я не знаю, как с любимыми прощаются:
обнимаются ли, лобызаются,
кидаются ли на шею или чертыхаются, что не лестно.
сколько нужно сентиментальности,
сколько пафосности по шкале уместно?
(я всегда завышаю дико)
или обменяться дежурными фразами типа:
до скорого! не скучай…
а взгляд, брошенный невзначай,
заклеймится, вздуется как наркоманская вена.
этот взгляд станет рефреном
тягостного периода ожидания.
чувствоизгнание - та еще подноготная пытка.
голубоглазые видимо карма или моя ошибка.
только не лечится, не исправляется.
я не знаю в каком похмелье, бреду и истоме
они потом просыпаются, нервно крестятся.
видимо, как под лед проваливаются
в эту глубокомысленную кому.
и как взваливают на гильотину
свою скорбь неподъемную, другим незнакомую.
они даже на помнят, как руки - лебединые шеи -
шипами пронзают бока.
как слова убивают пол жизни - она им не дорога.
и как трижды до первого петуха отрекаются.
и ты ведь Петр, смотри, туда же!
затянуть потуже, затвердеть как скала,
когда поплывет, закружится,
зазвенят как Рахманиновские колокола
его чеканистые шаги.
что-то щелкнет внутри.
стопудовым свинцом опуститься.
и ты как есть: свободница или узница
рухнешь наземь и тупо высидишь так часа три,
как пятнистое мясо в стойле…
как поминать их -за здравие, за упокой ли?
мертвый он или живой, если охладел?
и хватит ли в крови антител,
чтобы не поддаться этой заманчивой провокации - пореветь.
я не знаю, как дальше живется…
как влюбляется в стать и в снедь.
только любимые не забываются:
этой памяти не умереть.
у любви очень пышная коронация
и как правило скудные похороны.
кремировать, чтобы долго не мучиться.
после нашей реинкарнации
может, в следующей все получится.
хотя, нет… я и так задолжала там девять жизней.
выбери себе погрудастей, душой железней.
медленнотелую , мягкую, чтобы безопасней
было падать в любые омуты.
хотя вряд ли вас туда занесет…
меня уже ничего не спасет:
молиться и слезно каяться.
я не знаю, как он уйдет...
как с душою своей прощаются?