На Афоне средь скал и ущелий
Подвизался в пещере монах,
Очищаясь от всех помышлений
Бил поклоны с молитвой в устах.
В послушании исповедь принял
Он у братии той, что пришла,
Много разных он судеб увидел,
А одна до души потрясла.
Попросил рассказать он о жизни
Одного чернеца изо всех,
Тот епископом был на отчизне,
На Афон же пришел бить свой грех.
Был в духовных вопросах подкован,
Был умен, да и речью блистал,
Был галантен, красив, образован,
И епископом рано он стал.
В резиденциях разных встречаясь,
Он вопросы решал среди стран,
Так средь мира в трудах подвизаясь
Нес он бережно с верою сан.
Вот дорога средь гор и ущелий,
Вдруг авария страшная с ним,
И в больнице без всяких сомнений,
Был в беседе с монахом другим.
Ну а тот был монахом с Афона
В старой рясе, да волос немыт,
Не узнать уж с какого он дома,
Его дом уж наверно забыт.
-Ты, во-первых монах, не епископ,
Так езжай на Афон и молись,
Как к падению в бездну ты близко,
С Богородицей сам примирись.
Но не внял наш епископ советам,
Отругал он того чернеца,
Десять лет он мотался по свету
Исполняя труды до конца.
Вот и новый удар - бит инфарктом,
Еле - еле очнулся наш друг;
-На Афон я поеду к монахам,
Коль отпустит меня мой недуг.
Но его отпускать не хотели,
Ждать три года велели ему,
Что такое? К чему те затеи?
Подвиг твой нам сейчас не к чему.
Вот три года прошли, он свободен,
На Афон все ж приехал искать,
Путь, который считал он - Господень,
Там дается в трудах благодать.
Где же старца найти, кто поможет
Ему в деле таком непростом?
На Курулях найдешь ты похоже
Дом в пещере и старчика в нем.
Довезли до ущелья на лодке,
Вот взбирайся на гору здесь сам,
Меж колючих кустов посередке
Поднимался к Афонским ветрам.
Его туфли облезли от лака,
Да и шелк разодрался везде,
Ждал епископ все Божьего знака,
Но ни знака, ни старца нигде.
И добравшись до самой макушки,
Он усталый, обтрепанный весь,
Видит двадцать монахов к сторожке,
Значит старец, наверное, здесь.
-Я епископ! Мне надо до старца!
Тут открылась от домика дверь.
-Старец с вами не будет общаться.
-Что же делать, куда же теперь?
Он остался, чтоб встретиться завтра,
Ведь вопросы все надо решить,
Нет пути и уж нету возврата,
Просто ночь надо эту прожить.
А привык он к красивой одежде,
И к красивым застольям в миру,
К мягкой, чистой, уютной постели,
Не страдал ни в мороз, ни в жару.
Ночь же эта была самой длинной,
Неудобно на голой земле,
Змеи, холод, комочки из глины,
Нет терпенья, и страшно во тьме.
Но и днем его старец не принял,
Так провел он еще одну ночь,
Лишь с утра все же старцем был принят,
И просил очень старца помочь.
-Я хочу жить монашеской жизнью,
Чтобы путь весь священный пройти.
- Это трудно и делом и мыслью,
И свернуть невозможно с пути.
Если то, что скажу, ты исполнишь,
То я буду тебе помогать,
Больше ты здесь ни слова не скажешь,
И до времени будешь молчать.
Согласился епископ на это,
Стал келейником старцу тому,
И молчал он под старца запретом,
Десять лет не сказал ни кому.
А монахи бывало, вдруг спорят,
Перепутав святых и их жизнь,
И как будто его все выводят,
Чтобы он их поправил, держись...
Перестал через пять лет их слушать,
В голове говоря им свое,
И себя перестал сразу мучить,
Стало тихо в душе бытие.
Вот и молвил вдруг старец однажды
- Говорить уже можешь опять.
Что молчишь то, скажи - это важно.
Но епископ не знал что сказать.
- Я не знаю геронта сказать что!?
- Так же было, когда ты пришел,
Мир не рухнул, не сдвинулся?! То-то!
И без слов твоих выход нашел.
Так что больше молчи ты и слушай,
Что словами то пыль поднимать,
Ведь молчание – ЗОЛОТО душам,
И его надо нам собирать.