http://gostinaya.net/?p=12391
* * *
Памяти отца
Ты умирал на пике декабря.
Зачем мне Бог, не знавший милосердья?
И это сердце, бившееся зря,
раз не могла отнять тебя у смерти?
Часы спешили, учащая бег,
и обещая обновленье судеб.
А снег летел в грядущее, в тот век,
где нас с тобой вдвоём уже не будет.
Любить в прошедшем времени нельзя.
Как примириться с этою дырою,
в которую всё сыпется, скользя,
лишь только человек глаза откроет?!
Застыли стрелки в замкнутом кругу.
Как будто навсегда заледенели.
Я это помнить больше не могу,
блуждая здесь среди людей, теней ли.
Глазами звёзд глядишь над головой.
Стволы дерев — как чей-то мёртвый остов.
И сквозь меня могильною травой
растут слова, пронизывая остро.
ОТЦУ
Дальше — тишина…
В. Шекспир
Я читаю твою тишину по слогам,
ту — что дальше, сквозь все многоточья.
Подплываю к другим дорогим берегам,
обретаю родимую почву.
И мне верится, знается как никому
в лихорадке слепого азарта:
я увижу тебя и тебя обниму
послезавтра, а может, быть, завтра.
Наша комната, помнишь, комод и буфет,
собирается будничный ужин…
К сожалению, в комнате выключен свет.
Но с тобою зачем он мне нужен?
Запоздалая нежность просроченных фраз,
тяжких комьев падения звуки…
Видишь душу мою на просвет без прикрас,
как любовь моя корчится в муке?
Та любовь, что не знает обёрточных слов,
не рядится в перо и бумагу, –
только боль, только бред и сумятицу снов,
только кровь и солёную влагу.
Пересохло застрявшее в горле «прости»,
и в душе — как тяжёлые гири.
Отдышаться мне дай, погоди, отпусти,
не веди меня, память-Вергилий.
Я живу тебе вслед, я дышу тебе в лад,
я кричу тебе что-то вдогонку.
Но рассыпан, как карточный домик, уклад,
рвётся там, где особенно тонко…
Припадаю к руке, провожу по щеке,
приникаю к забытому снимку.
А быть может, в туманном твоём далеке
мы опять, словно в детстве, в обнимку?
* * *
Заполняют ночи черновик
звёзды быстрой бисерной строкою.
Показалось мне в какой-то миг,
что твоей он пишется рукою.
О пиши, родной, ещё пиши!
Нет важнее дела знать, что жив ты,
слушать отсебятину души,
разбирать твои ночные шифры.
Звёзды-буквы чуточку дрожат —
холодно им там без батареи.
Как колючих маленьких ежат,
каждую дыханьем отогрею.
Пусть потом ожившие слова
в сердце мне вонзаются иголкой.
На столе статьи твоей глава.
Твой портрет под левой книжной полкой.
* * *
Вы думаете, дважды в реку
нельзя, но надо знать пароль.
Душа могла, но за два века
она свою забыла роль.
Но ты послушай, ты послушай,
что шепчет ива и ветла.
Я столько лет жила на суше,
а тут вошла и поплыла.
Плыви, меня в живой и мёртвой
воде неси к себе самой,
как сердце, парус распростёртый,
кораблик, крибли-краблик мой.
Плыви, куда не входят дважды,
фантом, сезам, калиф на час,
избавь меня от этой жажды
в обмен на всё, что есть сейчас.
По мелководью, безнадёге,
веди, неси меня, плыви,
сквозь бред, горячку, слёз потёки,
слова солёные любви.
* * *
Открыло утро полог голубой.
А у меня теперь одно мерило:
пространство улыбнулось мне тобой,
окликнуло тобой, заговорило.
Ты где-то там, в лазоревом краю,
но время ничего ещё не стёрло.
Дома сжимают улицу твою
и мне до боли стискивают горло.
Так жадно рыщет памяти радар,
что, кажется, протянешь руку — вот ты…
В шкафу хранится твой предсмертный дар —
последняя — о Чехове — работа.
Как долго то, чем жив был и храним,
моей души ослепшей не касалось.
“О, как ничтожно было то, что им
любить мешало…” — то о нас писалось!
Упрямо, в ту же реку, сквозь года
к тебе стремиться снами и стихами…
О, если б знать тогда, что навсегда
твои шаги по лестнице стихали.