И вся эта поэзия
высоко духовная или надменно-пафосная
не содержит в себе и толики малой
той эмоции, что живёт без названия,
прячется где-то в сознании,
трепыхается радостно,
соревнуется с логикой в задержке дыхания.
И все эти люди,
скользящие потоком сквозным,
будни вскармливающие сладостной патокой
мечтаний собственных идеальных картин
мира большого, но непонятного,
не стоят ни мгновения зыбкого времени,
не становятся важным воспоминанием,
пока руки до боли сжимают колени
из-за невозможности обнять
того, кто далек, хоть и реален.
И песни планеты всей
превращаются в слов набор,
цепочку понятий, потерявших
собственный алгоритм,
что перед сном накрывают
отстраненной волной,
под которой сердце меньше болит.
И какие, к черту, Вселенные,
прекрасные и бесконечные...
Вселенские чёрные дыры
с пустотой аномальной внутри.
С отсутствием гравитации,
вакуумом беспечности,
в потолочных плитах квартиры
распростерлись на долгие дни.
И кружи'т это все перед глазами
стремительно,
набирает скорость, затягивает в петлю
затаившийся тихо под сердцем
мнительности,
когда о тебе мысленно говорю.
...
И в тот день, когда помутненное зеркало
предъявит ставшие дикими
до боли чужие и ломкие
собственные черты,
Мне будет не страшно пугаться этого лика,
Мне станет неважно, какой дорогой идти.
Держа на холодных руках,
исцарапанных ожиданием,
тело эмоции безымянной,
из души извлеченной бережно,
Схороню её где-то там,
в овраге среди бурьяна,
без лишней грусти и оправданий
обрекающих на надежду.