Пью горькую, сигаретой закусываю,
И сгорбившись под лампочкой тусклой
Cижу и пишу, и пишу, и пишу.
Строка изливается то песнями ветра,
То плачем девичьим заголосит,
А ручка чего-то сопротивляется
И нехотя ложится на лист:
Ей видно мечтается хвастаться глянцем.
Ну что ж, где-то старый журнальчик лежит.
Пью горькую, время двенадцать,
Сосед за стеною храпит не стеняясь.
А я все над девичим плачем корплю.
Журнал отчего-то скрипит, бедолага,
Свой глянец теряя под ручкой моей:
Желает, наверно, пылится в киоске.
Ну что ж, отправляю спокойно в утиль.
Светает. Сигареты закончились,
Бутылка пуста и сосед не храпит.
А я все творю и творю и творю
Творю нечто грустное, и все же прекрасное:
То, что от тьмы много дней берегла.
Строка извивается. Нить Ариадны
С рассветом Тесея к судьбе привела.
Простой карандаш не сопротивляется,
Все стерпит душа, если кончился лист.