Дождь стучал по обрывкам крыши, а в груди умирала вселенная.
Боль в стихах – априори нетленная, а твой плач здесь никто не услышит.
С каждым всхлипом взрывались галактики, под окном собираясь в озёра.
Ты рыдала в пучине позора, избирая терзания тактики:
Только лучшие станут любимыми. Но любимые могут стать худшими,
В твою душу, в себя ли заблудшими. Лишь собою быть можем хранимы мы.
Ты рыдала беззвучно навскрик, а твой взгляд и лицо было каменным.
Перенявши традиции мамины и ее же суровый лик,
Ты неслышно читала эпиграфы перед первой строкой эпитафии
И сжигала души фотографии после каждой звучащей строфы.
Ты давила в себе обстоятельства, разрушала эмоции, слабости
До малейшей их тени, кости. Дрожь ловя от любого вмешательства,
Но при этом вторгаясь сама же в свои стены, в свои закутки,
И вливая в извилин витки больше поводов саботажей.
Ты травила себя непролитыми, концентрированными словами
Под гниющими старыми швами пеленой ложной силы закрытыми.
Разрушая эмоции, слабости, ты взрывала свою же вселенную,
Забывая давно уж забвенную суть кидания в крайние крайности.
Невозвратность потерянной сущности ослепила тебя на мгновение,
И промозглое хладное веяние вмиг лишило твой плач беззвучности.
Дождь стучал по обрывкам крыши, а твой глас разносился по улицам.
Тяжесть ран заставляла сутулиться, но ты явственно слышала – дышишь.
Коли дышишь – так можешь и жить.