Ты был святым... Но чтобы апокри́ф
про житие твое писать, увы, — пророка
на этом свете не нашлось. Пока. Но миф
измыслил про тебя. И нету срока —
нет срока давности тому, что мы зовём
в порыве нежности сыновнею любовью...
Пророс травой могильный глинозём,
покрыв позором преданность сыновью.
Прости меня. Среди чужих могил
твой прах покоится в земле непокаянной —
ты пал в сражении со злом — но победил
его твой дух в той битве окаянной.
Я — плоть твоя и кровь, живут во мне
твои черты лица, твой взляд, твои движенья,
во мне горят на медленном огне
твои мечты, победы, пораженья...
Как всё нелепо — именно теперь,
когда так много высказать друг другу
могли бы мы — но череда потерь
ведет меня по замкнутому кругу...
А на земле — дела, дела, дела...
Порой мгновению кричу: "Остановись!" —
но время, закусивши удила,
несётся без оглядки. Слово "жизнь"
становится синонимом того,
что росписью корявой заверша
реестр прегрешений — "Итого" —
покинет одинокая душа...
Зажгу я поминальную свечу.
Прочту Кадиш. Закончу этот вечер
наверно тем, что просто помолчу —
чтобы потом всё рассказать при встрече...