Июль с гранитных парапетов
смывала невская волна.
В парах тяжелых марафетов
кружила в городе шпана.
То год был осени без лета...
Генералиссимуса прах
еще был теплым,
право вета
лежало в берьевских руках.
Мне было пять.
Что чадо знало
о жизни, смерти и любви?
Оно застыло, не дышало,
когда с ножами, все в крови,
вблизи Двенадцати коллегий
два сизых берьевских птенца
за жуть разбойных привилегий
судьбу ловили на живца.
Шли люди, в страхе огибая,
с кровавым зрелищем помост,
а я смотрела, не мигая,
на смертный ужас в полный рост.
Родилась светлой и широкой,
с душою полной синевы,
а стала тёмной и глубокой
с того "спектакля" у Невы.