рассказ
Я давно хотел написать этот рассказ. Ещё в 2011 году. К сожалению, время бежит неумолимо, оставляя за собой шлейф тревог, разлук, разочарований … надежд. Лето в этом году удивило меня турецкой жарой за 35, матом детей на площадке за моим окном, экзальтированной зеленью деревьев. К сожалению, моё затворничество приняло некую необратимость, реакция пошла в обратную сторону. Во всём проявилась моя гетерогенность. я оказался на разрезе двух сред: мира дольнего и мира горнего. Как жаль…
1
Встреча, которой не было
Обычно любое воспоминание вписывается в свой временной контекст, оно конкретно-исторично. Но. Уходят люди, очень важные в моей жизни, значимые. Почему я не пишу о них, а вспоминаю вроде бы дискретные эпизоды своей жизни? Так кем же всё-таки были мои духовные наставники? Мистиками? Он знали о мире что-то, чего не знают люди посторонние, с улицы? Они эзотерики?
Я собирался в Лавру с устойчивым чувством, что это встреча будет последней, встреча меня и архимандрита Наума (Байбородина). Я предполагал, что наша следующая встреча будет лишь в лучшем мире. Он с детства боялся женщин – и я боялся женщин. Он целомудрен – и я целомудрен. Он мистик – и я мистик. Он с юных лет стремился к Богу – и я стремился … Но почему же на душе тоска??? В чём дело? А дело в том, что я не уверен в своём спасении. Чего боятся отцу Науму? А вот мне есть чего бояться…
И вот эта встреча. Которой не было.
2
Дорога. Отчитка. Мысли
Эх, дороги… Нервы да тревоги. Мама – мой личный шофёр. Из Коломны до Загорска доехали без особых приключений. То на красный свет проедем, то маневр неправильно совершим. Вот за 5 км до места назначения чуть под два тяжеловеса не угодили. На улице - жара, настроение – переменное, время – не ждёт. Я пытаюсь читать молитвы, но силы духовные оставили меня. Я жду всё какого-то чуда. В гостинице при лавре нас уже давно знают, мы почти завсегдатаи, гости-паломники со стажем. Номер – выше всяких похвал. И так хочется, чтобы всё это длилось как можно дольше. Чтобы этот праздник был всегда с тобой. Хочется глотка чистого воздуха намоленных мест, святой воды и одухотворённых лиц.
И, прежде всего, поклониться памятнику Сергию Радонежскому и перпендикулярному к нему (напротив гостиницы) хитро улыбающемуся дедушке Ленину. Вот так и смотрят косо друг на друга Ильич и великий святой…
Мы сразу идём на отчитку к отцу Герману (Чеснокову). Теперь отчитка проходит не в боковом храме с винтовой лестницей, а за территорией Лавры. Самих названий храмов я никогда не запоминал. Мы идём по дороге в сторону от гостиницы, метров 500 и более, мимо всех попрошаек, которых никогда не удовлетворить: дашь одному, второму милостыню – и прибежит ещё десяток.
Я иду, не смотря по сторонам, молюсь, молюсь… Я шугаюсь девушек, всех и вся боюсь, погружён в молитву, мне сильно до себя…
Входим в храм, притвор и стойка-касса для свечей и книг. А народ уже толпится в средней части храма. Архимандрит Герман уже произносит проповедь, прелюдию к ней. Все лица напряжены, все внемлют робко и внимательно, застенчиво-серьёзно. Батюшка говорит о силе христианского брака, верности, любви, заботе и внимании. Он вспоминает историю 1982 года, когда к нему, во время молитвы в кельи, явилась Женщина, по всем описаниям соответствующая Богородице. Она сказала ему о том, что он молится Спасителю недостаточно сильно и действенно. И, что характерно, на этой службе, этой отчитке, я не пугался женщин. И даже простоял рядом с некой весьма одухотворённой девушкой среднего роста, которая почему-то никак не хотела отходить от меня.
Яко в беззакониях зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя.
Если свет, который в тебе – тьма, то что такое тьма?
И вот, среди истошных воплей маленькой девочки и какой-то девушки под тридцать, я вдруг стал осознавать некую силу, сакральную силу веры и святости, спроецированную на удобренную потом, кровью и грехом землю, вплоть до грунтовых вод. Мне представлялись люди, убитые на Ближнем Востоке, измученные монголами русские девы, изрубленные былинные богатыри, сожжённые в крематориях еврейские семьи. И казалась, что я видел девочку, воспетую Достоевским, которая держала в руках слезинку, и что девочка эта протянула мне руку, и мы пошли с ней по лучу, о чём-то неспешно беседуя, и я рассказывал ей историю своей жизни, и мы неспешно поднимались на Небо.
Когда я умру, меня не нужно будет хоронить под плинтусом. Жизнь - это некая данность, энергия действия, со всеми её противоречиями, ухабами, колдобинами, жизнь такая, какая она есть. Наш мир полон загадок, от Шамбалы до второго прихода Ельцина. Я вижу, как идут за руку Борис Немцов и Ленин, Чубайс и Ежов, Горький и Владимир Сорокин, Михаил Розовый и Владимир Путин.
…Я иду по полю, где колосится рожь, по дороге, в отчаянии, между двух рядов человек. Это убогие люди, бомжи, калеки, попрошайки, колхозники, пекари, лесники, танкисты, лётчики, авантюристы, зэки. Все они мертвы. Я иду медленно, я подавлен и избит. Я иду на свет, навстречу светящемуся существу. Я знаю, что не помог никому из них. Меня страшно мучает совесть. И вот в конце одного из рядов я вижу больную ДЦП девочку, сидящую на коляске. «Спасибо тебе», - говорит она.
- Кто ты?
- А ты помнишь санаторий «Русь» образца 2000 года?
- А-а-а…
И девочка встаёт с коляски, и мы идём навстречу свету, и чувство радости охватывает нас.
Мне возмездие и аз воздам.
3. Возвращение. Мысли.
С архимандритом Наумом я так и не поговорил. Я всё ходил около его домика, и беспокойство охватывало меня. Было ощущение некого фатализма, предопределённости, тоски. В том числе и бесполезности писать о таких вещах, о своих эмоциях и впечатлениях. Может, лучше обратиться за помощью к гуманоидам? Может, хоть представители внеземных цивилизаций меня поймут? Тоска…
Но это тоска с примесью радости. И даже надежды. И град Китеж, и Шамбала, и Афон, и Нью-Васюки – всё стало как-то понятнее, добрее и ближе.
- Приезжайте к нам ещё!
- Помните о Боге!
- Денег нет. Но вы держитесь!
- Медведева в отставку!
- Россия для русских!
- Михаил Розовый – пламенный революционер и великий патриот России.
- Святая Русь возрождается.
… «Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто. Ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтийский Пилат».
Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита».
август 2016