«Вот таким и сохраню
Этот тронутый увяданием
Цветок сурепки…»
(Такахама Кёси)
У каждого поколения людей были свои детские мечты. Одни мечтали двинуться в крестовый поход на Святую Землю, другие – плыть под парусами к неизведанным землям, третьи – стать олигархами и торговать нефтью. Наше поколение в детстве мечтало о космосе, бредило полётами в Великой Пустоте, очаровано смотрело на звёзды. А по сему история космонавтики для нашего поколения – больше чем история. Это летопись мечты. И не потому ли мы так болезненно относились к любой полуправде о легендарных покорителях космоса. Именно потому мы были такими чувствительными к мифам, которыми нас потчевали люди отягощённые цензурой и идеологическим бредом. Я всегда чувствовал – с раннего детства, что о космонавтике многое умалчивалось, и людей, которых мы с детства боготворили как героев, цензура нам подносила в виде тщательно отредактированных штампов, эрзацев, а не живых людей со своими ошибками, болями, страстями и страданиями…
Я часто думаю о том, что Джим Джармуш прав – наше поколение это поколение кофе и сигарет. Это молодёжь девяностых – поколение кока-колы и пепси-колы: они чётко разделились на два враждующих лагеря – сторонников пепси-колы и сторонников кока-колы – между ними началась не просто непримиримая вражда – война не на жизнь, а на смерть. А мы – молодёжь начала восемьдесятых искали не то, что нас разъединяло, искали то, что нас объединяло. И этим объединяющим фактором кроме кофе и сигарет была в первую очередь научная фантастика и музыкальная группа «Машина времени». Все мы зачитывались сочинениями Станислава Лема, братьев Стугацких, Кира Булычёва, Саймака, Бредбери. Но Станислав Лем умер и фантастику перестали писать. Ну не называть же фантастикой тот бред который ныне пишут… Хуже того – фантастику перестали читать, о космосе перестали мечтать. Научная фантастика была подменена «фентези» - своего рода литературным «экстази»…
Случилось так, что к некоторым то ли забытым, то ли неизвестным страницам истории космонавтики судьба позволила мне коснуться руками в буквальном смысле этих слов. И хотя сомнения терзают душу, не писать о тех событиях я не могу…
Я вот о чём. В 1983 – 1985 годах судьба забросила меня служить в советскую армию – в N-скую войсковую часть в город НН. Случай свёл меня с человеком, что оставил в моём мировоззрении неизгладимый след.
Как то в марте 1984 года меня и ещё нескольких солдат под командованием прапорщика П. отправили на работу на склад М-ской войсковой части. Подобные командировки были солдатам завсегда в радость, ибо работа преимущественно была не тяжкая – что то носить, грузить. Не нужно в это время мёрзнуть в карауле или чистить от снега плац, по дороге можно посмотреть на город и девушек – путь только из окна машины, но всё же. А если склад продовольственный, а ещё гарнизонный – о, тогда существовала (пусть убогая) надежда, что чем-нибудь угостят. Или просто покормят людской едой. А для советского солдата это было не пустяком – это было особым, памятным случаем. Впечатлениями от этого события делились, о нём составляли легенды («А вот на том складе мы нашли бутыль…») На фоне ежедневного гнилого картофеля и осточертелой перловки («дробь шестнадцать» на солдатском сленге) это могло быть праздником. Хотя гнилая картошка считалась ещё относительно нормальной едой. Гнилую картошку от которой шло характерное отвратительное зловоние засыпали в картофелеочистительную машину – гниль более-менее смывалась, оставалось немного изъеденной грибками массы с кусочками земли – никто вручную картошку не дочищал. Высыпалось всё это в котёл, заливалось побольше воды и варилось. Получалась серая коллоидная масса отвратительная на вкус, но никто от этого не помер.
Хуже было, когда давали капусту. Когда её квасили, она была ещё более-менее съедобной – хотя и в перемешку со щепками дерева – когда солили, то запихали капусту дробильную машину длинными палками, они мололись заодно. Потом в чан залезали два солдата и ногами в сапогах эту капусту месили. Постепенно эта капуста портилась и к весне от неё шло такое зловоние… Из этой капусты варили баланду, но даже вечно голодные солдаты не могли сие месиво есть.
Ещё влекла на работу на склады солдат возможность что-нибудь украсть – всё равно что. Были, вообще, две наихудших привычки, которые прививала людям советская армия – привычка воровать и отвращение к труду. Труд в советской армии использовали в качестве наказания, господствовала мысль позорности труда, ценилась способность избегать труда («шланговать» на армейском сленге). Воровство считалось чем-то нормальным, даже некой доблестью. При этом кражами гордились, ими хвастались. При этом говорили не «украл», а «достал». Солдаты воровали всюду, где только могли – на складах, на кухне, друг у друга. Прапорщики и офицеры воровали на складах – на своей службе так сказать. При этом обворовывали прежде всего солдат, а потом уже «народное» государство.
Хотя воровством занимались не все – в «батальоне смерти» я знал как минимум одного прапорщика и одного офицера, которые никогда не воровали, не били солдат, не пили (хотя всё это делать могли) – это старший лейтенант П. и прапорщик Ж. Я имею ввиду выражение «не пили» в его истинном смысле. Потому, что если прапорщик разбавлял технический спирт водой, то говорили, что он «не пьёт». Прапорщик Ж. был в то время начальником склада ГСМ, где хранилось кроме прочих жидкостей несколько бочек со спиртом. Спирт он выдавал только в случае наличия официального письменного приказа: «Приказываю выдать три литра спирта для обслуживания радиостанций…» Он, естественно, догадывался как этот спирт будут использовать, но выдавал – приказ есть приказ. За это его в части не любили. Кроме прочего прапорщик Ж. был любителем поэзии, постоянно носил с собой томик Блока (в то время это был мой любимый поэт тоже), постоянно его читал и ходил с мечтательно-задумчивым взглядом по части… Почему он решил стать прапорщиком, как его занесло в армию, да ещё в такую часть, а не на филологический факультет – уму не постижимо.
Я кому-то потом рассказывал о прапорщике Ж., но никто мне не верил, думали что это выдумка:
- А вот прапорщик Ж. не пил.
- Бензин не пил? Бывает…
- Нет, спиртного не пил.
- Что, спирт водой разбавлял?
- Нет, вообще спиртного не пил, даже «казёнки» и пива.
- Ну… Это ты выдумываешь. Такого не бывает…
Я не беру в счёт тех прапорщиков, что не ворочали потому, что не могли – и совсем не из соображений морали. Тут мне сразу вспомнился прапорщик О. Впервые я его увидел, когда нас отправили работать в боксы, где хранилась старая автомобильная техника. Около одного из боксов я увидел в луже пьяного человека одетого в какую-то грязную чёрную спецовку – он тихо и мирно спал прямо в луже не смотря на довольно холодную погоду. Я ещё сказал солдатам:
- Там какой-то бомж или алкоголик в часть забрёл и лежит в луже.
- Это не бомж. Это наш боевой командир – прапорщик О. Он сейчас проверяет влияние этилового спирта на военнослужащего советской армии в условиях максимально приближенным к боевым. Заодно проводит индивидуальное занятие по ЗОМП. «Вспышка справа!» - упал в лужу и ждёт, корда пройдёт взрывная волна. Потом встанет и продолжит командовать взводом.
Он может быть и воровал бы – но ему ничего не доверяли. Как то отправили солдат куда-то на «точку», офицер и говорит водителю: «Прапорщику О. бензина не давать! Узнаю, что ты налил хоть каплю – будешь наказан!» Я ещё подумал, наверное прапорщик О. сейчас с канистрой придёт. Нет, прапорщик О. пришёл с маленьким стаканчиком. И попросил капельку бензина. Водитель отказал – мол, не разрешает офицер. Я ещё подумал – странно, нескольких граммов бензина жаль, ему, наверное, нужно бушлат от мазута почистить… Оказалось, что он просто пил всё что горит.
Он допился до такого состояния, что сказать простейшую фразу уже не мог – даже в трезвом состоянии. Говорил приблизительно так (дополняя речь бурной жестикуляцией): «Е-і е-о а-и і е-и а о!» Это значило: «Возьми этот ящик и неси за мной, поставишь где я скажу!» Или: «И о-аи о! А е-а у о-у и-е-у!!!» А это значило: «Ты [очень плохой солдат! Я с тобой буду иметь противоестественные половые отношения!]» (Интерпретация фразы естественно литературная. Дословно написать, что он хотел сказать, увы, не могу.) Солдаты над этим «командиром» откровенно издевались и смеялись. Иногда просили его: «Товарищ прапорщик! Покажите [свои половые органы]!» И он демонстрировал – они были у него гипертрофированных размеров.
Почему этого алкоголика и токсикомана держали на службе – я не знаю… И это всё было бы смешно, если бы не было так отвратительно и ужасно. И это был не поодинокий случай. И этим людям доверяли оружие. И страшное оружие. Как то на учениях включили РРЛ-радиостанцию. Летела стая ворон – те птицы, что попали под луч антенны падали замертво на землю… Дальнейшая история прапорщика О. имела печальные последствия. Как то среди ночи дежурный офицер поднял солдата-водителя - куда-то там ехать с прапорщиком О. Солдат ответил, что с этим … никуда не поедет. Офицер повторил: «Я приказываю Вам, рядовой Р., ехать с прапорщиком О. в ТТ!» «Я отказываюсь выполнять этот приказ!» Утром дежурный офицер написал рапорт и рядовой Р. пошёл под трибунал за невыполнение приказа…
Насколько страшных масштабов достигло в то время воровство в советской армии (в том числе и оружия!) мне судить трудно – точной статистики по этому поводу нет и мы никогда не узнаем правды. А то что пришлось мне увидеть во время службы в «батальоне смерти» просто поражает. Как-то раз вижу я сцену – достойную пера драматурга: стоят рядом прапорщик Д. – начальник продовольственного склада и капитан К., смотревший на прапорщика взглядом полным презрения и отвращения. Вид у прапорщика Д. был такой будто бы обрушилось на него огромное горе, мир перевернулся, небо упало на землю. Он растерянным взглядом блуждал вокруг и повторял в пустоту: «Как же так… Без предупреждения… Хоть бы сказал кто, что возможно… И именно сегодня… Если бы завтра или вчера – всё было бы нормально… Это ж надо мне так залететь…» Оказалось, что нагрянула ревизия с штаба гарнизона, обнаружили на складе большую недостачу мяса. И не хватало не килограмма или двух – а нескольких центнеров. А относительно того мяса, что в морозильнике было, у ревизора возникли сомнения относительно его происхождения. Дело в том, что как раз перед этими событиями в свинарнике батальона сдохло три свиньи. По словам прапорщика К. – начальника свинарника – этих свиней облили бензином и сожгли. На что был и соответствующий акт составленный тем же прапорщиком Д. Но почему то ревизор подумал, что в морозильнике на складе висят туши именно тех дохлых свиней умерших своей смертью и после продолжительной болезни. И почему то когда перевесили мясо, которое только что выдали на кухню, то оказалось намного меньше, чем значилось в накладной. Прапорщик Д. тут же сказал, что украл повар, а повар заявил, что столько ему дали. Проверили весы на складе – они показывали какую то чушь. Прапорщик Д. заявил, что ещё вчера весы были исправны и только что сломались. И почему то в ящиках, где должны были быть мясные консервы, оказались рыбные 1959 года изготовления в покрытых ржавчиной банках. Откуда они взялись – неизвестно. И это как раз должно было сегодня отправиться на «точку». Я думал прапорщика Д. посадят. Но он выкрутился и был назначен заведующим уже другого склада – уже не продовольственного.
Не на всех складах принято было воровать. На некоторых складах в «батальоне смерти» не висело даже замков. Просто нитка и пластилиновая печать. Но к ним боялись даже приближаться – обходили стороной. Часовой ходил так, что не спускал с этих складов глаз. Это были склады КГБ. Это буквосочетание вызывало в то время такой суеверный страх, что никому даже в голову не приходило туда заглянуть. Никто даже не знал, что там хранится. Периодически приезжали люди в штатском на чёрной «Волге» и в присутствии командира части что-то туда ставили или забирали. Какая атмосфера была вокруг этих складов можно судить по следующий картине. Однажды наблюдаю: постовой заснул, а начальник караула его за этим занятием поймал. И чтобы напугать солдата вопрашал: «А если мы сей час пойдём к складам КГБ и окажется, что там печати сорваны? Что тогда?!» В глазах часового был ужас…
Ещё одни склады с которых не принято было воровать (хотя иногда воровали) – это были склады НЗ. Склады «неприкосновенного запаса» на случай ядерной войны. Как то прапорщик Г. увидел прапорщика П. назначенного заведовать складами НЗ. Он как раз жрал консерву именно с этих складов. Прапорщик Г. фаталистически изрёк: «Откуда угодно бери что угодно и сколько угодно! Но только не со складов НЗ!!! Оттудава невозможно ничего списать!!!» Там действительно продукты хранились двадцать лет. Даже испечённый хлеб хранился десятилетиями. При этом не черствел и не портился. Можете себе представить какой страшной химией он был напичкан! После двадцати лет хранения очередной склад опорожняли и заполняли новыми консервами. Старые не выбрасывали – солдатикам на стол. Какими бы голодными солдаты не были, нот от хлеб они есть не могли. И не только хлеб. Как то в наряде по кухне я увидел рыбные консервы с надписью «Сталинский совнархоз». Да, я подумал – вот оно – привет от усатого…
Но вернусь «к нашим баранам» - в марте 1984 года из «батальона смерти» отправили группу солдат под командованием прапорщика П. для работы на одном из продуктовых складов другой воинской части. Надежды солдат, что дадут что-нибудь хорошее поесть оказались напрасными – не повезло. Целый день грузили всю ту же гнилую картошку и мешки с крупой изъеденной молью и ещё какими то червями. Всё это это отправляли с военного склада на совсем другой склад – склад исправительного учреждения (проще говоря – в тюрьму), где кормили ещё хуже чем в армии. От мешков которые мы таскали кроме запаха крупы шёл ещё какой то – крайне неприятный. Один из мешков разорвался и там я обнаружил целую экосистему – в крупе были живые личинки различных насекомых: я узнал личинок чернотелки Tenebrio militor L., личинок огнёвок – бабочек семейства Pyralididae, амбарных жуков-долгоносиков – и личинок, и жуков, и ещё каких то молеобразных.
На «перекуре» прапорщик Д. указал мне пальцем на худого болезненного вида человека лет сорока – сорока пяти и сказал: «Это начальник склада. Интересный человек. Бывший военный лётчик, офицер. Летал когда-то. Зовут его Просветлёнов Владимир Игоревич. Так вот – он знал Юрия Гагарина, учился с ним вместе, потом служил вместе с ним. Но дослужился только до лейтенанта. Потом попал в аварию – не то что летать, в армии служить не мог – работает с того времени то там, то сям…»
На меня слово «Гагарин» подействовало магически. И при первом же удобном случае после очередного таскания мешков я спросил этого человека прямым текстом:
- Владимир Иванович! А это правда, что Вы вместе з Гагариным учились?
Он посмотрел на меня длинным пронзительным взглядом. Будто бы заглядывал в глубины моего естества и только потом сказал:
- Правда. Было так. Учился я вместе с Юркой (он так и сказал «с Юркой») в Оренбургском первом лётном авиационном училище… И потом служили немного вместе… Славный парень был Юрка… Хоть и не такой, как пишут и говорят. Любят люди всякие басни починять, сплетничать, а был он… Да что там говорить… Все почему-то думают, что он только и делал, что улыбался. А он грустил часто – особенно во время учёбы да и на службе тоже… Задумчивый был. Смеётся со всеми. а потом задумается и молчит… Великой души был человек. Стихи писал. Да, да, писал! Хотя мало кто об этом знает. Увлечение своё он скрывал – тогда в армии это не приветствовалось – навредить могло, если бы кто начальству донёс или кто прочитал бы. Писать стихи он начал ещё тогда, когда в Саратовском индустриальном техникуме учился. Тетрадь со стихами он никому не показывал. Мне показал – доверял – не знаю почему. А ещё Юра буддизмом увлекался. Это философия такая. Индийская. Тоже никому об этом ничего не говорил, но я знал. Как то в раз говоре оговорился он о «сансаре» и «пустоте», и я обо всём догадался. Я хоть и не очень то в этом разбирался, но кое что понимал…
- А с тетрадью той, что случилось то? Стихи хоть помните? О чём писал Гагарин?
- Да уничтожил он эту тетрадь. После 1959 года он и стихи то перестал писать. А начал писать ещё в 1951 году. Я не все читал – только некоторые. Стихи у него были не совсем обычные – даже на стихи не похожие. Если очень интересно – могу показать. Когда он ту тетрадь рвал – один листок выпал. Ну я и подобрал и сохранил – без его ведома. Думаю Юра не обиделся бы, если бы дожил до этого времени…
- И где же этот листок?
- С собой ношу – в специальной папке, как драгоценность берегу. Пошли покажу.
Он достали с ящика стола видавшую виды истрёпанную картонную папку с грязными завязочками. Достал её из утробы истрёпанный пожелтелый листок вырванный из тетради в клеточку и положил на стол. Я с жадностью впился в текст.
- А переписать можно?
Мой собеседник внимательно стал разглядывать моё лицо, заглядывая, вероятно, в самую душу.
- Хорошо. Но дай мне слово, что до 2011 года, до полстолетнего юбилея его полёта в космос никому не расскажешь про этот листок и даже не попытаешься это опубликовать. После можно. Я уже тога и жить не буду…
- Обещаю!
- Тогда переписывай. Даю пять минут времени.
Я переписал эти строки написанные ровным и довольно разборчевым почерком. Вот они:
* * *
Восточный ветер
Колышет слегка траву.
Ботинки на ногах.
* * *
Роняют слова
Люди на усталой земле.
Запах бензина.
* * *
Бетон и воздух.
Из мира тяжести
Хочется улететь!
* * *
Надел перчатки.
Звуки слов, шум моторов.
Где ты, пустота?
* * *
Закрыл кабину.
Узок мой мир. Приборы.
Пора улетать…
* * *
Смотрю на тучи.
Печальная весна
На аэродроме…
* * *
Новая форма.
Превратишься ты в пепел
Где, в какой земле?
От прапорщика П. позже я узнал, что Просветлёнов не настоящая фамилия этого человека. Он её изменил в 1970 году по неизвестным причинам. Позже, в 2000 году один мой знакомый был несколько месяцев по служебных делах в городе НН. Я попросил его навести справки о бывшем военном лётчике, бывшем завскладом Просветлёнове В. И. Мой знакомый узнал, что это человек умер в 1999 году от цирроза печени в том же городе НН…
Я не вижу причины Владимиру Ивановичу врать мне тем мартовским днём 1984 года. Если выдумывают что то о известных людях, то выдумывают нечто более экзотическое. Считаю возможным и необходимым донести читателю эти стихи в надежде, что сии произведения будут небезинтересны как историкам космонавтики так и широкому кругу любителей поэзии. Мне остаётся только домысливать и додумывать услышанное и прочитанное. Как знать, может мои мысли ближе к истине, чем множество других версий о событиях 1968 года…
Я пронёс свою записную книжку вмести с этими странными стихами сквозь всю мою службу, хотя не раз мог потерять. Если честно – этому событию я не предавал надлежащего внимания. Гагарин и буддизм? Сама фраза звучала для меня тогда слишком странно, даже абсурдно. Но стихи те я сохранил, копировал неоднократно. И хотя сама записная книжка потерялась – копии стихов сохранились. Мне казалось, что это просто выдумки травмированного полусумасшедшего бывшего лётчика. Но неожиданно для меня эта история имела продолжение. Потом - после "дембеля"...