I
Дай мне шкалик, могильщик.
Я верну тебе два, но потом,
с развесёлым курьером,
отпившим немного – прости ему.
Городя городищи,
я оставил работы и дом,
пересев на галеру
болтанья, ведущего к Киеву.
Там, на мокром Подоле,
я оставил частичек себя –
разнополых, чумазых,
весёлых и мудрых отчасти. Я
и не знаю, доколе
вздыхать, подбородок скребя.
Дай мне шкалик, зараза,
я должен коснуться причастия.
II
Какой же ты «бедный», Йорик,
иль как тебя там,
душа августейших попоек,
всеобщий братан?
Не будем мутить, Горацио,
ляжем на дно,
не зря черепам улыбаться
вовек суждено.
Им нечем делиться, и нечем
накапливать сор,
и каждый из них человечен,
живым на позор.
Ведь даже могильщик-невежа –
Господен близнец.
Не будем грустить о себе же.
Подай огурец.
III
Третий день выскребается матка
свинцового неба,
и течёт,
и течёт,
под раскаты неведанных мук.
На размытом надгробии,
пошло,
коряво,
нелепо –
две акриловых розы.
Мой меч перекован на плуг
и ржавеет в протоптанных далях,
в степях Украины,
в отсыревших гранитах
с банальными: «…любим… скорбим…»
Я хронически там,
я застрял, не пройдя половины,
в довоенных дорогах,
собой – бесконечно живым.