Афоризмы, построенные на игре слов, зачастую, непереводимые. Забавные на родном языке, в
переводе они выглядят непроходимой глупостью. Чем, собственно, и являются.
Не надо щадить моё самолюбие. Если понравилось, так и говори: «Понравилось». Если ты в полном восторге, или вообще без ума – «Очень понравилось». Я всё стерплю.
Цитаты без кавычек. Согласившись с автором, делаешь его фразу как бы "своей". Она входит в твой «фонд чужих изречений, присвоенных бескорыстно».
Средних стихов не бывает. Если стихи «средние» – значит плохие.
Поэзия – это душа в наряде из слов
К стихам предков общество относится с большим снисхождением, чем к современным. Обаяние дымки времени, романтика антиквариата… Что легко простят поэту древности, то современнику поставят в вину, высекут и призовут к порядку.
Поэзия – способ существования души, возможность поделиться радостью или горем, или просто повыть на луну.
Поэт и стихоплёт – то же самое, что художник и маляр. Когда художник рисует «Черный суперматический квадрат», то мы понимаем, что душа у него такая же – чёрная и квадратная. Когда квадрат рисует маляр, ясно, что душа здесь ни при чём. И мы скажем, что нарисовано очень хорошо: ровно, качественно, и без подтёков. Молодец, скажем.
Ну, кого интересуют стихи? Жить-то интереснее.
Избыток информации в какой-то момент щёлкает выключателем в мозгу. "Выкл" – и смотришь не видя, слушаешь не слыша, рассуждаешь не думая. А из всех чувств – досада и усталость.
Эмоциональные перегрузки повышают порог чувствительности, и требуются всё более мощные раздражители, чтобы разбудить душу.
Все обиды поэтов на телеящик сродни воплям отвергнутого любовника: «А у него, зато, ноги кривые!»
Стихи требуют сотрудничества, соавторства читателя и писателя. Прежде чем что-то получить от стихотворения, нужно отдать ему кусочек своей души. Только тогда появляется эффект резонанса. Созвучие.
Стихи нужно писать так, чтобы самому было интересно перечитывать. Если так и есть, значит, ты реализовал свой талант. А сколько у тебя его было – вопрос отдельный.
«Я тебя люблю!».
Не ново. Но кто станет придираться к первым стихам? «Я тебя люблю!». Прекрасные стихи. Стихи, которые никогда не устареют. И в тысяча первый раз, они остаются всё такими же – чистыми, свежими, и пугающими своей откровенностью и эмоциональным подъёмом.
Это не случайно, что первые стихи обычно совпадают с первой влюблённостью. Или с очередной.
Влюблённые – счастливые люди. И хотят осчастливить весь мир. В том числе и стихами собственного сочинения. Влюблённость проходит, а стихи остаются.
Мне нужен Стих. Пусть этот мир зальётся слезами от горя и сопереживания, и задрожит в раскаянии, и Она, наконец, заметит, что рядом с ней живёт такой замечательный и скромный Поэт.
Быть Поэтом – этого мало. Поэт обязан писать. Больше того. Поэт обязан писать стихи.
Дилетант пишет стихи. Коряво и самозабвенно. Неумелые ранние стихи, трогательные в своей беспомощности.
Именно из них, из поэтов б/у, и получаются читатели. Самые благодарные читатели стихов.
Бывшие поэты. Именно они, испытавшие и муки творчества, и бесплодность этих мук, и бессилие перед Огромным и Могучим, да, именно они способны понять и оценить чужое творчество, чужие стихи.
Эпизодически они и сами сочиняют послания к юбилеям или похабные частушки. Всё это потом называется «народным творчеством».
- А кто из поэтов тебе нравится?
- Пушкин, Есенин и ты.
Но даже это поэта не успокоит. Правильным ответом будет: «Ты, Пушкин и Есенин»
Большинству людей плевать на стихи. На любые стихи. И не важно, кто их написал: ты или Пушкин. Они даже не смогут вас различить.
Проблема в том, что поэт пишет стихи. А если он не пишет стихи, то перестаёт быть поэтом. Вот и приходится постоянно доказывать, что ты – поэт, постоянно самоутверждаться. А тут – раз, и не пишется. Хоть плачь.
Поэт тихо ненавидит предшественников, словно они обманули его, успев родиться раньше и написать хорошие стихи. Он мстит предкам собственным творчеством. Мстит уже тем, что не похож, что не желает продолжать традиции.
Борьба с системой. Борьба с борцами с системой. Борьба с теми, кто борется с борцами с системой. Всё это имеет какой-то смысл, пока существует система. Вместе с разрушением системы, теряется и смысл.
Всё-таки. Литература строится на утверждении ценностей, а не на разрушении. Даже того, что всем обрыдло.
Независимость, она - ни за, ни против.
Быть вопреки – худшая из зависимостей. Это слишком просто, чтобы быть интересным, не говоря уже о гениальности.
Ну, сколько можно писать для себя? Ну, десять стихов. Ну, сто… А дальше? Не хочется уподобляться Скупому рыцарю: «Писать, писать и умереть на сундуке с рукописями».
Да, я плохой поэт. Но плохо от этого только мне.
Сколько стихов нужно опубликовать чтобы считаться поэтом? 10? 100? 1000? И где та грань, за которой количество переходит в качество, талант переходит в успех?
Что такое талант? А чёрт его знает. Наверное, умение делать что-то лучше других. Тех, которые без таланта.
Пишет человек хорошие стихи – говорят, что у него талант. Пишет плохие – нету таланта. Вообще стихов не пишет – непонятно, толи есть, толи нет. Скорее всего, нет. То есть, талант-то есть, но не к писанию стихов, а, скажем, к выпечке французских булочек. Или к штопке хлопчатобумажных носков.
Каждый человек в чём-нибудь да талантлив. Каждый умеет делать что-то лучше всех остальных. В своё время это подметил Гиннес и придумал свою книгу рекордов. Вот и соревнуются человеки, кто дальше плюнет, или шире прыгнет, или громче чихнёт... Или дальше пошлёт. Демонстрируют, так сказать, свои таланты. Не зарывают их в землю, а развивают и пускают в рост.
Бог даёт талант каждому. Каждому свой.
Талант словно скальпель хирурга - он и лечит, и ранит одновременно.
Если Пегас без крыльев - это обычная лошадь, то поэт без крыльев - калека.
На одном таланте далеко не уедешь. Капризен больно. И непредсказуем. Вдохновение может продлиться всего-то минутку. Муза ли его ненароком приласкала, или Пегас лягнул, но поэт судорожно хватает ручку… Успел записать – твоё счастье.
Итак, вдохновение отлетело. И что осталось? Труд? Привет из страны Графомании. Добро пожаловать.
Если поэзия - это 10 процентов вдохновения и 90 процентов пота, то графомания - это 100 процентов пота. Такие потные стихи.
Отличительный признак графомана – неистребимая уверенность в своей нужности. Где начинаются сомнения, кончается графоман.
Пиши, кропай, бряцай лирой, но злись, негодуй, рви бессмертные строчки пополам, и ещё раз пополам, и ещё… Понятно, что жалко. А куда деваться? Либо ты – поэт, и демонстрируешь свой талант, свои успехи; либо – стихоплёт, существо никчёмное и презираемое. И демонстрируешь собственное бессилие.
Как я не умел стихи, так и не умею. Но сейчас я не умею лучше, чем раньше.
Поэтом делают поклонники.
При чём тут привычка? Закуришь после «Ту» сигаретку «Мальборо» – и ничего особенного. Но вот курить после «Мальборо» сигареты «Ту» – совершенно невозможно. Так же и в поэзии. Можно читать стишки и наслаждаться. Но отведав настоящей поэзии, читать стишки уже не хочется.
Чтобы разговаривать с классиками на равных, нужно самому стать классиком. Отрастить бороду, сделать умное лицо и благополучно умереть, оставив в назидание потомкам десяток томов своих бессмертных произведений. Нужно бить классиков их же оружием – стихами. Хорошими стихами. Как у классиков.
Классики бывают разные. Маленькие и больше, лысые и волосатые, умные и ещё умнее, красивые и гм. Из всего бесчисленного многообразия русских поэтов мы больше всего любим этого, ну-как-там-его, Пушкина… и других тоже.
Пушкин – вне критики. На стихах Пушкина можно повесить табличку «Охраняется законом».
Непререкаемый авторитет, на который завсегда можно сослаться:
- Нет, это не Пушкин.
- Так ведь и ты не Белинский…
Поэт с большой буквы «П» не имеет права на личную жизнь. Только на публичную.
Потому что вся жизнь Поэта будет подвергнута тщательному рассмотрению, вплоть до интимных подробностей. И не всегда эти подробности будут в его пользу.
Делиться славой – занятие унизительное и неблагодарное. То есть, каждый хочет быть вторым Пушкиным, но не хочет, чтобы вторым Пушкиным стал сосед.
О посмертной славе следует позаботиться заранее.
Память избирательна. Счастливчики помнят только хорошее. Негодяи, да и просто несчастные люди, помнят только плохое. Большинство помнит что попало и как попало. Избирательность памяти зависит от последующей жизни. Память фильтрует прошлое сквозь настоящее.
Гений должен иметь определённую выдержку временем. Вокруг него должна сформироваться аура из легенд и мифов. Плох тот поэт, который обходится без мифов. Что вы знаете о Тютчеве? Что он писал хорошие стихи? И только-то? Но этого мало, чтобы считаться хорошим поэтом. Вот если бы он набил морду боярыне Морозовой, или плюнул на шляпу Брежневу, мы бы любили его куда как сильнее. Ну, хотя бы пара десятков внебрачных детей или разнесённый вдребезги пивной ларёк. Ну, хоть что-нибудь!
Поклонникам нравится снисходительно прощать недостатки кумиров. Люди вообще легче прощают недостатки, чем достоинства. «Прости человеку его превосходство, и ты позабудешь о его недостатках».
Чем больше недостатков, тем лучше. В любом скандале тебя оправдают. Ведь ты – поэт! Душа у тебя нежная и ранимая, оттого и безобразничаешь.
Поэзии много. Слишком много. Чересчур. И если уж соваться в это изобилие, то с чем-нибудь новеньким, чего раньше не было.
Хочешь новую рифму – выдумай сам. Твори! Алтай-шмалтай, сазан-мазан. И неважно, что таких слов нет в природе. Нет? - будут! Сочини их сам, а в сноске разъясни смысл. Или не разъясняй. Пусть каждый соображает сам. Умные люди и сами всё поймут, и тебе объяснят.
Молчи и улыбайся. Это придаст тебе ореол загадочности и неповторимости. Будешь ходить, и сверху на всех поплёвывать. С высоты Парнаса. Я, мол, знаю, о чём писал, а вам не скажу. Мучайтесь.
Чем хороши три точки – их можно рифмовать с чем угодно. А читатель пусть сам догадывается какие конкретно неприличные слова ты имел в виду, если одно из них рифмуется с «вентилятор», а второе – с «акваланг».
Ревность – верность. Одна и та же фонетика, а какая разница в эмоциях! Вот так и ломаются все стройные фонетические теории.
Все подсчёты и анализы бывают только постфактум. Когда стихи состоялись, причём успешно. Вот тогда-то можно восхищаться, подсчитывать и делать многозначительные выводы в процентах.
Традиции для того и существуют, чтобы их ломать, взрывать, сокрушать и выкидывать на свалку истории. Потом их, правда, со свалки достают, реставрируют и вновь пускают в обращение.
Принципиально не так важна форма стиха. Главное, чтобы стихи «дышали».
Смешивая стихи с прозой, нужно помнить, что расширения аудитории не происходит. Комбинация воспринимается не как проза, а как стихи с вывертом.
Фраза с мясом выдирается из текста, обгрызается до костей, припудривается и выдаётся за свою. Это не плагиат. Это – ревизия богатства, накопленного человечеством. Ха-ха!
Есть фразы, в которые нужно вчитываться долго, со вкусом вгрызаться в них, как в сочный ломоть арбуза, и только тогда почувствуешь их освежающую прелесть.
Разъяснение стихов смахивает на расчленение трупа. Прежде чем разъяснять стих, нужно его «убить», удалить из него поэзию.
Афоризм может быть разным. Но в плане первого восприятия это должен быть сюрприз. То есть, не только сюр, но и приз.
Читатель не должен догадываться, что имел в виду автор. Во всяком случае, он не должен догадываться долго, чтобы не заскучать. Нельзя превращать афоризм в ребус.
Краткость достигается не только за счет минимума слов, но также желательно минимизировать и сами слова. Короче слово – ёмче смысл. (К тому же, если в афоризме содержится больше одного смысла, то слова уже делится как минимум пополам:). Но только не в ущерб здравому смыслу и благозвучию.
Афоризм – крылатая фраза. Крылатая. Крылатая! Он должен быть «на слуху». Он должен быть благозвучен словно хороший стих. Царапаться и ерепениться может его смысл, но не звучание.
Афоризм должен быть «округлым». Афоризм - это не цитата, это - завершенное произведение.
Афоризм должен быть «вкусным». Хорошему вкусу трудно научить, ведь это – продукт не столько обучения, сколько воспитания.
Парафразы – хороший способ пилить опилки. Каким бы чудесным ни был парафраз, он не самостоятельное творчество.
Случайный набор слов не является афоризмом. Даже когда, ну, очень похож. Очень свеж. Весьма оригинален. Мил и симпатичен. Увы. Нет.
Хороший афоризм должен быть амбициозным. Он должен демонстрировать всем своим видом, что он – первый и единственный в своём роде, и все другие ему не чета. Хорошему афоризму не помешает определенная доза литературного нахальства.
Каждый отдельный афоризм может быть любым, но автор должен быть «узнаваем». Авторские афоризмы узнаваемы и без подписи.
Совершенного афоризма пока не написано. Даже лучшие афоризмы не лишены недостатков. Недостатки – то, чего нельзя избежать. С ними можно и нужно бороться, их только победить нельзя.
Одностишья. Девяносто процентов их – это абсолютный хлам, а ещё девять процентов – относительный. Но оставшийся один процент выдающихся его представителей оправдывает само существование жанра.
Мутность смысла в одностроке непростительна. Поэзия - сама по себе достаточно мутный жанр. А к тому ещё и туманный смысл, превращает однострок в полную муть.
Проверить смысловую начинку однострока очень просто – нужно лишить его ритмичности. Например, поменять слова местами. И все его недостатки, словно черви после дождя, тут же вылезут наружу.
Как все пути ведут в Рим, так и все пути ведут к Истине. Ну, или от неё. Вопрос не в пути, вопрос в направлении.
Афористика как филиал философии не должна нести ответственности за свои неизбежные ошибки при поиске Истины.
Афористика - это не только лирика. А чаще, и не лирика вовсе. Афористика - один из литературных жанров. И нравственная позиция автора не совпадает и не должна совпадать с позицией персонажей. Даже в тех произведениях, когда речь идёт от первого лица.
Современные графоманы не пишут повести и романы. Они пишут коротенькие стихи, СМСки, статусы и афоризмы. Они берут количеством.
Должны ли графоманы нести ответственность за свою бездарность? Безусловно! По всей строгости Закона.
Проще разоблачить тысячу плагиаторов, чем одного графомана.
Графоман себя ущербным вовсе не считает. У него высокие читательские рейтинги, у него достаточная известность. Он востребован читателями - такими же бездарными, как и он сам.
Метафора. Это – такая штука, которая сильно смахивает на детскую игру «на что похоже». И тут открывается широкий простор для творчества. Настолько широкий, что просто необъятный.
На что похож стол? На слона? Да – четыре ноги. На море? Да, когда оно спокойно млеет на солнышке. На крик? Да, если крик протяжный, а стол кричащей расцветки. На клей? А почему бы и нет? Когда хочется есть, взгляд словно приклеивается к столу. В предвкушении.
На что похож стол? На всё. Нет таких процессов, явлений и предметов, которые нельзя бы было связать между собой по принципу похожести.
Буря на море и женщина в истерике, а вместо сердца – пламенный мотор. Или каменный топор. Кому что по нраву, кто к чему привык. Стандартный набор метафор того или иного поэта зависит от его восприятия окружающего мира, от его житейского опыта. И от того, каких книжек он перед этим начитался.
Любая фраза – это осколок стихотворения. Главное – уловить её скрытый ритм.
Верлибр – самый простой и самый сложный стиль одновременно. Цель – создать узор в целом. Писать верлибром может либо большой мастер, либо дилетант.
Аритмия верлибра не означает отсутствия ритма. Это – скрытый ритм. На первое место выходит мелодия, а ритм уходит вглубь, приобретает подчинённое значение. Каждая фраза звучит в своём ритме, и в руках мастера эти ритмы сплетаются в сложный узор. Либо не сплетаются, и тогда, вместо цельной картины, образуется бессмысленная мазня.
Пиши так, будто ты самый первый поэт на земле и разъединственный. Тогда любой твой стих будет новаторским.
Человек хочет быть не как все. Он обижен похожестью, и отказывается видеть, что похожесть предполагает сходство способностей и таланта.
Подражание себе не признак стиля...
На каждом этапе из поэтического месива выдавливается такая категория стихоплётов как критики. Не обязательно критик – это неудавшийся поэт. Не обязательно, но частенько. А куда ещё деваться Гениальному, но непонятому поэту?
По сути своей, критик – личность глубоко ущербная. Болезненная. Словно палец прищемили дверью.
Вообще-то, ругать всегда интереснее, чем хвалить. Через ругань проходит мысль: «Я, ура, не такой» – а похвала подразумевает – «Я, увы, не такой» А кому же захочется быть «увы»? Правильно, никому. Оттого и критик – понятие ругательное.
Не следует считать критика маленьким злобным карликом, видящим свою задачу лишь в том, чтобы насолить своему более удачливому коллеге. Критик – такой же человек, в штанах или без смокинга. И критика – не столько профессия, сколько состояние души. Плохонькое, но состояние.
В каждом из нас притаился Прокруст: «А моё мнение…» И пошло-поехало. Пили- строгай- растягивай. Просто, есть люди, у которых это получается лучше, чем у других. Язвительнее. Интереснее. И если поэт может найти бриллиант в дерьме, то критик разглядит дерьмо в бриллианте. Каждый, своего рода, гений.
Поэты, в большинстве своём, критиков не любят. И побаиваются. Здороваются за ручку, преданно заглядывают в глаза…. А зря. Читатели, как правило, критических статей избегают. Инстинкт самосохранения.
Но и, кстати, о пародистах. Сколько бы они ни тужились, а обезьяну им не перещеголять. Обезьяна – сама по себе пародия.
А вообще-то, критика – не нож в спину, а, скорее, заноза в задницу. Не даёт посидеть спокойно. То есть, можно на неё обидеться и погрузиться в неврастению, а можно просто не обращать внимания. Само заживёт.
Лучшая месть мерзавцу – забыть о нём.
Как правило, точка отсчёта критика – он сам. Ну, или кто-то другой из великих поэтов. Пушкин.
« Не понятно, что хотел сказать автор…» Что непонятного? Что хотел, то и сказал.
Самые беспощадные критики – это друзья. Другие-то могут и промолчать, и простить. Другие, но только не друзья. Эти считают своей «святой обязанностью» сказать тебе «всю правду». Как правило, «вся правда» оказывается какой-нибудь гадостью.
Правда в том, что писать стихи ты не умеешь, и делаешь это с удовольствием. Эту правду я и сам знаю. И выслушивать её лишний раз мне не хочется. Ты меня похвали, если ты – друг. Мне будет приятно. А правду скажи врагу. Испорть ему настроение.
Критики – как те собаки. При жизни поэта – кусаются, а после смерти – воют.
Читай медленно. Размазывай взгляд по всей странице.
Поэт-критик соотносит уровень чужих стихов со своими. А-ля Прокруст. Все, что чуть сложнее, объявляется заумствованием, что чуть попроще – пустозвонством.
Постоянным кошмаром молодого автора был, есть и будет плагиат. Это его проклятье и… И мама ещё в детстве говорила ему, что воровать нехорошо. И он, в принципе, с этим согласен. Ха! Но когда пишешь стихи, не украсть невозможно.
Это ж надо – мучиться, не спать ночами… а потом выяснить, что таблицу умножения, оказывается, уже кто-то придумал.
Опередили. Вот в чём трагедия современного поэта.
Появление нового слова тут же навевает новые рифмы. Причём, навевает, если ни всем сразу, то многим одновременно.
«Мысли носятся в воздухе». Торопись успеть. Скачки на пегасах. Приз – лавровый венок и бронзовый бюст на родине победителя. С занесением в анналы.
«Лёгкие пути не приводят к победе». Получается, что заранее выбирай дорожку потрудней, и всё будет в ажуре. Есть у тебя экскаватор – выкини его. Копай лопатой. А ещё лучше – десертной ложкой копай. Глядишь, и докопаешься до истины. А истина проста: копать экскаватором и проще, и быстрее.
Не стоит отказываться от творческого наследия. Искать свой путь можно – найти сложно. Не лучше ли до конца пройти по тропинке, протоптанной классиками? - И уже потом свернуть на земляничную поляну. М?
Как застраховаться от плагиата? Проще пареной репы. Если ты боишься кражи – будь на страже. Заверни рукопись в фольгу, замаскируй под газон, спрячь в сундук и сядь сверху. А ещё лучше – вообще ничего не писать. Фольгу можно развернуть, газон рассекретить, сундук взорвать, предварительно оглушив автора. А когда все твои творения будут только в твоей голове, то извлечь их оттуда, иначе как пыткой, невозможно. Представляешь, как Есенин, после третьей иголки под ногти, сдавленным голосом признаётся: «Белая берёза под моим окном…».
Юмористический стиль. И высшая его цель – поднять настроение читателю. Но есть ли цель выше этой?
Поэзия закономерно тяготеет к самоизоляции, упираясь в собственное Я. Нужно не стесняться в использовании «чужих» приёмов, «чужих» метафор, «чужих» тем. В поэзии нет чужого. Конечно. Всё это допустимо лишь в том случае, когда поэзия для тебя – средство, а не цель.
Легче украсть, чем вспомнить у кого именно.
Подражание, само по себе, не страшно и не плохо. Просто, оно не добавляет ничего нового в общую копилку культуры.
Мне никогда не удастся подняться на высоту трагической пронзительности. Не воспаряется как-то.
Стихи – хороший способ рассказать о себе, соблюдая минимум приличий.
Не трудно открыться перед людьми, которых раньше никогда не видел и больше не встретишь. Перед посторонними. Но читатель – не посторонний. Это человек, с которым ты постоянно сталкиваешься. На улице, в магазине, на работе… Он может оказаться и знакомым, и соседом. И женой.
Король, даже смешной и голый, остаётся королём. А хамоватый пацан так и останется мелким пакостником.
Вперёд поэт! Открывай душу. Пусть кто-то и плюнет, но другой и поймёт, и посочувствует. Будем считать Читателем только второго, а с первым будем разбираться отдельно. Назовём его негодяем без души, совести и литературного вкуса. И позабудем о нём.
Чем надёжнее скрыта душа, тем она уязвимее. Нежность улитки под скорлупой.
Так что же такое лирика и с чем её едят? Традиционное представление о лирике – это когда нежная и ранимая душа поэта сталкивается с жестоким и несправедливым миром, и начинает переживать на тему этого столкновения. И все это – в стихах.
Тут же и любовная лирика. Он и Она. Сначала Она далёкая и недоступная. Потом Она доступная и недалёкая. И ещё нехорошая. А ещё потом Она уходит к другому. И это тоже прекрасный повод написать несколько стихотворений. Лирических.
Скучно выдумывать чужую жизнь, когда есть своя – вот основной постулат лирики.
Лирика – это то, что начинается со слова Я. Даже если это «я» только подразумевается.
Муха села на рукопись, и напрямую выразила своё к ней отношение.
Незачем увеличивать количество гадостей на душу населения. Ей, душе, и без того не сладко.
Негативная информация – отрава для души. Если ты своими стихами заставил человека негодовать, злиться, если ты внёс беспокойство в его душу – ты нанёс ему эмоциональную травму. Так за что он тебя должен благодарить? Это что же получается: ты ему стресс – а он тебе спасибо? Ты ему в глаз — а он тебе «будьте здоровы»? Не дождёшься.
Люди крайне неохотно расстаются с иллюзиями. Воздушные замки прочнее железобетона. И если ты «раскрываешь человеку глаза», подготовься к ответному удару по морде. Ты испортил читателю настроение, и он тебе испортит. Всё по справедливости.
Литературные герои - это кусочки самого автора. Чтобы описать подлеца, нужно отыскать этого подлеца в своей душе, вытащить его на всеобщее обозрение и показать другим, какой подлец в тебе скрывается. Смотрите, люди, я – подлец! Дивитесь, на какие гадости я способен. И нет во мне никакого раскаяния, а только злобная радость оттого, что мои пакости так хорошо удаются.
Человек в принципе не может быть полностью свободен. Даже на необитаемом острове он будет в постоянной зависимости от куска хлеба насущного, от погоды, от сна, от стихийных бедствий и от множества «уютных мелочей», обеспечивающих ему комфортное и беззаботное существование. Он зависим от собственной печени, мозжечка и простаты. От простуды, свинки и других напастей. А в обществе человек тут же попадает в зависимость от других людей.
Теоретически, свобода, полная свобода, возможна лишь в творчестве. Вот и выходит: свобода творчества и несвобода жизни.
Человек постоянно меняется, а стихи остаются всё такими же. Будь они написаны год назад, или десять лет, или сто лет назад – они уже никогда не изменятся. Да, я отвечаю за них и сегодня. Точно так же как отвечаю за прошлые свои поступки. Но, как и поступки, стихи уже не изменишь.
Из жизни гения постоянно пытаются сделать эталон, образец для подражания. Как будто, если ты подстрижёшься налысо, как Маяковский, будешь жрать водку как Есенин, лупить крепостных как Некрасов, или эмигрируешь как Бродский, то тут же начнёшь писать хорошие стихи. Лучше всего, при этом, ещё и парочку раз погибнуть на дуэли. Это уже для полной гарантии гениальности.
Быть гением – тоже, своего рода, работа. Это ж сколько нужно трудиться, чтобы соответствовать представлениям людей о себе!
«Ах, любимая меня покинула! Ох, бедный я, разнесчастный! Ой, пойду и удавлюсь!» —сразу ясно, что с «любимой» поэт давно распрощался, и то, что она ушла именно сегодня – прекрасный повод поплакаться в жилетку, и не более того. И вовсе он не удавится, а наоборот, пойдёт пить пиво.
Зачастую, «переживания поэта» – это блеф. И весь литературный процесс – не воспитание чувств, а распродажа мозолей от печатной машинки. Занозив пальчик, литератор опишет предсмертные муки Анны Карениной. А буря сахара в стакане превратится в жуткий катаклизм планетарных масштабов.
Взаимоотношения Поэта и читателя не исчерпываются стихами. Читатель постоянно ждёт от поэта чего-то большего, чем просто стихи. И поэт вынужден соответствовать. Нельзя быть свободным от общества и получать за это деньги.
При желании можно разрекламировать кого угодно. Даже полную бездарность. Назовём его безграмотность – особенностью стиля, свободного от предрассудков; его тупость – конфликтом между общеизвестным и непознаваемым; его хамство – своеобразием художника… Из любого стихотворения можно понадёргать «гениальных» строчек, из любого дерьма можно сделать конфетку.
Поклонники многое могут простить поэту. Не прощают только неоправданных надежд.
Да, я – гений. Но кому это интересно?
Поэт в своём творчестве проходит все стадии одиночества. Сначала наедине с собой, потом наедине с тараканами, наедине с читателями, наедине со всеми и, наконец, наедине с Богом.
Поэзия обязывает к сопереживанию. А люди не хотят сопереживать. У них своих переживаний хватает. Они хотят отвлечься и забыться.
Если поэтическая слава – яд, то Пушкин – противоядие. Чувствуешь, что вознёсся – открой, почитай, сравни и успокойся.
Претендуя на исключительность, поэт забывает, что точно на такую же исключительность по отношению к толпе претендуют и хирург, и водитель автобуса, и т. д. Хотя, на самом деле, все они, включая поэта, являются обслугой этой самой презренной толпы. Просто, поэт более свободен в своём служении.
Полная свобода. Хочешь пишешь - не хочешь не пишешь. Не пишешь, и не надо. Свобода творчества - это ещё и свобода от творчества.
Сколько гениальных ювелиров не сложилось лишь потому, что не нашлось лишнего килограмма золота и горсти бриллиантов.
Творчество ограничено средствами творчества. Ты можешь нарисовать картину, можешь испечь пирог, можешь исполнить симфонию. Но всё это ты должен сделать, используя слова, а не краски и холст, не нож и вилку, и не свирель с геликоном. Только слова.
Нет, не напрасно говорят о сотворчестве поэта и читателя. Поэт писал стих и думал о своём. А читатель видит всё иначе. Он ведь тоже о своём думает.
Сарказм – это ведь интонация, штука тонкая и заметна не сразу и не вдруг. А цитата и вовсе беззащитна. Цитата без контекста, как девушка без одежды - любой норовит обидеть.
Свобода выбора, но, сделав выбор, – лишаешься свободы.
Даже когда ты – штатный поэт, и пишешь ради куска хлеба насущного, никто не заставляет тебя торговать душой. Ну, не пиши ты на заказ, и сиди без хлеба.
Свобода выбора дана Богом, и никто у тебя её не отнимет. Ни чёрт, ни сионисты, ни Политбюро. Вперёд! Всем смертям назло, всем козлам вопреки! Но вот парадокс – творчество твоё уже не свободно. Именно потому, что «вопреки».
Такие недавние времена… Вспоминается масса творческих личностей, которые проводили досуг в постоянных жалобах на то, что им не дают свободы творчества. Как будто свободу можно «дать».
Долгожданная свобода обернулась сплошными разочарованиями. И накатывает ностальгия по тёмному прошлому, когда можно было с кем-то бороться, что-то доказывать, чему-то противостоять, и объяснять свои слабости давлением цензуры.
Свобода. Человек в принципе не может быть полностью свободен, свободна может быть лишь его душа. В принципе. Но если человек не освободит свою душу от злобы, зависти и страха, от гнева и обиды, то ни какая свобода не принесёт ему счастья. В душе он так и останется рабом.
Свободный человек о свободе не задумывается. Свобода – словно воздух. Пока он есть, о нём не думаешь.
Свободен тот поэт, которому наплевать на стиль. Наплевать, что будут говорить о нём и о его стихах. Наплевать на славу, в том числе и на посмертную. Да и на саму свободу ему наплевать. Он и без неё свободен.
Но именно этот избыток свободы налагает определённую ответственность. Ответственность – расплата за свободу.
Мне нравятся так называемые «дворовые песни». В них безвкусица доведена до совершенства, до своего логического завершения. Происходит феномен «отрицания отрицания». Безвкусица уже воспринимается не как пошлость, а как пародия на пошлость, как пародия на эстрадные шлягеры. Причем, пародия с серьёзным лицом, без потуг на юмор. Безвкусица сама себя пародирует, сама себя высмеивает, сама над собой издевается. «И как ты можешь слушать эту дрянь?» Могу. Запросто. Очень забавная дрянь.
Именно так. Каждый должен отвечать за свои слова. Другое дело, если тебя неправильно поняли. Ну, так пиши, чтобы понимали правильно. Свобода ведь ещё и в том, чтобы не писать, если не можешь, не умеешь.
Для тупых повторяю: Пресса должна быть совестью народа. А боли у народа и без прессы хватает.
Я не стану доверять человеку, который меняет свои убеждения как носки – раз в месяц. Худший из ренегатов тот, кто предаёт свои убеждения. Потому что тебя-то он продаст не задумываясь.
Никто не призывает тебя «пасти народы». Тем более, что они не очень-то хотят выпасаться. Ты, не жалея сил, сеешь разумное, доброе и вечное, а они, наоборот, топчут злаки. Ну, воспитывай так, чтобы никто не догадался. Лоб в лоб только бараны воспитывают.
Металлические двери, решётки на окнах, сигнализация… Вместо того, чтобы посадить за решётку воров, мы сами превратили свои квартиры в одиночные или семейные камеры. В которых и отбываем пожизненное заключение.
Порой, бывает достаточно назвать вещи своими именами, чтобы разбудить совесть. Не «унёс» и не «слямзил», а украл. Не «киллер», а убийца. Не «гей», а педераст. Только так.
Любимое занятие сатириков-юмористов – поиздеваться над чем-нибудь разумным, добрым, вечным. Смутить человека, плюнуть в душу, злорадно потирая лапки: «Ах, какой я остроумный».
Смех – сильнейший разрушитель. Как плохого, так и хорошего. Пользоваться осторожно. Противоядие?
Жалость? Кротость? Тупость! Спроси у юмориста, что конкретно тот имел в виду. Переспроси ещё пару раз. Поподробнее, в деталях. Сохраняй при этом серьёзный вид, вплоть до угрюмого.
Остатки юмориста выбрасываются в мусорное ведро.
Да месть может быть и справедливой. «Мне отмщение, и аз воздам». Но причём тут добро? Справедливость, вооружившись злом, бьёт по морде другое зло. Это хорошо. Может быть даже правильно. Но добра от этого не прибавляется.
Какая разница, кому подражал подросток, Арнольду или Фредди Крюгеру, если результат один и тот же – сосед госпитализирован. И как объяснить людям, что мальчик не хотел ничего плохого, что он просто тренировался, чтобы потом лучше отстаивать добро. С кулаками, которое.
Случайность? Возможно. После скольких случайностей наступает закономерность? После пяти? Десяти? Ста? Или хватит одного случая?
Пусть поэт – нервный центр, сгусток боли этого мира, но он не должен становиться её источником.
Только Бог и человек могут переделать зло в добро. И у человека этот процесс происходит в душе его. Именно душа, организованная и усиленная разумом – символ могущества человека. Душа и разум должны двигаться в одной упряжке вперёд, к добру, к свету, к счастью. Это и есть назначение человечества.
А куда ты двинешься, если на душе у тебя гадко и злобно. Куда? Или в киоск за бутылкой, или на площадь, чтобы взорвать всё к едрене-фене, а там поглядим, что из этого получится. Ну, так ничего хорошего не получится. Обломки получатся и похмелье. С добрым утром.
Человек должен стать хозяином своего настроения. Унывая, мы увеличиваем свои проблемы, а радуясь – уменьшаем их.
Что мы знаем о душе? Только то, что она есть. И всё. Саму душу ни потрогать, ни посмотреть. Мы видим только внешние проявления работы души – эмоции и чувства.
Всё-таки, хорошего в людях больше чем плохого. Иначе они давно бы уничтожили друг друга, то есть сами себя. (Ну, чем не аргумент :)
Суть: При накоплении в душе зависти, она переходит в злость, в ненависть, в ярость. При накоплении жалости, происходит переход в доброту, а оттуда – в любовь. Избыток ненависти ищет выхода в разрушении. Освободившись от ненависти, душа может легко перейти в раскаянье и жалость.
Юность. Бунтари. Студенты. Чего бунтуют – сами не знают. В этом возрасте люди готовы бунтовать против чего угодно: против абортов, против запрещения абортов; против власти, против тех, кто против власти; против тех, кто запрещает и против тех, кто разрешает. Лишь бы супротив. Дурная кровь бурлит. Именно этот возраст становится оплотом всех революционных движений. В этом возрасте не ценят ни своей жизни, ни, тем более, чужой.
В результате всех метаморфоз от былого бунтаря остаётся тепло камина и домашние тапочки. Зрелость. Человек определился, и хочет он не бунта, а покоя. Стабильности. Уверенности в завтрашнем дне. И противны ему всякие революции и всякая неопределённость. Эти люди – опора власти, опора существующего порядка. Всяким революциям и контрреволюциям они предпочитают медленное эволюционное развитие и постепенное улучшение жизни.
«Переходный период» – юношеский нигилизм. Молодым соплякам мнится, что они «стары душой», всё повидали, а жизнь – скучна и бессмысленна. Они слишком задержались в детстве.
Каждой из эмоций можно посвятить отдельную книгу. Да и не одну. Если вспомнить, сколько трудов посвящено любви – можно составить книгу из одних только названий.
В детских страхах обвиняют «слишком живое воображение». Глупости. Воображение стремиться превратить абстрактный страх в картинки, чтобы спасти человека от ужаса неопределённости. Тьма сгущается и приобретает хоть какие-то очертания. Воображение действует как адаптационный механизм. Убери страшную картинку – уберёшь страх. Спрячь кошмарный шевелящийся пиджак в шкаф, и спи спокойно.
Страх возникает там, где не хватает любви. Это – конкурентные эмоции.
Жестокость. Трус мстит за свой страх.
Можно ли осуждать человека за то, что он чувствует? Ведь, по сути, любая эмоция права. Как можно требовать от человека, чтобы он не завидовал, не злился, не жадничал? Поддаются ли эмоции воспитанию? Или возможно только самовоспитание, самосовершенствование?
«Конфликт правды со справедливостью». И это не словоблудие. Человек может поступить либо по справедливости, либо по правде. Справедливость для каждого своя, но правда – одна на всех. «Око за око» – это справедливость. «Если тебя ударили по левой щеке, подставь правую» – это правда. Отомстить – это справедливость. Простить – это правда. «Воздай добром за зло» – это правда. «Зло, пожирающее зло» - это справедливость. Правда выше справедливости. Но до правды дорастают немногие.
Дьявол смеётся над справедливостью, но боится правды.
Каждое слово несёт в себе определённое понятие. И когда ты слышишь слово, ты невольно представляешь тот предмет или явление, за которым этот набор звуков закреплён.
Ну, к примеру, «мяч». И мы тут же представляем себе нечто шарообразное, но не ядро, а то, что прыгает, но не лягушка, потому что не квакает и резиновый, но не шланг, потому что мячик.
Любое слово у каждого ассоциируется с чем-то своим, заветным и персональным.
Ассоциации большинства людей обычно совпадают. Эти совпадения можно выразить в процентах. К примеру, «друг человека» — 90% скажут «собака», 8% скажут «жена», а остальные скажут что попало. Начнут оригинальничать.
Народ и сам запросто переделывает авторские тексты в «народные песни» путём замены оригинальных строк и фраз на привычные, шаблонные. Побывав в таких переделках, текст, зачастую, утрачивает первоначальный смысл, но зато приобретает благозвучность и обогащается ассоциативными связями а-ля рюс.
Каждое новое стихотворение – таинственная Незнакомка. Не угадаешь, чего ждать, пока не познакомишься поближе.
Оригинальность хороша, пока не выходит за рамки восприятия.
Почему я не ношу очки? Всё просто. На помощь слабому зрению приходит богатое воображение. Идёшь по улице, и каждая встречная – богиня.
Почему обнаженная девушка красива, а голая девка вульгарна? «Некрасивых женщин не бывает. Нужно только видеть красоту!» – очередная вдохновенная ложь. Некрасивых женщин сколько угодно. Нужно только видеть безобразие.
Красота повсюду. Она растворена в природе, в людях, в творениях людей. Она повсюду, и она нигде. Для тех, кто видит – она повсюду, для тех, кто не видит – её нигде нет. +
Память – копилка впечатлений. И если человек замечает в жизни в основном хорошее, то и в памяти его остаётся красота. Запомнится всё хорошее, и забудутся всякие пакости жизни как ненужный мусор. И скажет человек, что прожил прекрасную жизнь, да ещё и добавит: «Спасибо». И наоборот. Когда в памяти остаются одни только гадости и мерзости, то и жить-то человек не жил, а только маялся.
Никогда не превратится гадкий утёнок в прекрасного лебедя, если душа его остаётся чёрной. Если он ненавидит других за своё уродство, если злоба застит ему глаза, если он не видит в жизни ничего хорошего. Он так и останется на всю жизнь гадким, а если в кого и превратится, так не в лебедя, а в свинью.
Шарм и гармония. А если добавить сюда интеллект и душевность, то можно легко простить своей избраннице слишком длинный нос или кривенькие ножки. Назовём эти недостатки очаровательным своеобразием, забавной подробностью и индивидуальной неповторимостью, и перестанем обращать на них внимание. Пусть носит «макси», а нос будет означать – «страстная».
Что важнее, форма или содержание? Мне кажется, что это сродни вопросу: что человеку важнее, кожа или лёгкие? Без содержания форма рассыплется, содержание вне формы не существует.
Самое интересное – то, чего ещё не знаешь.
Красота асимметрична.
Законы природы нельзя выдумать, их можно только открыть. Но, известны эти законы людям или нет, сами они от этого не меняются.
Кстати, а кто-нибудь задумывался, что объединяет элементарные частицы в апельсин? И почему именно в апельсин, а не в табуретку, не в электрическую лампочку…? Что объединяет или Кто объединяет?
Взгляни на мир так, словно ты с ним прощаешься, и хочешь запомнить всё, вплоть до мельчайших подробностей. Что из этого мира ты хотел бы забрать с собой в стихи?
Художник не просто «останавливает мгновение», но дарит ему бессмертие.
Удобные вещи служат дольше своих неказистых коллег.
Любовь человека и любовь Бога по своим техническим характеристикам ничем не отличаются. Разница только в количестве. Обычное сравнение – свеча и солнце. И то и другое даёт свет и тепло, но какая межу ними разница! Как между свечой и солнцем.
У стихов своя жизнь, не зависимая от жизни их авторов. После того, как стих опубликован, он уже не принадлежит автору. Он сам себе стих.
Не бывает половины истины. Истина включает в себя всё, целиком и полностью. Истина по частям – уже не истина, а всего лишь точка зрения.
Когда зло уничтожает зло, добра больше не становится. А на месте пустоты воцаряется новое зло.
Добро и зло дерутся каждое по своим правилам. Добро жалеет и любит, а зло завидует и ненавидит. Добро созидает, а зло разрушает. Зло разрушает даже само себя.
Чувствительная женщина - словно термометр мужского настроения.
Получение знаний о мире - сродни подглядыванию сквозь замочную скважину в мастерскую Бога. Знанием человек не создает ничего нового, лишь постигает уже созданное.
Сказать безапелляционно, но неконкретно — это уже попахивает мастерством.
Пока ты не знаешь даты своей смерти, перед тобой простирается вечная жизнь.
Судьба и свобода воли. Свобода воли сохраняется до тех пор, пока не вступает в противоречие с системой более высокого порядка. Тогда наступает конфликт, называемый «вмешательством судьбы».
Неприятности, происходящие с творцом, склонны рассматривать как изнанку судьбы, тогда как это - нормальная расплата за творчество.
"Всякому творцу нужен свой тиран" Но при достаточном творчестве, тиран становится не нужен. Тираном для творца выступает его собственное творчество.
Если тебе не падает на голову кирпич, есть смысл задуматься - почему? Если тебя не изнуряет СР, может, ты что-то делаешь не так?
Дань традиции. Юмор всегда помещают в конце журналов и газет. Для тех, кто не досмеялся над передовицей.
Да, юмор - это смешно. "Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым". Хорошо сказано. Жаль лишь, что смехом оно не обеспечивает себе будущего.
Смех - сильнейший разрушитель. Может даже сильнее, чем ненависть. Ненависть испытывает уважение ко многим вещам, но смех не щадит никого и ничего.
Юмором убивают не только пафос. Юмором убивают уважение. Уважение к женщине, к стране и Богу.
На протяжении всей жизни вера человека подвергается самым разным испытаниям. Испытание смехом - одно из самых трудных. Можно перенести огромное горе и не разувериться, но пасть перед обычным смехом. Разок - другой посмеялся, и всё. И предал свою веру, свои убеждения.
Не стремись писать смешно. Пиши, забавляясь.
Самая горячая теория быстро застывает, и становится догмой.
Плох тот специалист, который не может добавить к книге свою главу.