Такая странная любовь
Во мне пылала к чуду жизни.
Я был на все идти готов,
Чтоб угодить ее капризам.
Я увлекался и играл
Ролей так много, меря маски.
Во мне жил огненный запал,
Азартность с цепкостью и лаской.
И мне казалось, что всегда
Я буду выходить из дома
И впечатлений череда
Меня накормит с кружкой рома.
Что мои милые друзья
Смеяться будут век от века
И с ними не состарюсь я,
Оставшись прежним человеком.
На скучных лекциях зевать,
Порой нарвавшись на попрёки.
Во двор – на палках воевать,
Чтоб как буряк горели щёки.
Вот это жизнь! Мой звездный час,
Пока я молод и беспечен.
По улицам в который раз
Я направляюсь на крылечко
Родного дома, там, где мать
Своею солнечной улыбкой
Мне может душу подлатать,
Дарить покой на почве зыбкой.
Вот так я жил. Я был любим,
Доволен, радостен, расхвален.
А мир? Творились беды с ним.
Они меня не волновали.
Ведь кто-то да всегда умрет,
Толпа кого-то да растопчет.
И что теперь? Мне свой полет
Остановить, чтоб было горче?
Ну, нет. Я видел, дураки
Стоят у власти, в церкви - всюду.
Я плыл на волнах той реки,
По руслу узкому для люда.
Но мне хватало. Я был рад,
Тому, что мне судьба послала,
И насмехался с тех ребят,
Кому всё мало, мало, мало.
Ведь у меня был целый мир,
И будет – в это страстно верил.
Беда свой не затеет пир,
Всегда останется за дверью.
Средневековье – злость и мрак,
Болезни, бедность и потери.
Но мне плевать! Всё будет так
Как сделать это я намерен!
***
Наш юный мальчик, страстный Мар
От жизни взять всего стремился.
Во всем он видел прелесть чар
И поводы, чтоб сердцу биться.
Была целительницей мать,
Лечила травами и словом.
С одним лишь только совладать
Ей не дано. Укор суровый
Для Мара толка не имел,
Ведь в голове гуляет ветер.
Таков уж юноши удел –
Петь песни и бродить на свете.
Его задор и озорство,
Проделки, чуждые покою,
Порой с безумием родство
Водили. Правда, того стоят.
Все как у всех: любовь, упреки
Присущи всяким матерям.
Моргнуть ты не успеешь оком,
Чтоб счет сыновним дать годам.
Мар рос как тополь ближе к небу,
Осанкой старше и с лица.
На улицах острот отведал
Взамен отсутствию отца.
Хоть тот погиб в младые годы,
Не передав мужской завет,
Мар чувствовал себя свободно,
Способный дать за всё ответ.
Целительница, ее юный рыцарь
Умели радостей найти.
И осчастливленные лица
Сияли в радости, любви.
Но темен век средневековья,
Сплошные казни и костры.
Здесь нет простора для приволья,
Что церковь садит под бразды.
И Мара мать зовут колдуньей,
Змеей с коварностью лисы.
И скоро жар от бревен дунет,
Коснувшись платья и косы.
Его душа полна смятенья,
От злости тело всё трясёт.
Лечить неймущих – преступленье?
Что за рехнувшийся народ!
Казалось, это просто шутка,
Вот напугает и пройдет,
Но чередой струятся сутки,
А в башне следствие идет.
Он обивал безумно стены,
Как сумасшедший, хищный волк.
Пусть фарс сей кончился мгновенно!
Но был ли в тех метаньях толк?
Прошла неделя страшных пыток,
Не видел сын ужасных мук.
Они лишь встретились на стыке
Меж жизнью, смертью. Слышен стук
Костлявых ног пришедшей смерти
На праздник жизни и потех.
Мать привели из грязной клети,
Испепелить желая грех.
Народ стоял, взирая праздно
На слабый белый силуэт.
На лицах скотских, безобразных
Сочувствия и близко нет.
И только Мар кричал безумно,
Как будто сам сейчас сгорит.
Борясь со стражей полоумно,
Он слёзы лил на шелк ланит.
Но пламя слезы не потушат.
Всё нереально, дико. Как?
Земля дрожит, и мир разрушен,
И лишь проклятье на устах.
Он на ногах стоял некрепко.
Вот казнь. Костёр вошел в накал.
Раздался крик, летели щепки.
Жар грубо ноздри обласкал.
Всё поплыло, пора проснуться,
Закончить этот страшный сон.
Хоть бейся как, но не очнуться.
Кричать лишь с жертвой в унисон.
Как безразличны были судьи,
Свершая свой рутинный труд,
Вторя, что души в Рай прибудут,
Коль Ад земной перенесут!
Кому их Рай фальшивый нужен?
Самим бы им гореть в огне!
Святым притворством бес разбужен
В погибшей юноши душе.
***
И Мар стал злей куда, чем раньше,
Утратил юношеский свет.
На этой сцене лжи и фальши,
Надежда - ложь и Бога нет.
Лишь ненависти мог молиться,
Сильнейшей самой из богинь,
От ярости о стену биться,
Кричать убийцам "Сдохни! Сгинь!"
И заливать отравой горе
В пропахших дымом кабаках,
Мечтать, чтоб в вековечном споре
Настигли церковь смерть и крах.
И перебрав, разговорился
О своих темных тайнах он.
Пред тем гость рядом очутился,
Сел близко, снявши капюшон.
- Ты говоришь, твой путь печален?
Так что за толк сидеть да пить?
Был зверем человек вначале.
Таким вовек ему и быть.
От твоей жизни откусили
Солидный, крайне ценный шмат.
Так собери же свои силы
И отомсти, чтоб был не рад
Епископ тот, что очутился
На твоем жизненном пути.
Ты хочешь, чтоб фонтаном лились
Потоки крови. Звон струи
Вот этой лучше райских песен,
О коих в церкви говорят...
- Что ж, продолжай, мне интересно.
Его душе катиться в Ад,
А не по тропам райских кущей.
- Так знай, что верный способ есть.
Ты станешь сильным, всемогущим,
Чтобы отмщение обресть.
- Так говори, отродье черта.
Плевать, ведь я на все готов.
Жерновом гнева чувства стерты.
- Что толку от паршивых слов?
Вставай, пошли, иди за мною,
Я освещу твой путь огнем.
Но поклянись мне головою,
Что труд оплатишь серебром.
Я видел перстень славный, чудный.
- Наследье мертвого отца.
- Иначе помогать не буду.
Уйди ж, забыв черты лица.
- Ну нет, твоя взяла. Вот клятва.
Бери ее, голодный гриф.
- Ты семя ложишь, будет жатва
И пылкий торжества прилив.
***
Колдун и Мар в ночную пору
Были видны одной Луне.
Поднялись на большую гору.
Могилы высятся на ней.
Там дюжины захоронений
Людей, затерянных в веках.
Лишь одного нет в хладных землях.
Не там целительницы прах.
Взлетают к небесам заклятья,
И движется как будто мир.
- Покинь же вечности объятия,
Вкуси свой кровожадный пир!
Земля легонько зашаталась,
Разверзнута могилы пасть.
И тело мертвое вздымалось,
Придя под некроманта власть.
Так слаб казался труп тщедушный.
Но шел к земле других могил.
Теперь же грунт их всех осушен.
Не рыл уродец - жадно пил
И обрастал покойной плотью,
Из гнили ткал себе сюртук.
Из кожи порванной - лохмотья.
Обрел он мощь и крепость рук.
Из алых глаз сочилась ярость.
Лишь в Ад идти с таким лицом.
- Рождение ж пришло на радость!
Пора знакомиться с отцом!
Творение бескрайней злобы,
Энергии, что Мара груз.
Он чуял поцелуй озноба.
Душевный холод, тьму и грусть.
Так из его больного сердца
Как будто выжали всю грязь,
И все порывы иноверца
Попали под дурную власть.
Он твой! Скажи ему что делать,
Да не забудь же о кольце.
И кожа парня стала белой,
Нет жизни больше в том лице.
- Я клялся жизнью? Что ж, пускай.
Чьей, не сказал. Ты вряд ли в Рай
За ремесло свое пойдешь.
Так раздави его, давай!
И не успел творец кошмаров
Понять, что значит этот фарс,
Как тяжких череда ударов.
Спустилась. Был разорван враз
Прут слабой жизни человечьей.
Свой испускать он начал дух.
И вот за тяжестью увечий
Ушел к чертям наш темный друг.
Захороненье было тихим,
Без музыки, стола, молитв,
С одним лишь холмиком безликим,
Что светом звезд, Луны залит.
***
Пришел момент для акта мщенья,
Орудие готово к бою.
И на церковные моленья
Мар голема повел с собою.
Бродя по тротуарным лужам,
Он заливался, хохотал.
И что вселяло больший ужас:
Чудовище иль сей оскал?
Он мягко шел меж храмных лавок,
Встречая взоры от святош.
Не утеряли гнусный навык:
Вливать в сердца благую ложь.
А чудище тянулось следом,
Шагами эхо разнося.
Один приказ - и вот победа.
И Мар кричит, рукой тряся,
Перстом указывая страстно
На братию святых отцов.
И те, кто были безучастны,
Скривили паникой лицо.
И разве кто из них пытался
Устроить с Дьяволом дуэль?
Лишь страх в скупой душе остался,
Окутал разум, словно хмель.
Они бежать, а он за ними
И тело рвет на лоскуты.
Со света лицемерье сгинет,
Которым речи налиты.
А прихожане словно речка
Журчат и извергают стон.
Задул их бег из воска свечи,
Со стен смахнул красу икон.
А Мару дивно, сладко даже,
Он всех велел уничтожать.
Что на суде Бог, Дьявол скажут?
По чести…так ему плевать.
Пол церкви заливался кровью.
Мар - беззаботнейший фрегат,
Блуждавший этим жарким морем,
Штормам и столкновеньям рад.
Но кончились порывы бури,
Исполнен дьявольский приказ.
Ещё чуть-чуть - он страсть остудит,
Картину примет трезвый глаз.
Что натворил в безумной страсти!
Душою демон овладел.
Невинным - смерти и несчастья,
И горка расчлененных тел.
Склонился он над лужей крови,
Свое увидел там лицо.
Все те же скулы, губы, брови,
Но с инфернальною гнильцой.
И слезы с глаз катились яро,
Срываясь на ужасный лик.
Он сам спалил себя пожаром
Как мать несчастную сожгли.
Плеча коснулась чья-то лапа,
Когтями разрывая плоть.
Он палача себе состряпал.
Уже его не побороть.
Одна дорога - на галеру
У князя тьмы до склона дней.
Теперь лишь это будет верно…
И Мар хрипит «Давай…убей!».