«Избежать всего этого невозможно,
но можно презирать всё это».
(Сенека)
Путешествие из одной воинской части в другую для солдата советской армии всегда была в радость. Он увидит людей без формы, увидит улицы, автомобили, женщин (!), магазины и просто окружающий мир. Вместо ежедневного созерцания плаца и казармы. Кроме того в магазины можно зайти и посмотреть, что там продают (хотя выбор во времена совка был убогий) и представить себе на миг, что всё это можно купить, что это всё люди покупают, употребляют, едят, вещи используют, книги читают… А не только маршируют по плацу и напихаются перловкой. Возможность вот так вот выглянуть в мир для большинства солдат было недостижимой мечтой, до осуществления которой ещё ждать и ждать. Поэтому, когда мне сказали, что я еду без сопровождения (!), один (!), для прохождения дальнейшей службы в N-скую воинскую часть в город НН, моя душа наполнилась радостью. Ещё бы! Я вновь увижу мир людей, посмотрю по дороге разные интересные города, в которых никогда не бывал и никогда не видел, даже на картинке. Кроме того, мой путь будет лежать через метрополию империи, в которой немало интересного, а солдат в те времена в музеи пускали бесплатно.
С такими мыслями я получил на руки бумаги и собрался покинуть воинскую часть, переполненную бесконечной муштрой и радиацией. Перед самым моим отъездом ко мне подошёл солдат, который раньше постоянно приставал ко мне с вопросами типа: «А ты не знаешь, пока мы спали, правительство случайно не поменялось? А как ты думаешь, комуняки ещё долго будут у власти?» (Я догадывался, что он стукач и провокатор, и поэтому его вопросы игнорировал, делал вид, что не слышу). Он подошёл ко мне и произнёс речь, достойную лучших ораторов античности: «Ты, этого… Того… Ну, короче, ты должен знать… Твоя судьба была всё время в моих руках… Если бы я что тебе сказал, то меня самого бы отвезли очень далеко… Меня в особый отдел вызывали, потом в Москву возили. Там кроме «особистов» были ещё «кагэбисты» в штатском. Сказали за тобой следить и каждое твоё слово записывать и докладывать в письменном виде. Ну, ты ничего такого и не говорил… Так, что я ничего такого им на тебя не написал… Куда тебя посылают я не знаю, я тут ни при чём…»
Он, наверное, подумал, что открывает мне какую-то страшную тайну! Тоже мне - рыцарь плаща и кинжала, мастер пересказывать на ухо слова о «таком».
Я переступил ворота КПП и поехал. Впервые за столько времени (а время на службе в армии идёт очень медленно), я почувствовал себя относительно свободным человеком. Всё пьянило - и воздух осенний, и небо, и звуки. В кармане у меня не было ни копейки, но это меня нисколько не смущало. В вещмешке были две банки консервированной перловки и впереди неизвестное.
В метрополии я успел забежать только в Третьяковскую галерею и долго околдованный стоял перед полотнами Врубеля. О, галерея! Ты видела до этого когда-то солдата в советской форме, который так долго созерцал полотна Врубеля? Этого непревзойдённого мастера кисти, который изменил представления современником и не только о человеческом естестве. Мастера картин на границе безумия.
Холодное утро воплотилось в бытие в виде города НН, что тогда - в 1983 году носило другое, довольно не эстетическое название. Город, что ранее был для меня воплощением бореальной сказки. Восточный форпост славянства - очень долгое время. А дальше только угро-финское море: бесконечное, враждебное, дикое, загадочное. Колония колонии. Если Великий Новгород был островом славянства в угро-финском даже не море - океане, то город НН был ростком этого острова на котором и славянского то ничего и не осталось.
Архитектура XIX века меня не очень заинтересовала - так, купеческая самодовольная показная пышность. Но вот крепость… Крепость! Местный кремль, точнее. Ничего подобного я ещё не видел и даже не ожидал увидеть. Это такая татарщина… Нечто абсолютно восточное, тюркское и для меня экзотическое. Я блуждал вокруг крепости, созерцал башни и бастионы, а из недр сознания вдруг выплыла цитата классика: «…И наглотавшись татарщины всласть, вы Русью её назовёте…» Блуждая городом, я думал о том, что этническая российская культура это сложная смесь разных угро-финских и тюркских культур, незначительно славянизированных языком (и то, довольно изменённым угро-финскими наречиями). Вспоминал страницы дневника Тараса Шевченко, которые он писал, находясь в этом городе, возвращаясь из ссылки. Он был прав - это город странной метаморфозы христианства.
Полюбовавшись пейзажами великой реки Ра, что несла свои воды в море Хазарское, пошёл я искать воинскую часть, в которую меня направили. Как оказалось, она была расположена именно в той крепости, которую я созерцал и которой любовался. Но это оказалось не место моей дальнейшей службы, а локализация штаба гарнизона, гауптвахты, комендатуры и прочей дребедени.
В строевой части офицер долго и замысленно рассматривал мои бумаги, а потом сказал, что «без бутылки тут не разберёшься, тем более на трезвую голову, куда тебя отправить служить и вообще нужно мне посоветоваться», так, что пока я свободен. Я начал шататься по территории части в ожидании то ли приговора, то ли дальнейшей судьбы, от нечего делать разговаривая с местными солдатами. Они спрашивали меня о том, о сём и философствовали о моей дальнейшей службе: «Это вообще свинство, что тебе в дорогу не дали паёк и денежного довольствия (ну и слово же придумали «довольствие»!), а с твоей воинской специальностью тебя отправят в сапёрную часть - там служба лёгкая - «лафа» в сравнении с другими частями, так что тебе повезёт…»
Вдруг меня опять вызвали в строевую часть. Офицер сухо с металлом в голосе назвал мне номер части, в которую я должен отбыть немедленно и пожелал мне счастливой службы с какой-то странной интонацией в голосе. Сухие цифры на меня не подействовали никак. Я уже направил свои стопы к воротам КПП, как ко мне подскочили пятеро солдат («косая сажень в плечах»). Их выражения «лиц» не сулили мне ничего хорошего. «Который час?» - спросил один из них угрюмо. «Всё ясно, часы хотят отобрать…» - подумалось мне - «…придётся их опечалить». «У меня нет часов» - это я сказал уже вслух и показал пустую руку. Но это явно не улучшило их настроения, лица стали у них ещё более угрюмыми и неприветливыми. «Похоже, кому то сейчас достанется» - подумал я - «И этот кто-то буду я. Их пятеро, а я один. Спиной к стене, может хоть почки не отобьют…» Возникла пауза. То, что у меня нет ни курева, ни денег, они уже знали. Паузу перед мордобоем необходимо было чем-то заполнить. Некими словами. Найти хоть мнимую причину для драки. А потом отобрать хоть что-нибудь. Хоть вещмешок. «В какую часть тебя отправили?» - даже не сказал, прохрипел один из них. «В N-скую» - я назвал номер. Лица солдат изменились. Будто бы осенний ветер пролетел и принёс ужас. Будто бы они увидели нечто невидимое мной. Такие лица бывают у людей, которые вдруг неожиданно увидели чьё-то изувеченное тело. Но выражение ужаса отобразилось на их лицах всего на миг - выражение изменилось на блаженно-довольное - ну, не меня же туда отправляют, а этого чудака… Потом на их лицах появилось отображение забытой для них эмоции - сочувствия (где-где, а тут и при таких обстоятельствах я не ожидал такого увидеть). Увидев моё недоумение, один из них с какой-то невыразимой тоской сказал: «В батальон смерти едешь…» У него на миг на лице появилось желание чем-то помочь или хотя бы посоветовать. «Выпил бы ты, прежде чем туда ехать… Мы бы тебе дали на выпивку, но у самих нет… Там увидишь, что оно такое - батальон смерти, что оно и к чему оно…»
Они провели меня к воротам взглядами, полными какой-то непонятной для меня печали… Я впервые видел, как несколько сухих цифр - номер - так действовали бы на людей, вызывали бы у них такие эмоции, и у кого - у людей, у которых, казалось бы, все эмоции давно умерли или прошли метаморфозу в плоскости эмоций хищников. Смысл этого события я понял потом…
(Написано на основе реальных событий 1983 года. Светопись из сети. Авторский перевод.)