рифмы, в прошлом году я видел шторма и рифы, чуть не погиб, остался ходячим мифом - только у моря много других сторон. Индия, вижу стопы твои в песке я, только сейчас к тебе уже не успею - вон, самолёт заходит в крутом пике, и завтра мне уезжать на аэродром. Вот и последний штрих к моему рисунку: не поминая имени бога всуе, я приходил к Стене вчера. Вот рисую, только её не видно от чёрных шляп. Тёплые камни, свёрнутые записки: тянешь ладонь, подходишь ужасно близко, если б я верил в бога без слёз и виски - стала б душа прозрачнее хрусталя.
Завтра я улетаю к другим прибоям. Море всегда - бессмертие; знай, с тобой я сел бы на самый старый разбитый Боинг, но всё равно бы смог облететь их все.
Здесь говорят, Венеция - воскрешенье. Что ж, я лечу к ней, трогаю пульс на шее; светел, прощён, избавлен от прегрешений, жаль, что ты не увидишь во всей красе."
Чарльз пишет Индии:
"Солнце моё и птица, я же всегда могу сюда возвратиться, я так свободен плакать и веселиться, просто дивлюсь, от счастья дыша с трудом.
Передо мной открыты любые страны, горы, моря, пустыни и океаны, только одно так больно мне и так странно: кажется, я всё больше теряю дом. <...>"
Чарльз пишет Индии. Комната, стол и книги: путеводители, Во, дальше Лондон, Киплинг, атласы, книги этносов и религий, книги у двери, окон и под столом.
Вечно лишён и солнца, и волн, и грома мир его, заключённый в пределах дома. Нет у него песка и аэродрома:
Чарльз двадцать лет как смотрит в одно стекло.