Он был одержим непонятной и странной идеей,
Простую ромашку представить для всех орхидеей.
Он долго трудился над нужным оттенком, листами,
Кроил, примерял, непременно меняя местами.
Ромашка (так вышло!) терпела подобные драмы,
И прятала вместе со старыми новые шрамы,
И сколько бы жизнь ни мытарила, сколько ни била,
Ромашка мучителя долго и верно любила.
Шли дни и недели, а далее месяцы, годы...
Однажды решили к ним в сад заглянуть цветоводы.
Молва о чудесном цветке не давала покоя,
Хотелось узнать,- а бывает ли в жизни такое?
Возлюбленный, гений, мучитель, ужасный, хороший,
От истинной радости охал и хлопал в ладоши.
И вот, аккуратно поставлена в центр пьедестала,
Она наконец перед публикой этой предстала.
И люди ходили вокруг и смотрели часами,
Кто добрыми, кто безразличными, злыми глазами.
Один, самый главный, в блокнот записав пару строчек,
Вдруг выкрикнул, бледной рукою сминая платочек:
- Ах, мастер! Извольте! Извольте! Труды ваши тяжки,
Да только повадки её, как у вздорной ромашки...
А где аромат? Отвечайте же мне не краснея!
Какая же это, простите меня, орхидея?
...Любимому страшной расплаты она не хотела,
Пять лет от удара его обездвижено тело,
Пять лет, убирая постель и меняя рубашки,
Сиделка спасает больного
отваром
ромашки.