– У тебя на глазах семейка-повязка,
как у фокусника, – соседи мне говорят, –
перед нами проходит грустная встряска,
вот уж многе годы наблюдаем подряд.
Возвращаясь домой с работы-шабашки,
суетишь у дверей, как встревоженый гном,
ты порхаешь типичной еврейскою пташкой
и печёшься о бабе своей пирогом.
Уповаешь наверное на случая милость,
по-еврейски пытаешься семью сохранить.
Понимаем, исторически так уж сложилось,
ты рассчётлив не в меру, что там говорить.
Мне от правды соседской и горько и тошно,
но на сердце изнывшемся не видно рубца,
существованию моему суматошному
я в ближайшем столетии не предвижу конца.
Неохотно дел переделаю груду,
не входящих в обязанности твои,
перемою кости, и с ними посуду,
пока ты из газет вырываешь статьи.
Мы который год уже тянем резину
нежных чувств, готовых перебродить.
Беспрерывные скачки по магазинам
и знакомств случайных не предотвратить.
Недовольство слышно в рассерженном тоне
о подрыве незыблемых семейных основ,
в поразительно нудной игре – бадминтоне
обменяемся нервно воланами слов.
Наставления слушая, носик кукожишь,
несомненно с дивана удобней, видней,
и выкручиваешься как только можешь
не шурупом в отдельно взятой семье.
С поведением смирившись твоим не спортивным,
не устану ежедневно про себя повторять,
что со мною – неисправимым кретином
ты ведёшь себя словно последняя ...