- Пирожки горячие:
С пылу, с жару!
- Ноги телячьи!
- Горшки!
- Любому отвару -
Из лесов корешки!
Площадь ярмарки полна была движенья:
Кто купит, кто продаст,
И до изнеможенья
Стремятся люди выгоду извлечь.
Актёры эту публику хотят развлечь:
Играют песни, роли – кто во что горазд.
И эта суматоха, будто пляс,
То несомненно – увлекла б и вас,
Коль это был не пересказ,
А ваше там присутствие живое.
Но копошения деньгами одержимых
Мне, как рассказчику, другое
Намного показалось интересней
Средь деревянных лавок хилых, однодневных,
Среди певцов, повсюду проходящих с песней,
Промеж крестьян, гулявших будто в раз последний
Был некто странный, чуждый и иной.
Не выглядел он как гуляка средний,
О нет, он был совсем другой:
Высокий, в чёрном шёлке, силуэт,
От пят до шеи мантией сокрытый,
Был тощ и бледен как людской скелет,
Случайно кладбища работником забытый.
Его лицо – как грек из мрамора рубил:
Эмоций никаких не выражало,
Но видом всем смотрящему внушало:
Его хозяин - не без тайных сил.
Он был немногим старше двадцати,
Но в шапку чёрных, как угли, волос
Уж белый седины успел войти –
Как реку тронувший по осени мороз.
Он шёл сквозь люд как лодка по воде:
Пред ним толпа на части распадалась,
За ним тотчас опять смыкалась –
Зазора не было уже нигде.
Остановился он лишь раз
Когда его заметил глаз
Искомый им товар.
Судьбы как будто дар:
То был козёл особый, серна,
Зовётся «чёрным» он в народе
И пусть он бурым был, то верно,
Он крайне редок был в породе.
К торговцу парень подошёл
Ни двинув бровью, расплатился
За поводок рукой схватился
И столь безмолвно же ушёл.
Он шёл лесами,
Шёл полями,
Меж гор, оврагом, вдоль реки,
Где мужики -
Не старики,
Но молодые, полны сил,
Как будто храбрости лишил
Их кто-то, страху напустил:
Боялись каждой первой тени,
Везде мерещилась засада:
Где след оставили олени -
Нога им зрится супостата,
Тут ветки в руки обернутся,
В «растяжку» – тонкий стебелёк...
Их пущен страх на самотёк
И пусть те листья берегутся
Что их спины тогда коснутся!
Но наш герой
Такой тропой
Без страха двигался вперёд,
Эмоций ноль и сердцем – лёд,
Как будто бы иной покрой
Его души – уж не людской,
Другой,
Как раньше я уж говорил.
За ним же робко семенил
Рогатый серна на верёвке
Копытом «цок» по камню бил
Ему все эти недомолвки,
Воображения излишки
Что любят смаковать людишки
Пиша про то большие книжки
ГлубОко были безразличны
Ведь он козёл, козёл приличный
Уж явно не баран столичный
Чтоб блеять, не смекнув в умишке
На каждый звук и каждой мышке.
***
Когда смеркаться начало
И парня тёмное чело
Уж в мраке стало растворяться,
Невидимым подчас казаться,
Они в тот час достигли цели.
Пред ними расступились ели
Открыв широкую поляну
Круг ровный – места нет изъяну,
Как и траве, так и бурьяну -
Лишь плоскость из сырой земли.
Как облака заволокли
Собою бледный лик луны,
Ступил на землю наш герой
И двинул бледною рукой,
Как будто стягивал покров –
И стали тотчас им видны
Двенадцать каменных гробов
По кругу, в центре же – алтарь
Такой, какой бывало встарь
Тесали культы дикарей.
Известняковый монолит
Со всех сторон резьбой покрыт
Фигурами зверей -
Но лицами людей
Что в мир глядят сурово -
Страшней одно другого.
Площадка освещалась факелами –
Светили они алыми огнями
С пяти столбов
Стоящих, будто пять углов
У пентаграммы –
Для полноты оккультной гаммы.
Их свет, танцующий, непостоянный
Выкрадывал собой из темноты
Объект особой, мрачной красоты
Пусть мёртвый, но не бездыханный:
На алтаре, поверх, лежала дева
Как будто спя на этом странном ложе
Красива точно Лилит или Ева
И белый платья в тон был бледной коже.
Герой, к ней подойдя, к её устам нагнулся,
Её дыхание стараясь уловить,
Нечаянно её лица коснулся -
И умудрился деву разбудить.
Глаза раскрылись, а затем и рот
Которым та вдохнула кислород
С одним лишь тонущим присущей жаждой
И жутким хрипом,
Сипом
Что не каждый
Больной бронхитом
Или астмой
Мог издать.
От резкого движенья скулы, щёки
Десятки трещин стали покрывать,
Фарфор лица на части разрывать,
Наружу выпуская кровотоки -
Ужасной маской обернулся милый лик.
- Не надо, тише, не дыши. –
Раздался парня крик
В лесной глуши.
Он знал, здесь каждая секунда дорога
Достав кинжал,
Схватил он серну за рога
Но не заклал.
Он лишь провёл недолгую надреза нить –
Чтоб только лезвие немного обагрить
Животной кровью
Не навредя козла здоровью.
В том заклинании, что он хотел сплести,
Кровь – только символ, много и не надо
Чтобы к эффекту должному прийти
Посредством тёмного и тайного обряда.
В последующий час он колдовал,
Но пусть все чародейские движенья
За рамки этого стихотворенья
Я, автор, выведу, никто чтоб не узнал.
Я их не в праве смертным раскрывать,
Ведь так – подставлю главного героя,
Да и самим вам лучше их не знать
Для пущего душевного покоя.
Когда герой отпрянул, кончив дело,
От трещин-ран ни шрама не осталось,
Дыханье хаотичное – сравнялось.
Поднявшись, потянувшись, дева села
И ноги свесила с чудного алтаря.
- Спасибо. Честно говоря,
Мне так лежать – смертельно надоело.
- Пришёл, как только смог, прости,
Но серну здесь не так легко найти...
Ответ его был поцелуем прерван
Пусть мёртвых, но и нежных губ -
Он ощутил его, почуял каждым нервом,
И обнял страстно милый женский труп.
А сам всё думал, но не мог решиться,
Не мог прервать, не мог остановиться –
Ведь он пришёл, чтоб подвести черту
Тем отношениям, уместным лишь в Аду.
«Катись оно пропадом» -
Любым поводам
Суждено с грохотом
Пасть
Когда прошлого сласть
Языка коснётся,
И вступит во власть,
Точнее,
К этой власти вернётся.
Когда ещё она была жива
И жили вместе в городе большом
О связи их ходила там молва
Среди народа. Заключалась в том
Что их союз всем виделся священным -
Самой любовью, чистой, во плоти,
Что в мире пошлом этом,
Современном
Казалось – ни представить, ни найти.
Но в день ненастный, волею судьбы,
Произошёл разрыв, разрыв фатальный,
И не смотря на все его мольбы -
Ей не носить уж никогда наряд венчальный,
Лишь саван – вечно белый и печальный
Увы.
Он с расставанием совсем не мог смириться -
И первый месяц, будто умер сам:
Лишь спал, работал, старым же друзьям
Теперь не мог смотреть он в лица,
Ведь эти старые друзья
Ему её напоминали.
Но этим видом жития
Он добивался – исчезали
Все те, кому он был знаком
И дорог. Был он дураком
И это знал.
Ещё он чувствовал вину,
За то, что с девушкой случилось,
И хоть судить-то – не ему
Он был судом и палачом
Себе, не зная слово «милость».
Неся с собою за плечом
Большую долю сожалений
Он вскоре понял без сомнений
Куда пойти, оставив дом.
Ушёл учиться к колдуну,
Лелеял он мечту одну -
Желал он деву воскресить
Ведь без неё – не мог он жить.
Но понял юноша позднее –
Что жить так – тоже он не мог
И отношений сих итог
Ему был виден всё яснее.
Её душе он не давал
На небо, к Господу вернуться,
По воле Эго приковал
Её к себе, и повернулся
К своей же жизни – и спиной.
Теперь глухой
Он, и немой,
И путь его теперь такой –
Огородиться,
И закрыться
В пучинах сна
И жить моментами одними
Когда жива она.
Пусть эти мысли были столь простыми,
Их постижение тянулось месяцами
И теми странными лесными вечерами
Он чувствовал из чувств лихую смесь:
Он ей хотел отдаться весь,
Но, в то же время,
Его тянуло вниз
Тех мыслей бремя,
А может вверх – пойди определись.
И всё же смог очнуться он от сна:
Расторгнуть поцелуя связь,
Отринуть вкус любовного вина
Что ядом сдобрено. И дева не нашлась
Чем это было,
Что произошло
Она моргала
Часто и не понимала –
Что на него нашло.
А парню будто озаренье снизошло.
- Я не смогу так дальше жизнь влачить,
С тобою жить
Вот так, как мы живём,
Пусть мне гореть придётся уж огнём
За свою слабость, трусость,
Что не смог смириться
Но не могу я больше множить эту глупость.
Я у фонтана твоего стою,
Всё пью и пью,
Но не могу напиться -
Всё потому что сей источник сух –
Огонь любви уже давно потух,
Ты слышишь, - Мы с тобой потухли! -
А я ищу всё в горне угли,
В остывшей уж золе.
И пусть тогда не доставало мне
Отваги это осознать
Пущу я вспять
Своё деяние
И встречу Господа любое наказание
За его истин, воли отрицание.
Кинжал достал герой, уже занёс,
Поддавшись импульса духовного инерции
Убив остатки милой аудиенции
Их заменив на фарс, абсурд, психоз.
Но кончилась безумия мгновенье,
И одержимость спала, парень весь поник,
Кинжал упал из рук, а тонкий парня лик
Собою выражал лишь запустение
Мыслей, чувств смятение,
И некое эмоций истощение.
И всё – в одно короткое мгновение.
- Я не могу, я буду грешен дважды,
Когда убью тебя. Пусть я тебя призвал,
Сглупив однажды,
Но права этого никто мне не давал.
И что мне делать? -
Себя вслух спросил.
Но сам себе не смог он дать ответа
Свой монолог прервал, остановил,
И замер, потерявшись где-то
Внутри себя.
Пусть не любя,
Желая отпустить,
Не знал герой, как поступить.
- Спасибо, что был честен ты со мною.
Не скрою:
Я огорчена.
Но я тебя прекрасно понимаю.
Отчасти в этом и моя вина,
Ведь я тебе не возражаю.
И пусть немногое я, мёртвая, решаю
Я этот выбор за тебя свершить должна.
Подняв кинжал, она его вонзила
Без промедленья в грудь
И даже не подумала моргнуть
А кровь как горный ключ струёй забила.
- Не бойся, не тужи, я знаю точно
С тобою ежедневно, еженощно
Мы будем вместе, в голове твоей.
Не нужно мёртвых оживлять людей,
Ведь что мертво – должно лежать в могиле
Так Бог и ангелы вовек постановили
И не писать нам в их закон статей.
- Но как же, как же отпустить?
Ведь не смогу тебя забыть!
- Ты будешь помнить. Знаю. Это греет.
Но не хочу я быть петлёй на шее,
Которую безумец, ты, лелеет,
Так будь смелее.
Я удочку тебе хотела дать, не рыбу,
Дорогу в жизнь, а не на дыбу –
Но ты проступок совершаешь всё один,
Любовь свою ты превращаешь в героин
Без всякого сомненья, сожаленья,
Достиг вершины саморазрушенья.
С чем я тебя спешу поздравить,
Затем – оставить.
Любовь – не потребленье, насыщенье,
Но чудная забота о другом
И был ты полным дураком,
Когда забыл об этом наставлении.
Мне вид твой – только боль несёт,
Что мой любимый так живёт.
Я знаю, встретишь ты другую.
Живую.
В цвете. Молодую.
И только больше дорогую,
Чем я тебе сейчас.
Теперь, тебя я оставляю.
Лишь только помни – этого желаю.
И замолчала та навечно,
Упав у алтаря,
А он, себя коря, что скоротечно
Произошло пред ним -
Как будто бы с другим
Всё это было
В своих стенаниях он был неумолим.
И неостановим.
Не мог унять в груди он пыла –
А кто бы смог?
* * *
Невольный наблюдатель
К происходящему был строг
И пусть рогов он обладатель
Без едкой мысли он не мог.
Сначала его изувечили,
Покалечили
В тёмном лесу холодным вечером.
А затем – козёл травой аж подавился –
К его хозяину труп девушки явился,
А он – как будто и не растерялся,
К её устам губами присосался,
Как паразит –
Пусть Бог его, блаженного, хранит.
А после серна пожалел,
Что травки не набрал попутно:
Среди людей пошёл скандал
И парень выражался мутно
А позже – помешался чудно
Видно сразу было –
Чудак
Сумасшедший
И просто дурак.
А речь девушки, казалось,
достойна овации
Как эталон
Художественной декламации
Без фанфар и помпон
Да ещё и со спецэффектами...
И всё для того, чтобы тот, полоумный, познакомился со своими дефектами!
Серна знал таких людей,
Кто призраков прошлого будит,
И, уже уходя, напоследок, про себя их серна осудит:
Что раз умерло –
Пусть
Мёртвым
И
Будет.