- всем крылатым и птенцам неоперённым, посвящается…
Триллиард лет назад, на Земле жил бог. Он был хромым и перед дождём у него болели колени. У него была изба в самом тихом месте планеты, в избе стояла старая печурка, топившаяся по чёрному, изрезанный щербатым ножом стол, с засохшими крошками, и два окна, на север и восток, с вставленными в рамы кусками слюды.
По ночам, бог залезал на крышу своей хаты и смотрел вниз, на притоптанную траву. В темноте он очень хорошо видел свои мысли, он любовался ими, как морозными узорами на окне. Но когда капля росы скатывалась с листа полыни и падала на землю, узоры бесследно исчезали и бог снова оставался один.
Ему было скучно, он даже разговаривал сам с собой, но так как он не знал, как к самому себе обращаться, у него ничего не получалось, его собеседник ему не отвечал.
И тогда бог решил дать себе имя. Но какое? Он не знал ни одного имени, он долго думал, ходил вокруг избы, разглядывал небо, он даже пошёл к озеру, посмотреть в его зеркальную гладь... Прошло наверное лет семьсот, а может быть и вся тысяча, но он так ничего и не смог придумать, да и подсказать было некому. Бог устал и отчаялся, он почти смирился с тем, что так и останется безымянным...
Бесконечно долгий день закончился, солнце ушло в свой подземный мир, и трава засеребрилась росой. Бог посмотрел на прозрачные капли - они не спеша перекатывались с листа на листок, и будто бы жили какой-то своей особенной жизнью. Две капли подкатившись друг к другу, слились в одну. Бог вздохнув, лёг под тутовое дерево. Поднялся ветер.
Он медленно раскачивал ветви, перекатываясь волнами от дальнего леса и обратно, к ветхой избе, и ночь пела голосами листьев и тихо шипела. Тутовое дерево двигалось и будто потягивалось спросонья, разминая свои корявые суставы, сыпля вниз сухие веточки и листья. Но бог не чувствовал этого, он спал.
* * *
Ночная птица бесшумно пронеслась над поляной и уселась на ветку смоковницы, растущей неподалеку от дома. Ветка качнулась, птица встряхнула перья и нахохлилась. Ночное поле было затянуто густым туманом, и он медленно куда-то плыл. Птица опасливо косилась на него своим жёлтым глазом и когда ей казалось, что туман плавным движением начинает затягивать её в своё белёсое, слегка светящееся нутро, она вздрагивала и щёлкнув клювом, прятала голову под крыло.
Природа спала, а может и умерла вовсе. Уж слишком тихо было вокруг, и бог спал. С тутовника на него опять упал какой-то жук, бог всхрапнув, перевернулся на другой бок, раздавив жука и снова затих. Птица удивлённо посмотрела в его сторону. Она ни разу не видела бога и даже не догадывалась, что он существует. "Чего только ни увидишь на белом свете" - отстранённо подумала она. Это была птица Анзут. По ночам она летала по миру и искала свой дом, который когда-то, очень давно потеряла. Её не преодолимо тянуло к кипарисам и смоковницам, может быть, ей нравился запах их листьев?
Вот и на этот раз, сидя на ветке и покачиваясь из стороны в сторону, Анзут размышляла, подойдёт ли это дерево для её дома и не дотянется ли здесь до неё ночной туман.
Птица поёрзав на ветке, подняла голову к звёздному небу и начала петь. Она всегда пела, найдя своё любимое дерево, она надеялась, что дерево отзовётся, поймёт её и начнёт ей подпевать. Но деревья по обыкновению своему молчали, кроны их шумели, и Анзут не слышала ничего, кроме равнодушного скрипа веток. И вот уже, в какой бесчисленный раз, она начала свою песню, песню, которую она поёт многие сотни лет, и на которую ни разу никто не ответил, ни деревья, ни другая птица Анзут, потому что деревья не умеют петь, и потому что нет второй Анзут - птицы.
"Ходят по небу чёрные тени" - пела она - " тихо скользят, зоркий глаз это видит, птица идёт по небесной дороге, горы вонзаются путнику в ноги. Встали деревья - до земли поклонились, крылья могучие укроют всё небо, где кипарис не прогнулся под ветром, там и взойдёт Великое Солнце! Птица шагает, и нить горизонта, тихо шипит, не смея подняться, птица идёт к своему кипарису - ветер утихни! Месяц на страже..."
Анзут пела вдохновенно, и для неё уже не существовало ни туманного поля, ни тёмного, ночного леса на горизонте, взгляд её был устремлён, к далёким мерцающим звёздам, и даже ещё дальше, в чёрные, бездонные провалы между ними...
Птица пела. И ночь, обступив её душным кольцом, жадно поглощала чуждые ей звуки, взволнованно дыша, и слегка покачивалась, будто хмельная. Но даже вездесущая тьма, не в силах была понять смысла этой песни. И над безликой, онемевшей землёй, плыл тоскливый птичий голос: "эн-эн-лиль-лиль...эн-лиль-лиль…"
* * *
Бог пробирался сквозь вязкий сон, неясные силуэты цеплялись за плечи и шептали в уши, что-то тягучее и успокаивающее, но сильнее липкой дрёмы, было отвращение к этому мутному, надоевшему миру.
- Энлиль! - и кокон сна лопнул - "энлиль!" - прошептал бог - "меня зовут Энлиль!". Он проснулся - было раннее утро. В прозрачном лазурном небе, высоко-высоко, бог видел облако - ветер размазал его по всему небосводу, и казалось, будто нежно голубое небо, в этом месте протёрто, до своей белёсой подкладки. Но ему было не до того - он теперь знал свое имя – "Энлиль!" - повторял он.
Он чётко помнил этот сон - как он лежит на земле, как шатается над ним тёмное дерево, и как оно вдруг вздрогнуло - всё, от листьев и до самых корней. Крона его застыла на мгновенье, но тут же стала быстро приближаться к нему. Две огромные ветви, согнутые подобно стиснутым кулакам, с бешеной силой врезались в землю, по обе стороны от его плеч - в лицо ударили комья земли. С громким шуршанием и треском, приблизилась крона, в тёмной её глубине послышался шорох, и листья перед самым его лицом раздвинулись, открыв ствол дерева, с огромным древесным наростом, покрытым уродливой корой. Два кусочка коры, с хрустом отвалившись, открыли отверстия внутри него. Подобно глазным яблокам, внутри висели две фосфоресцирующие гнилушки, растянутые на каких-то лохмотьях и паутинках. Дерево в упор глянуло богу в глаза - "эн…лиль!" - вдруг произнесло оно, неожиданно звонко и чётко. Сказав это, дерево замолчало, будто ожидая от него какого-то ответа. Задумчиво покосившись, куда-то в сторону, оно вновь уставилось на него мертвыми глазами - "энлиль!!!" - требовательно взвизгнуло дерево и вдруг оттолкнувшись, с размаху ударило в землю, огромными кулаками. Оглушительный грохот - земля взметнулась вверх и лопнула. Пласты почвы ринулись вниз, в распахнувшуюся под ними чёрную бездну…
Энлиль падал в непроглядную темноту, и ему казалось, что он летит уже целую вечность, всё вниз и вниз, а может быть и вверх, хотя какая разница - ему было хорошо. Бархатная тьма обволакивала его, и ласково тёрлась о щёку, пушистой кошечкой, и он слышал песню - голос дерева, божественный голос… Он лился откуда то сверху, ему вслед, вдогонку и печальная песня падала вместе с ним, в бескрайную ночь… - "Птичьи секреты хранит белый месяц, птица не знает ни зла, ни добра. Птичья слеза, упав на рассвете - станет звездой. Ухожу навсегда…"
* * *
Сон, это был только сон, и он скоро его забудет, воспоминания со временем поблекнут, а потом и вовсе исчезнут. Но останется имя, бесценное имя, которое подарило ему, поющее дерево.
Он по-прежнему был на своём холме, посреди бескрайнего поля, и далеко на востоке, у самого горизонта, тёмной полоской, был виден лес. Энлиль оглянулся на тутовое дерево, под которым он спал - он знал каждую трещинку в его коре, каждый листочек ему был хорошо знаком. Оно не изменилось, такое же как вчера, таким оно будет и завтра. Посмотрел на свою избу, вросшую в землю, сплошь покрытую мхом, и от того похожую на зелёный бугор, слившийся с холмом. Посмотрел на смоковницу, росшую возле восточного окошка древней хаты - легкий утренний ветерок, слегка колыхал её листья, и она тихо шуршала. "Скучно" - подумал Энлиль - "скучно…" - и снова глянул в сторону далёкого леса…
Бог его знает, о чём он думал при этом, но когда он спускался со своего холма, его мысли подобно морозным узорам, расцветали в чистом утреннем небе. Они струились вверх, в прозрачном воздухе, подобно фантастическому растению, извиваясь причудливыми завитушками, сплетались, создавая небывалые орнаменты, а утреннее солнце, пробивало их насквозь, своими яркими лучами. И они не сопротивлялись этому, а лишь вбирали в себя солнечный свет и сами, наполняясь этим светом, вспыхивали ослепительными искрами.
Энлиль шёл через бескрайнее поле, шёл уверенно и бодро, он был молодым. И не было тех бесчисленных тысячелетий, что он прожил один, на одиноком холме - он уже забыл ту бесконечную вереницу тоскливых дней, похожих как капли воды, одна на другую, он родился только сегодня, только сейчас, он был новым, и новый мир окружал его – его мир, и он был в нём хозяин.
Он шёл среди высокой, сочной травы, не замечая её, а она страстно льнула и покорно ложилась ему под ноги, осыпаясь утренней росой. Маленькие существа, живущие у самых корней, ликовали и восхваляли небо за прохладную влагу, подаренную им.
Небо же теперь, было похоже на ажурную шаль - узоры весело искрясь, покрыли весь небосвод, поднялись к зениту и уже начинали штурмовать солнце, но не дойдя до него растворялись в яростном его сиянии.
Нет, узоры так и не смогли оплести солнце. Окружив его, они лишь создали ему венец - белоснежную кружевную корону и остановились, подставив свои полупрозрачные грани его лучам. Попадавший в них свет, пускался в бешеную гонку по всем изгибам и пересечениям, и вся сеть узоров пульсировала и переливалась, подобно прозрачной капиллярной системе, самого неба. Узоры всё больше и больше наливались светом и уже просто полыхали изнутри, казалось ещё немного и произойдёт что-то невообразимое, но где-то внизу, ближе к земле, паутина начала распадаться. Отдельные орнаменты, с тихим звоном откалывались и падали вниз. И весь свет, впитанный узором, будто почуяв освобождение, хлынул к этой кромке, и на мгновение застыв, собираясь с силами, брызнул во все стороны, вместе с осколками. И теперь уже не отдельные, а целая лавина частиц узора, перемешанная с полужидким светом, похожим на янтарный мёд, рушилась на землю. Воздух заполнился звоном, и вместе с ним, от земли и к поднебесью, метался освободившийся свет.
Казалось будто рушится всё небо – небосвод, в самом своём зените, раздробился на части и ринулся вниз. Но большинство осколков недолетало до земли, а растворялось в воздухе, оставляя за собой светящийся след. И лишь те фрагменты узора, из которых не успели уйти солнечные лучи, кувыркаясь в воздухе, падали в траву бескрайнего поля. Некоторые, были странным образом похожи на нелепые человеческие фигурки и те из них, что не раскололись упав на землю, тут же начинали судорожно шевелится в высокой траве, пытаясь встать на свой короткие ножки. И поднимаясь, они ковыляли следом за Энлилем, спотыкаясь, падая и снова вставая, они старались не отстать от него.
* * *
Энлиль подошёл к чёрному лесу, и лес ждал его. Он затаился внутри себя и разглядывал гостя миллионами глаз, не гостя, а добычу – лес всегда был готов поглотить ещё одну пылинку. Но Энлиль был равнодушен к мыслям вековых деревьев, и его солнечный народ, белым, искристым потоком, хлынул под тёмные кроны молчаливых гигантов. Солнечные лучи, уже казалось уснувшие внутри прозрачных человечков, почувствовав лесную тьму, всколыхнулись, и тысячи фигурок, входящие в лес, вспыхнули белыми огоньками.
Они слышали монотонно гудящую ночь, она шла, широко шагая, и хватая за руки, равномерно и буднично, наступала и давила. Солнечные искры, отчаянно метались и рвались наружу, их яркие лучи, с бешеной злобой, подобно рою обезумевших ос, вонзались в мутную, неповоротливую тушу тьмы, жалили и рвали её на части.
Свет вскипел на неподвижных листьях, свет бросался на древесные стволы и обдирал их до белого трепета, свет прыгал с ветки на ветку и ветви корчась, сжимались в тугие спирали. Мясистый мох, отплёвываясь, заползал в чёрные ямы, но бешеный свет, выковыривал его оттуда и рвал в клочья.
Лес дрожал всем телом и запертая в нём тьма, трепыхалась и визжала, обезумев от ужаса и нестерпимой боли. Лес ходил волнами, будто пытаясь вывернуться наизнанку и выплюнуть, выдрать из себя эту жгучую, белую массу. Но солнечный народ шёл дальше, и раскаленное остриё проникало всё глубже, раздирая и выжигая тёмную плоть, непрерывно вспарывая и открывая нутро, уже темнеющему небу.
Энлиль бережно взял на руки, одну из фигурок и солнечный огонёк, внутри неё, подобно душе, восторженно затрепетал, чувствуя прикосновение его рук. Человечек был похож на небольшую льдинку, и Энлиль видел своё отражение в его гладкой поверхности, а округлые грани светились собственным светом. Но льдинка не холодила руки, наоборот, Энлиль чувствовал мягкое тепло, шедшее из глубины прозрачного тела. Там внутри, светилась маленькая частица солнца.
"Храни свой луч" - сказал Энлиль – "с ним, тебе не нужно бояться темноты, и даже когда ты вырастешь и наденешь мягкую плоть, храни луч пуще бархатной одёжи. Ведь если ты не сбережёшь его, он к тебе уже не вернётся, и ты не отыщешь дорогу, холодной ночью".
* * *
Вечность кончилась. Даже она имеет свой предел. Триллиард лет прошло, и пройдёт ещё столько же. Что-то начнётся и закончится, что-то родится и пожив – умрёт, и снова родится… Время плещется, раздувая пузыри трепещет и замирает, но тут же вновь срывается и несётся галопом. А иногда, ласково трётся о ногу и вдруг набрасывается и со скрежетом сдирая шкуру, раскрывает голову как пыльный чемодан, и смеясь во внутрь, слушает своё эхо.
Удивительная штука, это время - казалось бы, только что пуповину перерезали, так нет же! Чуть отвернёшься, а оно тут как тут! И вот уже комья земли стучатся о крышку гроба. Чудное создание! Иногда так и хочется дать ему пинка, что бы уже двигалось быстрее. Но оно смотрит в глаза, бормочет и что-то лепечет как ребёнок и уже начинаешь любить его, падать... лететь… и ласково гладить. И вдруг втыкаешься в самое дно и не веришь, что уже прилетел и пора расставаться. Вот тогда действительно, хочется ругаться и пинать его изо всех сил, но уже не можешь. А оно медленно отползает, оттекает в сторону, светится и смеётся над тобой, красивое, сладкое как леденец, как жидкое стекло.
* * *
Степь. Вечная степь поёт свою унылую песню. И даже время ни чего не может сделать с ней. Сухая и плоская, времени не за что здесь зацепиться, нет в степи ни чего, что время смогло бы изменить. Может укрыться снегом или весенней травой, но снова пожелтеет, потеряет цвет и станет прежней. Но ветер любит её такой, какая она есть - равнодушной ко всему живому, безразличной и к небу и к нему самому. И это настоящая любовь - вечная и безраздельная любовь вольного, к бескрайней земле.
И вот в это степи, точно по середине, в самом центре планеты, был человек - самый обыкновенный мертвый человек. Он прижимался спиной к своей земле, как будто боялся упасть в небо, а ревнивый ветер, трепал его за волосы, дергал за рукава, и отскочив в сторону выл в бессильной злобе. Человек невидящим взором смотрел на сумрачные тучи, он видел, как бледное солнце мечется между ними, изредка мелькая и бросая на землю тусклые лучи. И он ловил их, но не мог поймать.
Когда он умирал, сильнее боли и страха, он чувствовал черную пустоту внутри, холодную тьму, которую когда-то он впустил в себя. И за секунду до смерти, он ещё пытался понять - где его свет, как он мог его потерять, откуда в нём столько чёрной мути?!
Он ещё помнил себя ребёнком, светящимся, полупрозрачным, он умел летать и он мечтал об этом. Да, тогда он ещё светился, и он освещал и грел всех вокруг. Но почему он начал тускнеть?! Когда это началось?! Что он сделал не так?! Как в него пробралась эта чёрная мерзость?! Это она убила солнечный луч…
Нет, он сейчас не умирает, он умер ещё тогда, когда опоганил свою душу, и она потухла. Всё это время, думая, что живёт, он просто гнил - труп с внешностью человека - жизни не было. И время, сожрав когда-то молодое тело, швырнуло его как обглоданную кость собаке-ветру.
Всё это он понял за секунду до смерти, то чего не мог понять в течении всей жизни, он понял только сейчас, здесь, в середине серой степи, в которую его занёс неведомый ветер. И в последний для него раз, солнце вспыхнуло меж хмурых туч и исчезло, хлестнув его по глазам холодным светом. В последний раз для него, и он это понял.
Ужас – ледяной и бескрайний, ворвался с диким воем в его полумёртвое сердце, раздирая и расшвыривая остатки души. Вырывая из самой глубины, страшный вопль – "СВЕЕЕТ!!!" Напрасно - наступила тьма.
P. S.
Когда-нибудь настанет день, когда Энлиль снимет небо и свернув его в тонкую трубочку, сыграет на ней лебединую песню.
07.01.2008