Я ничего не могу написать о прекраснейшем возрасте,
мои сумрачные шестнадцать не были тонкими-звонкими,
да и сама я не была похожа на фею,
не бывает у фей такого голоса, которым можно стену пробить,
не бывает у фей пары крепких белых колонн,
на которых стоишь. Феи не носят джинсовых мантий,
а боевые маги не стригут волос.
На том стою, от того и отталкиваюсь.
Мои заклинания не пишутся в пыльных книгах—
Размашистая вязь в побитом жизнью блокноте
в три часа ночи, при свете заоконных фонарей—умею, могу.
А у меня на каждое слово генератор эмоций с водяным охлаждением,
Тем, что в глазах.
Слезы взрываются маленькими огненными шарами,
бросая оранжевый отсвет, как уличные фонари.
Город меняется с наступлением темноты,
а у боевого мага ночные бдения.
Боевой маг стоит на защите хрупкого полночного мира,
точнее, того времени, когда перегородка между мирами
Особенно тонкая.
Когда одни сбрасывают кожу приличного костюма,
другие и вовсе избавляются от человеческого оперения
и становятся собой.
Русалки, гарпии, ведьмы не исчезли, а поселились в городах.
Хоть я и утомила этими городскими легендами,
но что поделать—плоть от плоти асфальта.
Что поделать, если боевые маги не стригут волос,
хвост свисает вдоль спины тонкой плетью,
челка падает на левый глаз—тот, которым прицеливаться.
Надо слушать во все уши, надеясь, что скажут самое важное.
И тогда тоже случится что-то важное—упадут отсеченные волосы,
А боевой маг в хипической футболке с пацификом
будет, позевывая, печь оладушки,
фотографировать свою новую стрижку
И вспоминать услышанное в шелесте деревьев:
«Война окончена. Силу слова
Оставляю на всякий случай. Смотри, победило добро.
Теперь можно идти домой»