Поэма начала зрелого этапа поэтического творчества Шри Ауробиндо (ок. 1900—1906 г.). Поистине поразительно прозрение, которым она завершается! Ведь она написана в самом начале XX в. до всех революций и войн, потрясавших мир в этом столетии. Примечания переводчика даны в квадратных скобках.
Шри Ауробиндо
В ЛУННОМ СВЕТЕ
Поэма
Sri Aurobindo
IN THE MOONLIGHT
Коль время спать бренчащему мотиву
Волов, пусть смолкнет здесь под негой крон,
Что в дуновеньях свой простерли сон, —
В широком лунном оке молчаливом.
If now must pause the bullocks’ jingling tune,
Here let it be beneath the dreaming trees
Supine and huge that hang upon the breeze,
Here in the wide eye of the silent moon.
Как живо тишь царит! Ей ночью бдящей
Покорно все — лишь вздохи ветерка
В листве не спят, немолчен крик сверчка
Да лягушачий гвалт в прудах звенящих.
How living a stillness reigns! The night’s hushed rules
All things obey but three, the slow wind’s sigh
Among the leaves, the cricket’s ceaseless cry,
The frog’s harsh discord in the ringing pools.
Но, будто, множат лишь они безмолвье
И тьмы нечеловеческой безмерность.
Вокруг весь мир громадный, стихнув, верно,
Следит за этим пятачком покоя.
Yet they but seem the silence to increase
And dreadful wideness of the inhuman night.
The whole hushed world immeasurable might
Be watching round this single spot of peace.
Столь безграничен мрак, столь полон мыслей
Бескрайней широты, что угрожает
Безмерностью опасной и лишает
Ничтожность жизни человечьей смысла.
So boundless is the darkness and so rife
With thoughts of infinite reach that it creates
A dangerous sense of space and abrogates
The wholesome littleness of human life.
Тот круг, в котором все мы безыскусно
Бредем, теперь — как сон; мы забываем
Ярмо, что в мире тяжко принимаем,
И тщетный рабский труд за хлеб безвкусный.
The common round that each of us must tread
Now seems a thing unreal; we forget
The heavy yoke the world on us has set,
The slave’s vain labour earning tasteless bread.
Пространство ограждает нас стенами,
И Время наперегонки с сердцами
В безумной гонке краткими годами
Бежит и торжествует все ж над нами;
Столетиями в нас идет боренье
Чувств скованных и безграничной мысли —
Чтоб медленно вернуться вновь без смысла
В исток, где родилось их расхожденье.
Space hedges us and Time our hearts o’ertakes;
Our bounded senses and our boundless thought
Strive through the centuries and are slowly brought
Back to the source whence their divergence wakes.
Исток безвестный, ведь никто не знает,
С Небес ли вечные струятся воды,
Как Ганга, в космах спутанных Природы,*
Иль жуткий низший мрак их извергает.
The source that none have traced, since none can know
Whether from Heaven the eternal waters well
Through Nature’s matted locks, as Ganges fell,
Or from some dismal nether darkness flow.
[* Аллюзия на миф о сошествии небесной реки Ганги на землю: бог Шива, пребывающий в облике отшельника на вершинах Гималаев, подставил свою голову, чтобы принять на себя мощь нисходящей на землю небесной реки, которая запуталась в его косматых локонах и уже спокойно стекла по его телу на землю, не причинив ей вреда, а неся живительную воду.]
Два духа в сердце смутном человека,
Два недруга, великих и несчастных,
Что вместе скованы, воюют страстно
За власть всецелую над ним от века.
Two genii in the dubious heart of man,
Two great unhappy foes together bound
Wrestle and strive to win unhampered ground;
They strive for ever since the race began.
Один, мостом огня, летит из тела,
Лазурнокрылый, ввысь с мечтой во взоре;
Другой, в мозгу трудясь в глубин затворе,
Гнетет к земле парящий дух, столь смелый.
One from his body like a bridge of fire
Mounts upward azure-winged with eager eyes;
One in his brain deep-mansioned labouring lies
And clamps to earth the spirit’s high desire.
Здесь, в лунном свете, я как будто вижу
В видений рое их громады-знаки —
Там, вне меня, в дерев могучих мраке,
И чу! их тишь колеса жизни движет.
Here in this moonlight with strange visions rife
I seem to see their vast peripheries
Without me in the sombre mighty trees,
And, hark! their silence turns the wheels of life.
Их бой в начале, в середине длится.
Он и финал? Что ж, нет конца дуэли?
Не победит один из них ужели,
И свет сей лунный в день не обратится?
These are the middle and the first. Are they
The last too? Has the duel then no close?
Shall neither vanquish of the eternal foes,
Nor even at length this moonlight turn to day?
Наш век пред мозга идолом склонился,
А прежний чтил в нас чистоту Другого;
Но в Азии, как непорочный голубь,
Во глубь сердец Он, грезя, затаился.
Our age has made an idol of the brain,
The last adored a purer presence; yet
In Asia like a dove immaculate
He lurks deep-brooding in the hearts of men.
Но к нам идет Европа, яркоока,
Назойлива, безудержно криклива.
И нам вещает громко, горделиво:
«Тот восходивший огнь — обман далекий,
«Порыв пустой, что все отвергнут скоро,
Ничем не подкрепленное желанье,
И гаснет тем быстрей его пыланье,
Чем выше всходим в человечью гору».
But Europe comes to us bright-eyed and shrill.
“A far delusion was that mounting fire,
An impulse baulked and an unjust desire;
It fades as we ascend the human hill.”
Она кричит: «Трудись же в ясном свете
Вещей обычных, мудрым стань, прекрасным,
Предметной пищей сыт, не мучь напрасно
Глаза, настигнуть тщась виденья эти».
She cries to us to labour in the light
Of common things, grow beautiful and wise
On strong material food, nor vex our eyes
With straining after visionary delight.
Прекрасным? Мудрым? Но зачем? — не знает
Европа и всех школ ее познанья,
Что мысли взлет сочли глупцов мечтаньем;
Богатство, радость, власть она стяжает —
Ah, beautiful and wise, but to what end?
Europe knows not, nor any of her schools
Who scorn the higher thought for dreams of fools;
Riches and joy and power meanwhile are gained.
Чтоб потерять! Ведь Смерть скует вдруг руки
Хватавшие, кичливый взор затмит,
И тот, кто нации крушил, лежит
Теперь беспомощней младенца в люльке.
Gained and then lost! For Death the heavy grip
Shall loosen, Death shall cloud the laughing eye,
And he who broke the nations soon shall lie
More helpless than a little child asleep.
Что дальше? Ничего: смерть пожирает,
В веках огня драконом извиваясь,
Все в этом мире, лучшим в нем питаясь,
И мамонта червяк переживает.
And after? Nay, for death is end and term.
A fiery dragon through the centuries curled,
He feeds upon the glories of the world
And the vast mammoth dies before the worm.
И гаснут звезды, цикл свершив; светила,
Из тьмы родясь, во тьму опять впадают,
Когда пространства мрака погребают
Фантомы солнц, лишенных жаркой силы.
Stars run their cycle and are quenched; the suns
Born from the night are to the night returned,
When the cold tenebrous spaces have inurned
The listless phantoms of the Shining Ones.
Из двух миров погибших мир горевший
Восстал, в нём поздний плод гниющий — мы,
Чья жизнь взросла из хладной бездны тьмы
И завершится вновь в тиши зальдевшей.
From two dead worlds a burning world arose
Of which the late putrescent fruit is man;
From chill dark space his roll of life began
And shall again in icy quiet close.
Дыханье жизни нашей скоротечно:
Букашки в горькой гибнущей эпохе
Планеты прежде славной, длим мы вздохи
На муки злой краю пред смертью вечной.
Our lives are but a transitory breath:
Mean pismires in the sad and dying age
Of a once glorious planet, on the edge
Of bitter pain we wait eternal death.
Века мы поим крови, пота влагой,
К державе смутно рвемся идеальной,
Но тем лишь сеем вред еще печальней,
Чтоб долгим злом творить моменты блага.
Watering the ages with our sweat and blood
We pant towards some vague ideal state
And by the effort fiercer ills create,
Working by lasting evil transient good.
Мы тяжко терпим рабство, униженья
И злом во благо души истязаем,
Чем, будто, для земли свой род спасаем,
Хоть не нужны мы ей в витков круженьи.
Insults and servitude we bear perforce;
With profitable crimes our souls we rack,
Vexing ourselves lest earth our seed should lack
Who needs us not in her perpetual course;
В итоге в землю мы ложимся, в тленье
На вечный сон, и жизни, для которых
Трудились мы, нас забывают скоро,
Чтоб, заработав рок, истлеть в забвеньи.
Then down into the earth descend and sleep
For ever, and the lives for which we toiled
Forget us, who when they their turn have moiled,
Themselves forgotten into silence creep.
К чему же эти тяготы, суеты?
Зачем мы души рвем, зачем терзаем
Тела и дни сомненьями пытаем?
Смерть уравняет грех и добродетель.
Why is it all, the labour and the din,*
And wherefore do we plague our souls and vex
Our bodies or with doubts our days perplex?
Death levels soon the virtue with the sin.
[* Интересно, что первая строка этого четверостишия несколько десятилетий спустя после написания стихотворения была включена Шри Ауробиндо в его эпос-откровение «Савитри» (Книга X, Песнь 4, с. 645) Там она вложена в уста Бога Смерти в его монологе, в котором он пытается доказать героине эпоса царевне Савитри тщетность всей земной жизни и человеческих усилий:
Why is it all, the labour and the din,
The transient joys, the timeless sea of tears,
The longing and the hoping and the cry,
The battle and the victory and the fall,
The aimless journey that can never pause,
The waking toil, the incoherent sleep,
Song, shouts and weeping, wisdom and idle words,
The laughter of men, the irony of the gods?]
Коль Смерть — один конец борьбы бесплодной,
Зачем борьба? Бери от мира вольно
Что можешь, днем одним живи привольно
И малый жизни мед испей свободно.
If Death be end and close the useless strife,
Strive not at all, but take what ease you may
And make a golden glory of the day,
Exhaust the little honey of your life.
Не бойся ту прижать к груди богиню,
Чьих возжелал красот; не оскорбишь
Тем никого, ведь всё, чем дорожишь
В душе ты, — лишь мираж, что скоро сгинет.
Fear not to take her beauty to your heart
Whom you so utterly desire; you do
No hurt to any, for the inner you
So cherished is a dream that shall depart.
Как сладок жизни хмель! К чему ж впустую
Смирять алканья, сдерживать желанья?
Безмерен будь в алчбе — прочь обузданье!
Куй, не стыдясь, монету золотую!
The wine of life is sweet; let no man stint
His longing or refuse one passionate hope.
Why should we cabin in such infinite scope,
Restrict the issue of such golden mint?
Что? Общества запрет? Он изначала
Для нас же сделан. Слишком он стесняет
Утехи наши? Жизнь вкушать мешает?
Он слишком много взял, а дал так мало!
Society forbids? It for our sakes
Was fashioned; if it seek to fence around
Our joys and pleasures in such narrow bound,
It gives us little for the much it takes.
К чему внимать напрасному ученью,
Что обуздать себя велит во благо
Всем? Мы упустим шанс свой на услады,
Чтоб кануть в прах. И чье приобретенье?
Nor need we hearken to the gospel vain
That bids men curb themselves to help mankind.
We lose our little chance of bliss, then blind
And silent lie for ever. Whose the gain?
Что проку нам, коль мы другим поможем?
Ведь мы от всех утех и света сгинем,
К чему нам солнца блеск, что мы покинем, —
Другой пожнет наш плод, а мы — не сможем.
What helps it us if so mankind be served?
Ourselves are blotted out from joy and light,
Having no profit of the sunshine bright,
While others reap the fruit our toils deserved.
О этот новый бог, былых сменивший!
Он гибнет ныне, завтра — и в итоге
Умрет навек, закат времен далекий
Узрит: забыт он, хладный и отживший.
O this new god who has replaced the old!
He dies today, he dies tomorrow, dies
At last for ever, and the last sunrise
Shall have forgotten him extinct and cold.
Что? Добродетель и сама есть радость?
А если вкус греха милей? Свободу
Нам, кто не стоиком рожден Природой,
Вкушать средь паствы Эпикура сладость!
But virtue to itself is joy enough?
Yet if to us sin taste diviner? why
Should we not herd in Epicurus’ sty
Whom Nature made not of a Stoic stuff?
Природа — всё? Так торжествуй, желанье!
В нем слишком много сладости и силы,
Чтоб на безвестном алтаре убили
Мы ни за что медовые алканья.
For Nature being all, desire must reign.
It is too sweet and strong for us to slay
Upon a nameless altar, saying nay
To honied urgings for no purpose plain.
Мираж нелепый проповедь Науки:
От смертных ждет она бессмертной силы,
Паренья в пустоте на горних крылах —
От нас, зверей, ждет ангельских поступков.
A strange unreal gospel Science brings,–
Being animals to act as angels might;
Mortals we must put forth immortal might
And flutter in the void celestial wings.
«Вы прах, но для грядущего живите,» —
Она велит, — «Копите радость, знанье
Тем, кто придет; расстаньтесь без стенанья
Вы с настоящим, что одно храните».
“Ephemeral creatures, for the future live,”
She bids us, “gather in for unborn men
Knowledge and joy, and forfeit, nor complain,
The present which alone is yours to give.”
Бессмертье человека отрицая,
Она о нем же говорит случайно,
Ослеплена вдруг знаньем, — Разум тайный
В ней жив, ее софизмам улыбаясь.
Man’s immortality she first denies
And then assumes what she rejects, made blind
By sudden knowledge, the majestic Mind
Within her smiling at her sophistries.
Нет, Истина не этим взмоет смело,
И, от начал ничтожных воспаряя,
Помчит, великолепье крыл являя,
Ввысь из пространств, времен — за их пределы.
Not so shall Truth extend her flight sublime,
Pass from the poor beginnings she has made
And with the splendour of her wings displayed
Range through the boundaries of Space and Time.
Она не вся в тех материальных знаньях.
Ей путь — всё ввысь, не отвергая свет
Души — не сдержит косный диалект
Педантов разум наш в его дерзаньи.
Clamp her not down to her material finds!
She shall go further. She shall not reject
The light within, nor shall the dialect
Of unprogressive pedants bar men’s minds.
Безмерной Истиной, не догмой тесной
Мы утолимся, к ней пойдем без страха;
Животные, мы примем волю праха
Иль, души, внимем музыке небесной.
We seek the Truth and will not pause nor fear.
Truth we will have and not the sophist’s pleas;
Animals, we will take our grosser ease,
Or, spirits, heaven’s celestial music hear.
Ведь интеллект — не все; в нас Гид всезренья
Вопроса ждет. Ведь Он вдохнул в нас разум,
Что превосходит Сам, и начал разом
Своих могуществ прозревать знаменья.
The intellect is not all; a guide within
Awaits our question. He it was informed
The reason, He surpasses; and unformed
Presages of His mightiness begin.
Не это «я», не ум, что скоротечны,
Но та несущая планеты Сила,
Что в их вращеньи, в пламенах светила
Являет Бога, — лишь она в нас вечна.
Nor mind submerged, nor self subliminal,
But the great Force that makes the planets wheel
Through ether and the sun in flames reveal
His godhead, is in us perpetual.
Та Сила в нас есть ум, она есть тело,
И все, что над умом, — лишь Он все это.
Наука не прочла того секрета,
Постигла смерть, но жизнь не разглядела.
That Force in us is body, that is mind,
And what is higher than the mind is He.
This was the secret Science could not see;
Aware of death, to life her eyes were blind.
В химических процессах вездесущих
Она источник жизни ищет страстно,
Не ведая, что возвела напрасно
В кумиры власть законов всемогущих:
Их формулы открыв, она не знает:
Они — лишь средства малые Природы,
Чтоб заземлить безмерную свободу,
Что мир в войне и благо в зле рождает.
Through chemistry she seeks the source of life,
Nor knows the mighty laws that she has found,
Are Nature’s bye-laws merely, meant to ground
A grandiose freedom building peace by strife.
Она за органом не видит сути,
Считает мозг умом, душою — тело,
В ней нет терпенья всё понять всецело —
Она урок, как школьник, наспех учит.
The organ for the thing itself she takes,
The brain for mind, the body for the soul,
Nor has she patience to explore the whole,
But like a child a hasty period makes.
И лжет она себе: «Я изучила
Всё бытие; осталось всей работы —
Внести детали, подсчитать доходы». —
И тем себе же Господа закрыла.
“It is enough,” she says, “I have explored
The whole of being; nothing now remains
But to put details in and count my gains.”
So she deceives herself, denies her Lord.
И потому Себя Он проявляет;
Вновь чудеса из потайного мира,
Что скрыт внутри туманами эфира,
Сиять из-под завесы начинают.
Therefore He manifests Himself; once more
The wonders of the secret world within
Wrapped yet with an uncertain mist begin
To look from that thick curtain out; the door
Открыта дверь. Дни сочтены Науки:
Так принижать величье человека
Недолго ей — в нем жаждавший от века
Бессмертный дух взлетит, как вихрь высокий.
Opens. Her days are numbered, and not long
Shall she be suffered to belittle thus
Man and restrain from his tempestuous
Uprising that immortal spirit strong.
И он уж восстает; ведь Бог родился.
Шквал революций, землю содрогнувший, —
Лишь слабое начало: диск метнувший
Вишну следит, чтоб вкруг земли он взвился.*
He rises now; for God has taken birth.
The revolutions that pervade the world
Are faint beginnings and the discus hurled
Of Vishnu speeds down to enring the earth.
[* Вишну — в индуизме Божество-Хранитель мира. Именно он воплощается на земле в виде божественных Инкарнаций для ее спасения. Диск — его оружие, которым он убивает зло.]
Былое сгинет; наконец, отбросит
Земля все узы, что идти мешали;
Железные оковы, что стесняли
Безмерный человека рост, он сбросит.
The old shall perish; it shall pass away,
Expunged, annihilated, blotted out;
And all the iron bands that ring about
Man’s wide expansion shall at last give way.
Свобода, Бог, Бессмертье воплотятся
Навеки здесь, единая триада,
Любовь и Мудрость, Справедливость, Радость
И Сила в счастье чистое сплотятся.
Freedom, God, Immortality; the three
Are one and shall be realised at length,
Love, Wisdom, Justice, Joy and utter Strength
Gather into a pure felicity.
Хоть мнился лишь игрой воображенья,
Приходит день, предвиденный издревле, —
Прозренье Богослова, греза Шелли —
Приходит Век Златой, Град Упоенья.
It comes at last, the day foreseen of old,
What John in Patmos saw, what Shelley dreamed,
Vision and vain imagination deemed,
The City of Delight, the Age of Gold.
Закончен Век Железный. Лишь ужасный
Последний спазм агонии былого
Народы содрогнет, и явит снова
Земля, от зол омытый, лик прекрасный.
The Iron Age is ended. Only now
The last fierce spasm of the dying past
Shall shake the nations, and when that has passed,
Earth washed of ills shall raise a fairer brow.
Так человек растет; ведь Век Железный
Готовит Век Златой. Грехи, пороки —
Отходы лишь, что бросил по дороге
Паломник, изнутри ведом Безвестным.
This is man’s progress; for the Iron Age
Prepares the Age of Gold. What we call sin,
Is but man’s leavings as from deep within
The Pilot guides him in his pilgrimage.
В огне страданья жутко он пылает,
От зол с борьбой и болью избавляясь,
Ведь не хотят отстать они, цепляясь, —
Так больше силы, счастья он стяжает.
He leaves behind the ill with strife and pain,
Because it clings and constantly returns,
And in the fire of suffering fiercely burns
More sweetness to deserve, more strength to gain.
Летит он к благу на титаньих крыльях,
И в том — высоких мук его причина,
Безмерностей необозримых сына,
Что в тлен сошел бессмертье сделать былью,
He rises to the good with Titan wings:
And this the reason of his high unease,
Because he came from the infinities
To build immortally with mortal things;
Взрастающей душой наполнить тело
И землю подчинить Небес веленью,
Из смерти выбраться к богорожденью,
Бессмертной Волей возносимый к цели.
The body with increasing soul to fill,
Extend Heaven’s claim upon the toiling earth
And climb from death to a diviner birth
Grasped and supported by immortal Will.
Circa 1900-1906
Перевод с английского: Ритам (Дмитрий Мельгунов)
(октябрь 2015 г., август 2016 г.)
www.savitri.su — мой литературный сайт
www.ritam-art.com — мой фотопоэтический сайт
Другие переводы поэзии Шри Ауробиндо см. на моей странице.
Мои уже изданные переводы поэтических произведений Шри Ауробиндо:
Избранные сонеты;
Истории Любви — избранные пьесы в стихах;
Поэма-откровение «Риши»;
Эпос «Савитри»
можно приобрести здесь:
savitri.su/knigi-aurobindo-stihi
либо здесь:
Издательство «МИРРА» (Санкт-Петербург)
mirra@mirra.sp.ru
тел. (812) 717-57-03
Скачать работы Шри Ауробиндо в подлиннике можно на сайте Ашрама Шри Ауробиндо:
www.sriaurobindoashram.org