Зажжённый храм средь тысяч островов,
Где исповедь имеет орды голосов.
И каждый хочет крикнуть
Да руки к небу вскинуть.
Один стоит у алтаря,
Икону всё лелеет,
Почившего давно царя,
Забыть которого не смеет.
Доспех блестит, в лице тоска
И мантия как ворон-чёрный.
Под ним искрятся золотом слова,
Что истиной тут кличут поголовно.
Первая заповедь: только страдания
Станут залогом иного осознания.
Вторая заповедь: только боль
Доказательство что ты живой
Заповедь три:
Познав страдания другого, ты открываешь себе его душу
Не нужно более никакого слова, он духа крик увёл наружу
Внемлите крику, в нём ответ:
От смут лишений и от бед.
Заповедь четыре:
Страдание и боль навек отринуть,
Знамение закрытых глаз,
Отказ от мира, способ сгинуть
Не замечая правды вокруг нас
А человек, что созерцал икону,
Поправил капюшон с плащом и удалился,
Молчал, не отдавая силы слову,
Ради которого когда-то потрудился.
Покинув храм на старой лодке,
Поплыл подальше в гущу островов.
Плащ вороной лежал в подсобке,
Напоминанием служил былых основ.
Но взгляд уже не тот
В нём загорелась жажда.
И мало кто поймёт.
«К чему такая тяжба?»
А смысл есть и он отнюдь не скрытый.
Не нужно много слов тут лить,
Ведь каждый храм под небом свитый
Часть правды-что толкает жить.
Правда, как книги, прочитай одну,
Учи её до дыр как «отче наш» ко сну.
В итоге исчерпаешь её предел да свой,
А в результате продвижения ноль.
Король, что ослепляет подданных-мерзавец.
Искатель истины наивен как дитя.
Искатель правды попадает в танец
И из него не выйти никогда.
Он сложит жизнь и время, не жалея,
В обмен на знания и мудрость островов.
Страданье не единственное бремя.
Помимо боли есть ещё любовь.
Власть над одним лишь малое виденье,
А власть над всеми открывает взгляд
Великий как святое наваждение,
Способный сочетать и рай, и ад.