Поросла моя родина мёртвым бурьяном.
Я вернулся с полей, где свист пуль не стремился смолкать,
Где солдат, что таить, был всегда он до одури пьяный,
Чтоб не чувствовать боль и чтоб было нестрашно стрелять.
Я вернулся живой, только что мне от этой удачи?!
Лучше б с другом лежал, чтоб тепло ему было в земле.
Или в рай, он, наверное, есть, не иначе,
Как и Бог, что зачем-то меня сохранил на войне.
Вспомню я первый бой, друга Сашку, парней из отряда,
Помянув по старинке стаканом и хлеба куском,
Никого не забыв, а затем пил за мощь Сталинграда
И за Сашку опять…и за полк, за Союз и за дом…
В горле ком, не забыть тех страданий и крови,
Эту адскую боль заглушить невозможно ничем.
Бог судья мне, я пал, только лучше б не так, а на поле…
Но соседка-старушка меня осуждает зачем?
Что ж ты смотришь так, мать, презирая меня столь открыто?
За твоих же детей, за тебя я пошёл воевать!
Но ты видишь во мне не солдата, а пьянь и бандита,
Правды всей обо мне не желая ни слышать, ни знать.
Но тебе не скажу, что в душе моей тёмной таится.
Разве видела ты, как я каялся, плакал в ночи?
И почувствовал вдруг, будто Бог распахнул дверь темницы.
И я твёрдо пошёл за мерцаньем лампадной свечи.