Гудрому Мудвину
Если остановиться, закрыть глаза, можно увидеть, как зеленеет
время, становится юным, терпким китайским чаем,
ладонью в твоей ладони, плечом под ладонью друга.
Цвет памяти от рождества Христова в нелинейном
пространстве подобран практически неслучайно
вагоновожатым на кольцевой таганской, согласно графику объезжающим квадратуру круга.
В эту скорость, покуда стоишь,
можно чувствовать тишь –
перистальтику вечности,
Но покуда бежишь,
догоняешь с маслом, не с маслом шиш –
тачаешь беспечный стих.
тачаешь
беспечный
Письма писал. Жил ожиданием,
не жил: спускал его в унитаз вместе с излишком виски;
жил ожиданием, жила жида – ни нем,
ни мем: от неответов на теле остались риски.
Почитал чтение, рвение, старших,
младших, далеких, близких,
боялся страшных,
был ниже низких.
Слышал, как время просится на постой
к ходикам на стене,
как твой взгляд густой
зарождает во мне
миллионы жизней
разбегающихся во вне.
миллионы
во вне
Когда-нибудь, в пыльном далеком прошлом,
выпорхнет из пугливых рук
бабочка,
станет философом,
объяснит ураган
в стакане морской воды
и девочку в домике, обнимающую собачку.
Их есть у меня, чудес, их только надо дойти
бравыми львами, мозгами, железными топорами.
их у меня
чудес
Ландшафт объясняет характер,
движение в нем, темперамент.
Твой телефон недоступен для понимания, занят
своими делами, не отвечает за результат,
как луноход, впервые штурмующий лунный кратер;
и если вдруг обрывается зуммер,
и вместо него возникает голос,
то нет разницы: по счастию жив ли, от счастья умер,
птицей в небо взмыл или скрылся в камнях, будто яда лишенный полоз.
ландшафт
темперамент
Такой вот конец истории, начало истории,
в Астории, в Англетере…
Пасторали деформируются в лавстори
со счастливым началом,
живым концом.
Как преданный пес Качалова,
образ милый лизну лицом
за все, чем не был и был,
и в который салат упаду лицом.
Все дается по вере;
мне бы в небо, –
разгоняя любовью пулю, в усы прошептал Дантес, –
жизнь всего лишь предмет, человек – процесс…