Pompa mortis magis terret quam mors ipsa - больше самой смерти устрашает то, что ее сопровождает.
Fortuna vitrea est, tum, cum splendet, trangitur - счастье, что стекло: когда оно блестит, то разбивается
Блажен, кто верует – а я уже не знаю… Опять сомнения и страхи – про запаС.
От криков ужаса, на плахе перед раем – где ухмыляясь, разминается палаЧ.
Ловец страданий, человеческого горя… Его профессия – удары от плечА.
Ему и слёзы веселее алкоголя, когда у жертвы наступает смертный чаС.
Ему семья – как ассорти из шоколада: и пара девочек, и пара пацаняТ,
Супруга рядом, от рассвета до заката (и королева, и любовница, и матЬ).
А ведь ответят: до последнего колена… Без покаяния на стонущей землЕ.
Мясник забыл, что сила гнева неизменна (ударит молния – похожая на меЧ).
Ответ придёт: и за Кристину, и за Киру (за души ангелов – незаурядный счёТ).
И, как насмешка – за Едыну Украину (а в преисподней, – вероятно, горячО?)
Скажу, как есть: я эту сволочь ненавижу, но уповаю – на сознание небеС.
Мироточит икона (мама и малышка), и тают свечи (уже более двух леТ).
Его святыни и алтарь – за океаном, а население – лишь мясо на войнЕ.
Резня и выгода: занятия по плану (цивилизация и двадцать первый веК).
Театр ереси и дикого маразма – где скачки зрителей, как меньшее из зоЛ.
И ликвидация, и травля несогласных… Страна безумия (со стенами ШИЗО).
Убийство совести, как белая горячка – опять похмелье и отмашка на ВостоК.
Создатель слеп (другие, видимо, задачи)… И ледяное равнодушие – за чтО?
Те фотографии… Фантазии июля – глаза малютки и улыбка, первый шаГ.
Ромашки в зелени и облако в лазури: вопросы лета – с обаянием шараД.
Аллея будущего – право на удачу: друзья и школа, белоснежная фатА.
Штрихи судьбы… А получается иначе (лишь начинается обычное АТО).
А ведь могла… Уже и пела, как дышала: и меньше года, а такой диапазоН!
Её грядущее (шутили все – Ла Скала)… И после взрыва (разорённое гнездО).
Так было в Горловке – невинная Мадонна, её дитя… Я снова чувствую озноБ.
Тиран глумился, попирая все законы: а мир чихал – на очевидный произвоЛ.
Они молчали… Просвещённая Европа – где знали Гёте, Лаперуза и МальЕ,
Честолюбивая элита филантропов (и демократов), где трагедия – на веС,
Тогда смеялась, обесценивая факты – и даже прошлое теряло колориТ.
Они лукавили – умело и без такта… Какая разница? Родился – так умрИ!
Едва ли видела сверкающая Ницца… Едва ли слышала – шипение и свисТ.
Ей показалось или… Чёрная страница – толпу таранил одинокий террорисТ.
Срезая жизни – то налево, то направо: рулил по набережной – дерзко и легкО
Он презирал их – и за роскошь, и за нравы: карал за веру и всему наперекоР.
Пути Господни… Возмущение и траур, оскал мерзавца и могильная тоскА.
Рука на Библии… Вопрос по гонорару, и психопаты – отдающие прикаЗ.
Опять пугающее эхо канонады… Лавина стали – пламенеющий изгиБ.
Взлетают ангелы (на небо – от досады), и умоляют снова: Боже, помогИ!
Опять молчит (иные, высшие резоны): я полагаю – что по-своему он праВ.
Жесток и милостив (и как убить дракона) и понимает даже зло среди добрА.
Да только снова: окровавленная плаха… Топор ублюдка и ухмылка (на лицЕ).
А у меня… Слепая ненависть (без страха) и все сомнения – лишь суета суеТ
Ему и слёзы веселее алкоголя? Повеселится... Уже близок смертный чаС.
Теперь воздастся стоекратно - и за горе… И за Мадонну, и за милое дитЯ...