Владимир Набоков в рассказе «Истребление тиранов» писал: «буду рад, если плод моих забытых бессонниц послужит на долгие времена неким тайным средством против будущих тиранов...»
Замышляю свой труд, как подобное тайное средство, но только против войны.
Оружие против оружия.
Ремарк, Хэмингуэй исчерпывающе осветили ужасы войны. Я лишь добавлю пару слов к их отрезвляющим манифестам.
Посвящается
Даше Greenwood,
Михаилу Басманову,
Наташе Колесник.
От автора:
Скажите мне: зачем нам помнить Ватерлоо?
В истории ведь было много шоу,
Где ядра рвали воздух и людей,
Сходились лучшие держа в узде коней,
Где поле удобрял сраженный героизм,
Разбросанный так густо как трюизм.
Зачем вообще штыки терзают плоть?
Курсируют там жадно вплоть
До того как дух врага испущен
В кромешный ад, а может в рая кущи.
Неужто реки крови проливать -
Неизгладимая и вечная печать?
И даты битв всегда особняком
В истории учебнике любом.
А мирный день лишен внимания:
Не презентабелен для воспевания.
Так вот и я традиции под стать
Хочу о видной сшибке рассказать.
Часть первая.
Восход. Не спит Наполеон.
А кажется еще вчера гремел Тулон.
Сегодня - год пятнадцатый. Июнь.
И небо желтое как кровожадная латунь.
Бой грандиозный предстоит,
В нем каждый шаг раздумьем отлит
Стратега приручившего войну
И истомившегося так по ней в плену.
Он спать блаженно не намерен.
В историю открыты двери.
И не смущает туч набат,
Прикручен к дали грозный взгляд.
Предвестником беды закат кровится.
Безмолвным роком кружит птица.
Тот шелест листьев - шепот мертвецов,
Загубленных войной голов.
Французский лагерь напряженно дремлет
В бельгийские уткнувшись земли.
Гвардеец Пьер КурАдж в снах видит
Жену и дочь - и Поль и Лиди.
Супруга взором беспокойно треплет прессу,
Ладонью - свою милую принцессу,
Кудряшки прижимая к крохотной макушке.
Ах, как же он соскучился по этой комнатушке.
Не в силах больше созерцать на расстоянии
Он рвется к ним в припадке обожания
С застывшими в глазах слезами
И со свинцовыми ногами.
Вплотную подойдя к не замечающим его,
Отчаянно хрипит, но все мертво.
К бесшумному, беспомощному вою,
Но вдруг рассталась Лиди со своей игрою.
Огромные глаза в него уставив мукой
И сильно сжав опешившую руку,
Как будто тысячью медвежьих лап,
Она кричит: "Не оставляй нас, пап"
И судорогой вытолкнув кошмар взашей,
Он разбудил себя и двух друзей.
Их лица тускло освещенные костром
Он повстречал уже в походе боевом.
Однажды заприметив двух солдат,
Сцепившихся и кубарем преодолевших скат
К его начищенным привычно сапогам.
И опросив их ,что за шум и гам
Проникся к ним симпатией неизмеримой:
Не каждый день бранятся из-за Рима.
Для Жана древняя империя священна,
Отсечь готов любому члены
За оскорбительный плевок
В республиканских ценностей росток.
И воспевать готов до головокружения
Великой цели верное служение.
Невиданного дарования поэт,
Ближайший лорду Байрону сосед.
А кругозором - энциклопедист.
Такому в летописях уготован лист.
Но только предстоит раскрыть потенциал,
Пока он слишком юн и лучшего не написал.
Отдать грудь пулям для него пустяк,
Лишь бы лилось добро как спирт из фляг.
Не принимает гордый слух острот
О том, что Цезарь себялюб и мот.
Смотреть сквозь пафос попривык Сильвен.
Бравурность - маска омерзительных измен.
Как можно относиться без сомнений
К призывам громким, где без силы трений
С реальностью не воспринять ни слова?
За лицедеев сердце смолкнуть не готово.
Как правило, красивых пений лес
Скрывает частный интерес.
И обличителя природных дух
Живет в нем с жаждой заварух.
Веселый нрав войну считает авантюрой.
А смерть, опасность - вздорным сюром
И всюду, где ступает балагур Сильвен
Щекочет смех до самых вен.
Вот в эти лица с облегчением глядел,
Сном выкрасившись - точно мел,
Гвардеец Пьер, но ужас выгнал быстро
Как деспот неугодного министра.
Тем временем сюда чрез мили устремлен
Заточенный взор - в думах Веллингтон.
Естественно, не видит всех описанных героев
Хранитель монархических устоев.
Лишь горизонт над темными ветвями
Пред сжатыми рефлексией очами.
Осматривает он пустынную равнину,
Размокшую от ливня глину,
Которой предстоит впитать
Зареванное небо и израненную рать.
Прославленный победой под Тулузой
Он чувствовал себя кургузо
В локальных схватках без Наполеона,
Горя мечтой скрестить их легионы.
Вот наконец сошлись они в открытом,
И как бы не были их гении маститы,
Кому-то содрогаться при упоминании
Сей стычки, подбирая оправдания.
Намедни испытав у Катр-Бра
Всю мощь французского военного нутра,
И помятую о фиаско Блюхера при Линьи,
Сосредоточен герцог, расставляя линии.
Любой ценой задумал не пустить,
Какую бы не выбрал нить
Француз в своем движении на Брюссель,
Закрыта и дорога через Монс, Халле.
В милях семнадцати от Вавра
Побитая, но не зачахнувшая лавром,
Стоит дружина пруссаков,
Готовая примчаться на британский зов.
Ее отрезать от ристалища спешит
Дезориентированный проливным Груши.
И в этом столкновении задумок,
Подушку смастерив из сумок,
Лежит мечтает Стивен Клин
Кавалерист, отечества достойный сын.
Он переносится в воображении
К любимой Сьюзен, без нее - мучение.
Позвал дрожащим замуж он ее,
Но свадьба сорвалась - призвали под ружье.
А вспоминает запах нежной шеи,
Ресниц изгибы - чародеи.
Шелка ланит, дождливые зрачки
И бьющие с вопросом кулачки,
Не столько сильно, сколько жалобно до боли -
"Забыл как поклялись, что будем вместе что ли?"
(В цветущем и благоухающем саду)
"Как можешь оставлять меня одну?"
Теперь лишь умозрительным союзом
Он связан со своей любимой Сьюзен.
Ретировался сумрак, раззевался день,
И замаячила вплотную смерти тень
Над храбрыми и неповинными бойцами,
Которых сложит бой как оригами.
Их голоса звучат последний раз.
Запомни плато тенор,баритон и бас.
Но кто-то увернется от косы,
Качнув в свою везения весы.
Все войны на ногах. И без смятения
Готовят полководцы построение.
Наполеон как никогда предельно собран.
Способна укусить неизлечимо кобра
Его беспрецедентно выверенных армий.
Им не откажешь в дислокаций шарме
Оставлен у Москвы самонадеянности яд -
Отшлифовал без исключений каждый ряд.
Ох как коварен славы квас,
Так обнимающий повязкою для глаз.
Когда сознание победами поддато
И мыслит, что с судьбой запанибрата.
Днесь скрупулезен как аптекарь,
Продумывая битву до молекул.
Холодная Березина - холодный душ.
Теперь к самоуверенности чужд.
И объезжая все свои колонны,
Беспечность отгоняет непреклонно.
Представив сколько трупов будет и калек,
Растрогался на миг сверхчеловек.
Но вспомнив, что несет прогресса Нил,
Все сантименты разом проглотил.
И сосредоточением опытного нюха
Прикидывает - не придет ли Блюхер.
Не знает: слово маршалом дано,
Что будет он при Ватерлоо,
Где на полярных сторонах от поля
Друг друга взором пожирают воли.
В две линии расположившись на холмах,
И мирные часы перетекают в прах.
У Веллингтона около вершин гряды
Остановились первые ряды.
На левом фланге легкой кавалерии бригады -
ВандЕлера и Вивиана чады.
Там же фон Винке со своей пехотой,
Готовой смять врага с охотой.
А далее - бригада неуступчивого Беста
В низине у Ла-э и Папелота держит место.
Правей от них, на внешнем склоне -
Голландские, бельгийские тихони.
Для укрепления неустойчивого шлака
Бригада рядом под командой Пака.
Цементом в центре - Англии пехота.
Им выдана доверия основная квота.
Они гнездятся у дороги на Шарлеруа
Их поведет в бой Пиктона рука.
Правее центра - мощная дивизия Альтена.
С ней вместе выйдет на арену
Ганноверцев бригада Кильмансегге,
И думать не желающая о побеге.
На правом фланге - Мейтленд, Бинг,
Ведущие гвардейцев на заплывший ринг.
За ними в сторону деревни Брен-л Алле
Нетерпеливо скалится лис Клинтон на коне.
Вторая линия расправлена в тылу.
Там герцог спрятал кавалерии иглу
За правым флангом и центральной частью.
В ней видя ключ к спасению династий.
Бригадой Понсонби руководит,сняв плед,
А гвардией Короны ведует лорд Сомерсет.
В тылу гвардейских пехотинцев
Бригада Гранта приготовила гостинцев.
А дирижирует всей конницей граф Аксбридж,
Любя войну, как будто это бридж.
Наполеон свой авангард стеля,
Толкнул два корпуса - Эрлона и Рейля
На фланги ,что порой решают дело.
Эрлон - на правом, Рейль - на левом.
Так генералов звездное каре -
Донзело, Аликс, Марконье, Дюретт
В обнимку с легкой кавалерией Жакно,
Рубить на правом собрались окно.
На левом герцогу доставить зуд
Взялись Фуа и Башелю.
Вторым же эшелоном за пехотой
На флангах мощью, вызывающей икоту,
Расположились кавалерий корпуса.
На левом - Келлермана злющая оса
На правом обагрить белье
Берутся кирасиры славного Мильо.
В ряду втором крушить препоны
Кавалеристы легкие Домона
И Сюберви мечтают поскорей,
Взирая палачами на таких же палачей.
А в центре главным сокрушающим ядром -
Имперской гвардии пехота-костолом.
За спинами второй черты -
Резервный полк и артиллерии посты.
Уж полдень близится, они стоят.
Сотни седых голов и тысячи ребят,
Не знающих и половины жизни,
Но надо долг отдать своей отчизне.
В друг друга, всматриваясь сквозь туман,
Вдруг видишь как напротив стоишь сам.
Вот Жан увидел будто двойника,
Чьи брови вытянулись как строка.
Он шепчет что-то пламенно под нос.
Быть может стих, не подпускает слез.
Сильвен притих мертвецки непривычно:
Не может быть представлен же там лично.
Он поражен такому близнецу.
Сломал улыбку ужас, пробежавший по лицу.
Спокоен Пьер, он знает свое дело,
Но как лавиной он покрылся белым.
На всаднике сошелся взгляда клин,
Оттуда с оторопью смотрит Стивен Клин.
Но тут приказ "вперед" дает Наполеон,
И слышится протяжный первый стон.