Идеальный шторм на Белом море

               

                Рассказ из серии: «Я не должен был выжить»


       Единственным источником воды для нашего океанологического  лагеря был неглубокий лесной колодец. Лето выдалось относительно бездождливым и очень быстро воды стало не хватать для ежедневных наших потребностей. Да и вода эта, лесная была не самого лучшего качества. Мы приспособились раз в три дня ходить на катере в поселок Летняя Золотица, расположенный на берегу небольшой реки. На противоположном от деревни берегу реки находился мощный родник прекрасной вкусной воды, оборудованный трубой, что легко позволяло наполнять наши алюминиевые двадцатилитровые бидоны.

      Стоял конец августа 1989 года, часть экспедиционеров уже уехала в Москву, нас оставалось четверо. Я, Александр Малышев – инженер-гидроакустик, его сын – Евгений, шестнадцати лет и приятель Евгения, одногодка – Михаил. Погода в августе-сентябре нередко портится, причем Белом море славится своей непредсказуемостью. Питьевая вода подходила к концу и, несмотря на то, что море было достаточно неспокойным, я решил сходить на нашем видавшем виды «Прогрессе» в поселок за водой. Мотор «Вихрь» также был весьма неопределенного возраста и мог легко заглохнуть по дороге даже по спокойной воде. Обычно время в пути, расстояние около  шести километров, не превышало пятнадцати-двадцати минут, и я надеялся быстро обернуться назад. Неожиданно со мной попросился Михаил и все почему-то согласились с его просьбой. Мы спустили катер с помоста из бревен на берегу на воду и двинулись в путь.

       Море действительно было неспокойным, огромные темно-зеленые валы двигались в сторону берега, но они были достаточно пологими и проходимыми; некоторый опыт вождения на Белом море, позволял обходиться лишь приятным количеством адреналина. Мотор работал ровно и безотказно. Я сидел за рулем. Рулевое устройство, позволяющее водителю сидеть впереди, под защитой лобового стекла, не было заводским. Оно было сделано на коленке, из стального троса, алюминиевых трубок, болтов и гаек. Без происшествий мы долетели до устья реки, достаточно уверенно преодолели валы, которые, один за другим, прокатывались в реку. План был простым, набрать воды за десять-пятнадцать минут -  три двадцатилитровых бидона, после чего я должен был пробежаться к правлению – это еще максимум пятнадцать минут. И потом назад, я даже не думал, что за полчаса, что-то сможет кардинально измениться на море.

      Когда я возвращался на пирс после разговора в правлении, у меня появилось ощущение, что ветер усиливается, но поселок находился в долине реки и всегда был прикрыт от ветра, дующего с моря. Подсказать мне истинное положение вещей могли только местные, и мне, действительно встретились, по очереди, двое мужиков, с каждым из которых я перекинулся парой фраз. Для меня до сих пор остается загадкой, почему они меня не предупредили, не остановили меня. Ведь они-то прекрасно знали, что я пришел в поселок на катере и что погода портится и надо сказать, что мои отношения с ними были очень хорошими.

      От пирса до устья реки около ста пятидесяти-двухсот метров. Подойдя к нему, я посмотрел в сторону устья. Да, море по-прежнему было неспокойным, может быть чуть больше стало белых барашков, срывающихся верхушек волн на ветру. Мы с Михаилом сели в катер, бидоны с водой были поставлены на корму, что немного увеличивало ее осадку. На среднем газу я двинулся к устью. Чем ближе мы подходили к белым валам, заходившим в реку, тем сильнее чувствовалась мощь окрепшего ветра, что впрочем, не насторожило меня настолько, чтобы задуматься, а стоило ли в такую погоду возвращаться морем. Может быть, в подсознании сидела мысль, что сюда я двигался по ветру, и поэтому объяснимой была его сила, когда я пошел против ветра. Единственным безопасным и спасительным действием было бы развернуться в реке, до первых валов морского прибоя, и вернуться к пирсу.

      Первый же вал, огромный, белоснежный, дал понять, что ситуация на море поменялась катастрофически, катер практически потерял ход от удара, а некоторое количество воды перелетело через лобовое стекло и попало на нас – что было совершенно невероятным, никогда вода не перелетала через переднее стекло. И здесь случилось то, что в итоге спасло нам жизни с Михаилом. Я не испытал страха, я сказал себе, ну да, в устье всегда все опаснее, вот выйду в море и будет легче. Я все еще не мог себе представить, что за полчаса что-то на море может сильно измениться. Я не испытал страха и не стал пытаться разворачиваться, здесь в устье. Через две недели после этого дня в гораздо меньший по силе шторм один из местных жителей, тоже на моторном катере, попытался развернуться в устье и вернуться в реку. Он и его сын, который находился в лодке, погибли, утонули, находясь всего в пятидесяти метрах от берега. Если лодка поворачивается кормой  к волнам в штормовую погоду, первый же вал перехлестывает корму и глушит двигатель. Дальше можно попытаться только развернуть веслами лодку носом к волне и ждать, когда ветром тебя снесет к берегу. Но сделать это очень трудно, каждый удар волны добавляет в лодку иногда до ста литров воды, а ветер мешает маневрировать.

      Выйдя из устья, я сразу же понял, что дальше легче не будет. Полчаса нашего отсутствия неузнаваемо изменили всю картину на море. До горизонта, насколько хватало взгляда, поднялись очень крутые, высокие, до 4-5 метров валы, многие из которых были украшены мощнейшими белыми «барашками». Такой «барашек» образуется, когда ветер срывает гребень волны и образующийся белый вал, начинает в свою очередь, скользить по волне вперед. Высота «барашка» может достигать полутора метров, а сила его удара – сотен килограммов. Во всей красе перед нами сложилась знаменитая беломорская «гребенка». Единственно возможным было движение строго перпендикулярно волне, отклонение даже на десять - пятнадцать градусов грозило опрокидыванием катера. Ветер необыкновенно усилился, пошел дождь, что создало новую проблему, я перестал что-либо видеть через лобовое стекло, которое было затянуто теперь водяной пленкой. Мне пришлось приподняться над сидением. Правой рукой я держал руль, левой – ручку газа, так как она у нас фиксировалась не очень. Я должен был смотреть поверх лобового стекла, чтобы держать катер строго перпендикулярно к волне. Наше продвижение вперед стало медленным, скорость упала с примерно 20 км в час до 4-5, сказывалось давление ветра. «Прогресс» карабкался на крутую волну, в какой-то момент он оказывался на вершине волны и после этого падал вниз на полтора-два метра в прямом смысле этого слова. И все начиналось сначала. Это был настоящий ад. Из-за падений катера между волнами, меня швыряло то в одну, то в другую сторону, било об сидение, у меня был разбит подбородок от удара о  лобовое стекло, несколько раз, таким образом, мне чуть не выбило все зубы. Если бы я мог просто сидеть на сидении, все было бы проще, но мне нужно было смотреть вперед. Я был собран, у меня не было страха, кто-то придерживал меня за шкирку. Когда мы только вышли в море, Михаил начал мне что-то говорить, я на него прикрикнул, да он и сам вскоре, наверное, понял всю опасность нашего положения, и после этого скрючился на сидении рядом со мной и молчал.

       Направление ветра, дующего нам навстречу, позволяло двигаться нам в сторону лагеря, но с постоянным, хоть и небольшим удалением в сторону моря. Примерно на полпути, находился выдающийся в море мыс, когда мы доползли до его уровня, от нас  до него было метров семьсот. Велико было искушение повернуть к нему. И снова кто-то помог принять мне правильное решение. Абсолютно нелогичное, но единственно правильное. Идти вперед. Разворот при такой волне не возможен без опрокидывания. У нас не было спасательных жилетов, в лодке не было ничего, что обеспечило бы ей плавучесть при переворачивании. Температура воды в августе на Белом море четыре-шесть градусов. На нас много одежды, сапоги, в общем, долго не продержишься на воде. Но об этом я даже не думал. Два раз у меня выбивало ручку газа, каким-то чудом я успевал ее подхватывать и еще большим чудом мотор при этом не глох. Очень опасными были попадания катера в «барашки», при этом понятно, что избежать столкновения с ними у меня не было никакой возможности. Это происходило каждые четыре-пять минут. Белый «барашек» с огромной силой ударял в нос, выискивал малейшее несоответствие в моем перпендикулярном положении к волне и начинал меня выталкивать в эту сторону. Вода при этом также могла перелетать через лобовое стекло. Приходилось подруливать  и выравнивать лодку.

       Пройдя мыс, мы начали удаляться от берега. Расстояние от мыса до лагеря около полутора километров. Честно говоря, у меня не было никакой идеи насчет того, что делать дальше. Где-то далеко в мозгу отлеживалась мысль о том, что и бензина у меня немного и скоро он закончится. Но страха по-прежнему не было, как и не было каких-то сознательных логических построений. Мне просто надо было двигаться вперед. Мы проползли еще минут двадцать. Это был ад. Катер все время взбирался на волну, падал вниз, и снова карабкался вверх. Меня все время швыряло то в одну, то в другую сторону, било об сидение. Это был ад. Из-за нервного напряжения я не чувствовал усталости, даже не чувствовал холода, хотя все время вода попадала на меня. Лагерь остался немного позади, до берега было уже около двух километров, он едва виднелся в водяном мареве из дождевых капель и морской воды, которую ветер срывал с верхушек волн. Взглянув в сторону лагеря, я впервые почувствовал прилив страха, сразу забегали мысли: «Куда я иду, у меня скоро закончится бензин, я иду в открытое море и т.д.». Сколько длилось это состояние, не могу сказать, наверное, несколько минут. И вдруг мое сознание фиксирует, что ход, сама структура волн резко изменились, да они были такие же огромные и опасные, но… Я почувствовал, что я могу попробовать развернуться. Инстинкт подсказывал мне такую возможность, хотя внутри было очень страшно. Через одну-две минуты я выбрал момент, надо сказать, что сознание уже в этом снова не участвовало, и успел развернуться между валами. Лодка сразу прибавила ходу, так как ветер теперь помогал нам, мне показалось, что мы взлетели над волнами и летим по воздуху. Самая яркая мысль в этот момент: «я выскочу на камни на полном газу, бог с ней с лодкой, с мотором и там будь что будет».
 
      Берег быстро приближался, я уже отчетливо видел деревянную трехметровую вышку в воде, на которую мы крепили гидроакустический кабель. К моему удивлению, здесь также не было страшных гребенчатых волн,  я имел какую-то возможность маневрировать, и когда до берега осталось около трехсот метров, я внезапно изменил первоначальный план и не стал выбрасываться на берег на полном ходу. Я подумал, что выбросится я всегда успею. Я снова развернулся носом к волне и заглушил мотор. Мы принялись кричать в сторону берега, чтобы Александр с сыном встречали нас, когда мы будем приставать к берегу и пытаться спасти лодку. Примерно через пять минут они выскочили из лагерного домика. Женька рассказывал позже, что он почти сразу же услышал наши крики, но отец сказал ему: «Что ты говоришь, кто ж выйдет в море в такую погоду». Я жестами показал, как я буду заходить, завел двигатель. За пять минут нас отнесло метров на сто пятьдесят к берегу, в зону формирования прибойных валов. Я двинулся в море, нос у меня был, все это время, повернут к волне, развернулся и начал возвращаться к берегу.

      Примерно в ста пятидесяти метрах до берега произошла авария, рулевое устройство развалилось, я мгновенно вынужден был пересесть на корму, чтобы управлять катером с помощью ручки на моторе. Это сыграло роковую роль. На корме стояли бидоны с водой, и она была значительно погружена в воду, мой вес еще более заглубил корму. В это время первый же прибойный вал захлестывает корму, двигатель глохнет и в лодку попадает около сотни литров воды. Счет времени снова пошел на миллисекунды. Мне надо было как можно быстрее с помощью весла развернуть катер носом к волне. Каким-то чудом мне удалось это сделать за два удара волн. В лодке уже было больше трехсот литров воды. Мы приблизились к стальному тросу, который крепил вышку. Вдруг Михаил, все это время сидевший на переднем сиденье, вскочил и схватился за трос обоими руками, причем трос находился у него на уровне горла. С каждым ударом прибойных валов мы пролетали вместе с ними десять-двенадцать метров, поэтому снова мне пришлось прыгать к Михаилу, хватать его за шею и ни слова не говоря, укладывать его на дно лодки, иначе его просто могло разрезать тросом. Очередной вал со свистом пронес нас мимо вышки, в противном случае катер разбило бы вдребезги о вышку. Я выровнял нос к волне, и мы стали ждать нашего окончательного приближения к берегу. Александр с сыном уже зашли в воду и в какой-то момент мы с Михаилом тоже спрыгнули в воду и уже вчетвером принялись передвигать лодку к настилу из бревен, на котором мы обычно «парковали» наш «Прогресс». Кантовать катер приходилось, сохраняя его положение носом к волнам,  в нем находилось большое количество воды. Мы промучились тридцать-сорок минут и преодолели около двадцати метров до настила. Только когда катер встал, целёхонький,  на помосте, я осознал, что мы выжили.

       Всю правду про этот идеальный шторм, я узнал через два дня, стоя в очереди за продуктами в магазине Летней Золотицы. Передо мной стоял высокий молодой человек спортивного телосложения. Он начал рассказывать продавцу, что он пришел в магазин пешком по берегу, а их яхту, которая была океанской по классу, выбросило в шторм на берег два дня назад и сильно повредило. Я разговорился с ним, после того как мы вышли из магазина, экипаж у них состоял из пяти человек, далеко не новичков и они ничего не смогли сделать. В тот же день выяснилось, что еще одна жертва той стихии лежит на берегу в пяти километрах от нашего лагеря. На следующий день мы отправились на ее поиски. Нашему взору предстало десяти -двенадцатиметровое судно финского производства. Оно лежало на боку, повреждения были очень значительными. Прекрасный дизельный движок и замечательные мореходные обводы бортов не смогли уберечь от кораблекрушения. Люди в спасательных жилетах выпрыгивали в воду перед самым столкновением с берегом и получили лишь незначительные повреждения. Местные начали рассказывать, что такой шторм бывает раз в десять-двенадцать лет, когда ветер имеет такую силу и определенное направление, что позволяет разогнать и поставить такую волну. Один из них видел с берега, как наш катер скакал как комарик, с волны на волну и ему стало просто жутко. Я не должен был выжить. Я расспрашивал местных, а позже и ученых океанологов, почему «гребенка» из волн рассыпалась, когда  я уже был за лагерем. Выяснилось, что через некоторое время после начала шторма возникает мощное течение, идущее параллельно берегу, которое оказывает очень существенное воздействие на ветровые волны, ломает их структурированный гребенчатый характер. Но я то, этого не знал. Особенно сильно такое течение проявляется на мелководье. А справа от нашего лагеря до полутора километров в море уходила мелководная зона, которая и определяла ситуацию на море в районе нашего лагеря. Но я то, этого не знал. И каким-то чудом дошел до этой зоны, не испугавшись и не свернув где-нибудь раньше. Мы с Михаилом не должны были выжить, но к нашему счастью выжили.

                август 2016