Я ключом открываю дверь,
и вхожу на шестом домой.
Стук в стекло. “Что ещё за зверь?”
Время к вечеру, час восьмой.
В два шага распахнул окно.
Вижу — рядом на ветке стриж,
а над ним золотым панно
в красном небе висит Париж.
Город дерзкой моей мечты —
протяни и коснись рукой.
Блики крыш городских златы,
свет от Эйфеля колдовской.
Сунна застит его глаза.
Вера требует новых душ.
Чаще слышится джаназа,
реже песни из Мулен Руж
Был жантильным Париж, живым.
В нём Дюма накатал тома.
Парижанам он стал чужим,
на его голове чалма.
Тень мечетей лежит на нём.
Отменяет Коран Руссо.
Как пришибленный кистенём
парижанин умом усох.
Ах, Париж моих злых ночей,
свет за решкой под потолком,
вспыхнул ярче ста тыщ свечей,
чтоб во мглу навсегда потом.
Были Лувр, Нотр-Дам, Монмартр.
Будут муфтий, джихад, имам.
Были Пруст, Рождество и Сартр.
Будут хадж и Курбан-байрам.
О, Париж моих скудных лет,
(участь Трои его найдёт).
Жил он баловнем медоед,
стал он баловню антипод.
Застарелою стал мечтой,
перезрелым, гнилым плодом.
Се ля ви для одной шестой,
будет вечным её жидом.
Город с неба манит меня.
На его площадях бои.
Чтоб закрыть его от огня! —
Я шагнул из окошка и…
Мне будильник пропел восход.
Стриж на жёрдочке в клетке спал.
Я вскочил и, как Дон-Кихот,
в офис к подвигам поскакал.
Сентябрь 2016, Сиэтл.