Эпическая поэма Шри Ауробиндо «Савитри» основана на древней ведической легенде о преданной жене царевне Савитри, которая силой своей любви и праведности побеждает смерть и возвращает к жизни своего умершего мужа царевича Сатьявана. Шри Ауробиндо раскрывает символическую суть персонажей и сюжета древней легенды и использует ее для выражения собственных духовных постижений и свершений. При создании эпоса он ставил задачу выразить в слове высшие уровни Сверхсознания, доступные человеку, чтобы помочь всем духовным искателям соприкоснуться с этими уровнями и возвыситься до них. Результатом стала грандиозная эпическая поэма в 12 Книгах (49 Песней) общим объемом около 24 000 строк, являющаяся наиболее полным и совершенным выражением уникального мировоззрения и духовного опыта Шри Ауробиндо с его глобальным многомерным синтезом, а также самым большим поэтическим произведением, когда-либо созданным на английском языке.
Эпос «Савитри» представляет собой глубокий органичный синтез восточного и западного миропонимания и культуры, материализма и духовности, мудрости незапамятных веков и научных открытий настоящего, возвышенной классики и смелого модернизма, философии и поэзии, мистики и реализма, откровений прошлого и прозрений будущего. Здесь мы встречаем и поражающие воображение описания всей иерархии проявленных миров, от низших инфернальных царств до трансцендентных божественных сфер, и пронзительные по своей глубине и живой достоверности откровения немыслимых духовных реализаций, и грандиозные прозрения о сотворении мира, о вселенской эволюции, о судьбе человечества. Это откровение великой Надежды, в котором Любовь торжествует над Смертью, а человек, раскрывая истину своего бытия, побеждает враждебных богов и неотвратимый рок.
На фото Шри Ауробиндо (1950 г., Пондичерри)
* * *
Шри Ауробиндо
Sri Aurobindo
САВИТРИ
SAVITRI
Легенда и Символ
A Legend and a Symbol
Книга II. Книга Странника миров
Book II. The Book of the Traveller of the Worlds
Песнь 7. Нисхождение в Ночь
Canto 7. The Descent into Night
Великий йогин царь Ашвапати, лидер духовных исканий человечества, совершает могучую Йогу, ища духовную силу, которая могла бы полностью освободить человечество и избавить его от неведения, лжи, страдания и смерти. На первом этапе своей Йоги он раскрывает собственное истинное «я» — свою душу (это описывается в Песни 3 «Йога царя: Йога освобождения души» Книги I «Книги Начал»), затем он преобразует все свое существо в чистый и светоносный сосуд души и благодаря этому в него начинают нисходить все более высокие духовные энергии (это описывается в Песни 5 «Йога царя: Йога свободы и величия духа» Книги I «Книги Начал»). Когда эта духовная трансформация становится достаточно полной, царь-йогин начинает воспринимать тонкие миры и обретает возможность странствовать по ним. Ему открывается вся лестница проявленных миров — от высших божественных сфер до низших инфернальных царств — и он начинает восхождение по всем проявленным уровням Бытия, открывая и осваивая их для человечества и стремясь достичь Источника Проявления, чтобы низвести его высочайшую спасительную Силу в земной мир. Путешествие царя-йогина через миры описывается в Книге II «Савитри» — «Книге Странника миров».
Сначала Странник миров проходит через царства тонкой Материи — ближайшие к нашему грубоматериальному уровню, — где пребывают идеальные архетипы всех материальных форм нашего мира. Далее он движется через миры Жизни, витальной Энергии, низшие и высшие. Он начинает искать причину искажения и падения Жизни при ее нисхождении в материальный мир и нисходит в миры Тьмы, откуда истекает это искажающее Влияние. Здесь он встречает все искажения божественной Истины, которые возникли при становлении падшего творения из бездны Несознания обратно к воссоединению с Божественным. Все эти искажения пока в значительной мере проявляются и в человеческой жизни на земле: здесь он находит источник всех искажений, имеющихся в человеческой жизни. Царю-йогину, Страннику миров нужно низойти в эту Ночь Бытия, чтобы привнести в нее победный Свет Истины. В Песне описывается его странствие через этот жуткий и опасный мир Ночи, через который иногда приходится проходить воинам Духа.
Читайте перевод этой Песни с параллельным текстом подлинника на английском у меня на сайте по прямой ссылке:
www.savitri.su/2-7
ОСВОБОДИВ свой ум от жизни бренной,
В безмолвье погрузив его, чтоб знать,
Отринув в сердце слепоту и муку,
Неведения узы, слёз печать,
Причину он искал Паденья мира.
Не обманувшись обликом Природы,
Стремил он взор в невидимую Ширь,
В неведомую грозную Безмерность,
Что спит за внешней суетой немолчной,
За нескончаемым круженьем вещным
И мир несет в своем безбрежьи вечном,
Чьи всплески бытия суть наши жизни.
Ее Дыханье силой без сознанья
Творит миры, Материя и Разум —
Энергии ее, ее обличья,
А наши мысли — грез ее плоды.
Сорвав покров с глубинных недр Природы,
Узрел он корень древней муки мира
И зев пучин Неведения черных;
Все зло, что затаилось в безднах жизни,
Подняв главу, ему вперилось в очи.
На сумеречном и туманном бреге,
Где погибает субъективный Космос,
Обозревая мир с хребта нагого,
Чудовищное мрачное Не-Знанье,
Дивясь явленью Времени и Формы,
Глазело широтой безвидных зраков
На вымыслы ожившей Пустоты,
На Бездну, где лежат истоки наши.
За ним явилась Ночь под маской серой,
Взирая на рожденье всех созданий.
Сокрытая сознательная Мощь,
Что притаилась всюду смутной Темью,
Противоставший Рок — гроза всех тварей,
Иль Смерть, чей мрак предстал как семя жизни,
Казалось, мир рождала и губила.
И вот из тайны сумрачных пучин,
Из недр пустых, сокрывшихся под Маской,
Вползло, представ аморфной Мыслью, Нечто.
На всех легло Влиянье роковое,
Пытаясь погубить бессмертный дух;
И смерти алчный перст коснулся жизни,
Затмивший скорбью, болью и ошибкой
Души стремленье к правде, счастью, свету.
То Искаженье притязало быть
Самим укладом бытия реальным,
Природы подлинной ведущей силой.
Враждебный, извращавший Ум, вторгаясь
Во всякий уголок сознанья жизни,
Порочил Истину ее же словом;
Тот перехватчик слышанья души,
Сомненья тенью омрачавший знанье,
Богов оккультных затмевал послания,
Паломничества Жизни указатели
И рушил Времени скрижали-глыбы,
Вселенского Закона основанья
Использовал, чтоб возвести на них
Пилоны бронзовые власти лжи.
От чар опасности под маской лживой
Преобразились даже Свет, Любовь
В обманчивые солнца, в падших ангелов,
Лишась богов природы лучезарной,
И сами стали прелестью, угрозой,
Усладой извращенной и порочной,
Небо-рожденными предстали ковами:
Тот Ум своею силой колдовской
Мог и божественнейшее испортить.
На мир угрюмо веял ветер скорби;
Всю мысль пятнала ложь, и все деянья
Несли печать изъяна или краха,
Все высшие стремленья — знак провала
Иль тщетного бесплодного успеха —
Но ни один не знал причин паденья.
Неслышный шепот из-под серой Маски
В невежественном сердце сеял семя
И черный плод сбирал мук, смерти, зла.
Из хладных прерий голого Безвидья,
Укрытого под серой маской Ночи,
Являлись жуткие посланцы-тени,
Захватчики из мира грозной силы,
Послы из царства абсолюта зла.
Неслышные гласы в тиши звучали,
Невидимые руки зароняли,
Посевом жутким, зерна роковые:
Ужасная работа совершалась,
Хоть никого нигде не видно было;
Указ железный и необоримый,
Начертан искаженным унциалом[1],
Вменял закон греха, судьбы враждебной.
[(1) Унциал, унциальное письмо — каллиграфический вариант одного из основных типов обычного письма IV—VII вв. Характеризуется крупными округлыми буквами, почти не выходящими за пределы строки, без острых углов и ломаных линий. Пропорционально буквы близки к квадратной форме. В отличие от хронологически предшествующих римского капитального квадратного письма и капитального рустичного письма, у унциала появляются слабо выраженные — короткие и немногочисленные — выносные элементы. Письмо сплошное с интерлиньяжем в не менее высоты одной буквы. Греческий и латинский унциалы выполнялись каламом или пером.]
Иным, угрюмым взором Жизнь смотрела:
И Странник видел красоту ее
И сердце, что в вещах, томясь, алкало,
Что радо малым счастьем, отзываясь
На каждый лучик истины, любви;
Он видел солнца свет ее златой
И синий небосвод ее далекий,
Листвой зеленой, пышной любовался,
Цветов ценил он краски, ароматы,
Любовь друзей, детей очарованье,
Мужчин сердечность, женщин красоту —
Но видел и ужасные Могущества,
Что движут настроениями Жизни,
И муки видел, коими обильно
Она свои усыпала пути,
И Рок, что караулит каждый шаг,
И зло ее, и скорбь, и дар последний смерти.
Дыханье горечи и разложенья,
Как гибельная порча, поджидало,
Когда созреет Жизнь, и добивалось,
Чтоб сгнило спелое зерно души —
Ведь сам прогресс орудьем Смерти стал.
Царил закон погубленного Света
В том мире, что цеплялся за него,
Храня гнилые трупы мертвых истин,
Порочное превознося и славя,
Зовя свободным, истинным и новым;
И красота пила от зла, уродства
Как от гостей на пиршестве богов
И сладостно вкушала искаженье,
Подобно блюду с острою приправой.
И мрак сгустился в воздухе тяжелом;
Похитил он улыбку с уст Природы,
Убил врожденное доверье в сердце,
И страха шалый взгляд вложил ей в очи.
Там похоть извращала благо духа,
Естественно присущее ему,
Измыслив добродетель и порок
Искусственно состряпанной подменой
Души порывов искренних, спонтанных:
Природу раня двойственного ложью,
Их спаренные ценности двойные
Пикантный пыл запретный распаляли:
И стало зло само лишь облегченьем
От лживого фальшивого добра,
И эго раздувалось и тучнело
На добродетельном и на греховном —
И было каждое орудьем Ада.
Простые прежние услады в грудах
Валялись вдоль дороги монотонной
На пустоши, где жизнь спускалась в Ночь.
Весь жизни блеск померк в тени сомненья;
Вся красота угасла в старом лике;
Всю силу окрестили тиранией,
Провозгласив, что проклял Бог ее,
А Истину — фантазией ума,
Стремленье к радости — охотой скучной;
Свелось всё знанье к вопрошанию Неведенья.
И как из чрева мрачного явилась
Плоть и личина темного Безвидья,
Что скрыто жизни внешностью пристойной.
Его деянья — наших мук причина,
Его дыханье — тонкий яд в сердцах;
Все зло исторг двуличный этот лик.
Опасность ныне в воздухе витала;
Исполнился Энергий грозных мир,
Куда б с надеждой Странник ни взглянул,
Куда б за помощью ни обратился,
В полях, в домах, на улице, на рынке
Встречал он тайно рыщущие рядом
И сеющие всюду беспокойство
Влиянья во плоти и при оружьи.
Фигуры сумрачных нагих богинь
Смятеньем страшным наполняли воздух;
Повсюду плыли жуткие виденья,
Зловещие подкрадывались тени,
И злые твари преграждали путь,
Пытая душу смертоносным взглядом[1].
[(1) Или:
Угрозы-формы вторглись в свет сновидный,
И жуткие приблизились шаги,
И злые твари на пути встречались,
Чей даже взгляд уже бедою был.]
Внезапные губительные чары
Прелестных лиц, влекущих уст и взоров
Манили красотою в западню,
Фатальный смысл тая в чертах изящных,
И вмиг могли преобразиться грозно.
Лишь он распознавал тот скрытый натиск.
Затмив покровом внутреннее око,
Та сила жуткий свой скрывала шаг;
Повсюду ложь себя считала правдой,
В осаде жили все, о том не зная,
Не видя своего паденья авторов.
Провидя мудрость темную, что скрыто
Была печатью, ордером той мощи,
Ступал он по следам гигантским, смутным
Обратно в ночь, откуда шли они.
Страны достиг он, что никто не строил,
Земли, которой не владел никто:
Туда могли проникнуть все и каждый,
Но ни один не мог там задержаться.
То был ничейный край, дышавший злом,
Толпа существ без крова одного,
Межа, что разделяет мир и ад.
Здесь нереальность правила Природой:
Ничто в том царстве не могло быть правдой,
Ведь было все не тем, чем тщилось быть:
Высокий вид скрывал пустую ложь.
Обман огромный был законом общим,
И все лишь тем обманом жить могли,
Не признаваясь даже и себе
Двуличным сердцем в собственном притворстве.
Бесплотное Ничто залогом было
Обманчивости форм Природы той
И словно оживляло их на время.
Заимствованной магии созданья,
Что извлекала их из Пустоты,
Они стяжали бытие как будто,
И вид, и суть, что были им чужими,
И цвет, что сохранить не в силах были, —
Как зеркала реальности-фантома.
Здесь в радужном сияньи ложь блистала;
Красу-обман являл прелестный лик.
Ничто здесь не могло служить опорой,
Ведь даже радость вспаивала слезы,
Само добро оказывалось злом,
Из зла же было не извлечь добра:
Любовь кончалась ненавистью скоро,
И наслажденье убивало болью,
И становилась истина обманом,
И жизнью управляла властно смерть.
Здесь Мощь, что лишь смеялась бедам мира,
Ирония, что стравливала в битве
Противоречья мира, исказила
Сардоника ухмылкой Божий лик.
Та Сила с отстраненностью холодной
Своим влияньем проникала всюду,
Впечатав в грудь бесовский след копыта;
И сердце, искаженное пороком,
С усмешкой странной, мрачной потешалось
Над жизни низкой горестной комедией.
И, знаком приближенья жуткой Формы,
Стал тише страшный шаг и мягче поступь,
Чтоб не узнал никто, не догадался
И не успел избегнуть смертной хватки.
Иль возглашали все явленье свыше,
Предвестьем полнясь, горним упованьем,
Пророчествам внимая благовестным,
Провидя в небе новую звезду.
Но Дьявол возникал, прикрывшись светом,
Представясь добрым ангелом небес:
Он славил ложь Писаньем и Законом,
Он уловлял умы обманом мудрым,
Губил неправым благочестьем души
И вместо рая на погибель вел.
Пьянил он буйной силой и весельем;
Когда ж внутри звучал тревожный глас,
Он ухо улещал лукавой речью
Иль заловчал в свои же сети ум,
И, забавляясь логикой железной,
Мог правдой обернуть любую ложь.
Священным знаньем избранных пленяя,
Он говорил как будто Бог глаголил.
Был воздух полн изменой и коварством;
Лишь для уловки правда говорилась;
В улыбке притаилась западня,
Доверия врата вели в опасность:
Смеясь, являлась ложь с очами правды;
Мог оказаться друг врагом, шпионом,
В рукопожатьи крылся блеск кинжала,
Объятья становились хваткой Рока.
Опасность, мука, хищниками, крались
За жертвою трепещущей своей,
С ней мягко говоря как с робким другом:
Атак незримых нападала ярость;
На каждом повороте страх бросался
На сердце с воплем ужаса и муки;
Он звал на помощь, но увы, напрасно.
Все каждый шаг свершали осторожно,
Ведь постоянно рядом смерть была;
И все ж казалась осторожность тщетной,
Ведь все, что было призвано хранить,
В тенета смерти превращалось вдруг,
И если после долгих ожиданий
Спасенье приходило, наконец,
И приносило радость облегченья,
Обезоружив мощь, оно служило
Улыбчивым проходом в худший рок.
Ни передышки не было, ни места,
Где безопасно можно отдохнуть;
Никто здесь не решался задремать
Иль выпустить из рук свое оружье
В боев и неожиданностей мире.
И все здесь жили только для себя;
Все бились против всех, но в общей злобе
Душили ум, что грезил высшим благом;
А Истину изгнали здесь навеки,
Чтоб не посмела вдруг заговорить
И светом правды ранить сердце мрака
Иль знаньем гордым осквернить святыню
Анархии устоев, здесь царивших.
Затем переменилась эта сцена,
Но сущность жуткую всё сохраняла:
Сменив обличье, жизнь осталась прежней.
Неведенья узрел он древний град,
Воздвигнутый в земле не знавшей Света.
Столица та жила без Государства
И без царя — в борьбе враждебных кланов.
Здесь каждый брел один в своем лишь мраке,
Хоть все разнились лишь путями Зла,
Лишь для себя по-своему живя,
Сообщные лишь в общей лжи и злобе;
Здесь Эго было самодержцем важным,
Красуясь на своем павлиньем троне,
С ним рядом — Ложь, супругой и царицей:
Весь мир признал в них Истину и Бога.
Несправедливость оправдала здесь
В своих указах жестких, непреложных
Ошибки торг, что узаконен был
И чьи мерила правили всевластно,
Хотя и были все они фальшивы
И изменялись ею произвольно;
Она всегда следила неотступно,
Вооружась весами и мечом,
Чтоб словом святотатственно правдивым
Никто вдруг не разоблачил священных
Ее порочной древней власти догм.
Здесь широко ступало своеволье,
В высокие одето заверенья,
Распущенность вышагивала гордо
В пустых речах о праве и порядке:
Здесь не воздвигли алтаря Свободе —
Все ненавидели ее, травили;
Гармонию, терпимость здесь изгнали,
И каждый клан твердил Закон свой лютый.
Конструкция моральных уложений,
Увенчанная нормами Писанья,
Или теория, что почиталась
И восхвалялась с неуемной страстью,
Небес скрижалями святыми мнились.
Обычай броненосный и формальный,
Закованный в железо, наделял
Народ воинственный, жестокий, грубый,
Что встал из диких, зверских недр земли,
Суровой благородности гордыней
И статусом незыблемым и грозным.
Но все приватные деянья их
Порочили их статусную позу:
Лишь сила, выгода их Правдой были,
И с алчностью стервятников они
Вцеплялись в вожделенное добро,
Клевали клювами, когтями рвали
Всех, кто слабей и в жертву им годится.
Грехам приятным в тайне предаваясь,
Они Природе только подчинялись,
А не внимали моралисту Богу.
И в противоположностях погрязнув
И в торге бессознательном моралью,
Они творили, не осознавая,
То, что в других клеймили бы позором;
Но если в ближнем видели изъян,
Негодовали, полнясь правым гневом,
Забыв свои таимые пороки,
И, злой ордой, камнями забивали
Соседа, уличенного в грехе.
Прагматик судия, внутри воссевший,
Фальшивые вердикты выдавал,
И беззаконья худшие творил
На правосудия основе властной,
И злодеяний возглашал законность,
И эго-торгашу давал карт-бланш
На все аферы выгод и желаний.
Так сохранялся в мире том баланс;
Так мог тот мир влачить существованье.
Жестоких культов изуверский морок
Войною шел на все иные веры,
Как бич небес карая их за ересь;
Неверных истязали, жгли, разили,
Чтоб отреклась душа — иль умерла.
Из бойни догм, из мракобесья сект
Религии воздвигся трон кровавый.
Несметные тираны, сея ужас,
Царили, угнетали, убивали,
Чтобы сплотить народ на лжи и силе.
Лишь мнимое считалось настоящим:
Был попран идеал с циничным смехом;
Под свист толпы, глумленье острословов
Был как изгой гоним духовный поиск —
Самообманом путаных фантазий
Его считали здесь, шальной химерой,
Обманщиков фальшивкой лицемерной:
Инстинктом страстным все же он витал
Во тьме умов убогих, помраченных,
Затерянных в кружениях Неведенья.
Здесь ложь предстала правдой, правда — ложью.
Здесь должен странник вышнего Пути —
Ведь в небо путь лежит сквозь царства Ада —
Замедлить шаг, минуя край опасный
С молитвой в сердце, с Именем великим.
Лишь различенья острое копье
Поможет путь нащупать безопасный,
Избегнуть лжи тенет и западней.
Он должен часто взгляд бросать назад,
Почуяв на плече дыханье вражье —
Иль, пропустив удар коварный в спину,
Он рухнет, пригвожден к земле бесовской,
Пронзенный ядовитым дротом Зла.
Так может пасть он на дороге в Вечность,
Во Времени лишившись шанса духа, —
И ждут вестей о нем напрасно боги,
И в списке душ отмечено: «пропала»,
Лишь имя — память о былой надежде
Иль запись о погаснувшей звезде.
Лишь те спаслись, кто помнил сердцем Бога:
В броне отваги, веры меч на страже,
Разить готова длань, не дремлет око,
Метая всюду стрелы зорких взглядов, —
Они должны идти вперед упорно,
Дружины Света воины-герои.
Но все ж с трудом, зловещий минув мрак,
Вновь ощутив привольный чистый воздух,
Они вдохнуть решались полной грудью
И улыбнуться подлинному солнцу.
Вновь шли они в лучах живого света.
Пусть грозен Ад, но дух повсюду властен.
Тот край ничейный минул он без боя;
Он послан высью, он желанен Бездне —
Никто не преграждал ему дороги,
Ведь скор и легок путь, ведущий вниз:
Он шел теперь навстречу древней Ночи.
Ждал мрак темнейший, худшая страна,
Коль худшее возможно в зле кромешном;
Все ж зло под маской меньшим предстает
Пред злом, что обнажило суть свою.
Туда ни Бог, ни Истина, ни Свет
Высокий никогда не проникали
Иль там они уж не имели силы.
Как можно, в транс войдя в момент глубокий,
В мир ускользнуть другой за грань ума,
Он пересек рубеж, не зримый оком,
Неявный, но душою ощутимый.
Он влекся в лютом броненосном царстве,
Потерянной скитальческой душою,
Среди покрытых грязью черных стен,
Меж варварских трущоб свирепых Ночи.
Везде лачуги жалкие теснились
Вкруг замков гордых извращенной Мощи —
Он брел в нечеловеческих кварталах,
Блуждал меж демонических оплотов.
Здесь гордость злом свою впивала низость;
Убогость, что охотится за блеском,
Теснилась в этих мрачных и жестоких
Предместьях городов сновидной жизни.
Очам души предстали, странным чудом,
Картины сумеречных глубей Жизни.
Могучая, но падшая богиня,
Забывшаяся тьмою безнадежной,
Обезображенная жуткой порчей,
Как в вертепе распутная царица,
Бесстыдно обнажась, она пленяла
Зловещей силой прелести порочной
И, между роковых грудей роскошных
Парализуя страшным поцелуем,
В их бездну завлекала дух на гибель.
В его прозреньи множила она,
Как в фильме или на живой картине,
Своих блистательных кошмаров буйство,
Своих безжалостных великолепий.
На мрачном фоне мира без души
Она меж светом мертвенным и тенью
Разыгрывала драмы горя бездн,
Записанные муками и скорбью
На нервах истязаемых существ:
Здесь жути эпосы, величья злобного,
Кривые изваяния презренные,
Средь жизненной грязи оцепеневшие,
Разгул обличий мерзких и поступков
В ожесточившейся груди сковали жалость.
В порока будках, в мастерских греха,
Что в тьме ночной корпели, облекая
Влекущей формой низости разврата,
Позоры грязных плотских вожделений,
Фантазий мерзких, вытравленных в плоти,
Умельцы Ада обращали похоть
В изыск декоративного искусства:
Природы дар во зло употребляя,
Та Жизнь своим уменьем извращенным
Ожившей смерти семя обессмертила,
Вакхийский хмель налила в грязный кубок,
Сатиру передала бога тирс[1].
[(1) Тирс (др.-греч.) — деревянный жезл, увитый плющом и виноградными листьями, сделанный из стебля гигантского фенхеля, увенчанный шишкой пинии — атрибут древнегреческого бога рождающих сил природы и вина Диониса. Непременный атрибут дионисических мистерий, символ человеческого созидающего начала.]
Садистские изобретенья гнусные,
Жутки и мрачны, безобразны, серы,
С гримасничавшим зевом возникали
Из Ночи бездн, как в телепередаче.
Искусна в измышленьи монструозности,
Не вынося всех форм и поз естественных,
Зиянье черт нагих преувеличенных,
Она карикатуру воплощала
В окостеневшую реальность голую,
И арт-парады диких форм уродливых,
Личин-гаргулий[1] маскарады грязные
Истерзанное чувство изувечили,
Втоптав его в мучительные позы.
[(1) Гаргулья (от фр. gargouille; употребляются также формы написания горгулья, гаргуйль или гаргойль) — это драконовидная змея, согласно легенде обитавшая во Франции, в реке Сене. Она с огромной силой извергала воду, переворачивая рыбацкие лодки и затопляя дома. Св. Роман (англ.), архиепископ Руана, заманил её, усмирил с помощью креста и отвёл в город, где её убили горожане. Впоследствии мастера выреза;ли изображения гаргулий на водостоках, которые сооружались, чтобы отвести потоки дождевой воды от стен зданий. В фортификационных сооружениях, таких как замки, каменные изваяния этих чудищ были призваны охранять замки от врагов. Скульптуры в виде гаргулий (наряду со скульптурами химер) украшают храмы, построенные в готическом архитектурном стиле.]
И, непреклонно поклоняясь злу,
Она и гнусность, скверну превращала
В великую, возвышенную мерзость;
Драконья мощь рептилийных энергий,
Богоявленья пресмыкающейся Мощи,
И змеесилы, затаившиеся в топи,
Будили поклоненье блеску ила.
Здесь вся Природа, вывернута жутко
Из своего уклада и основы,
Была извращена, искажена
И скрючена в ей чуждом положеньи.
Здесь отвращенья острое стрекало
Инертное желанье пробуждало;
Блаженства жгучей пищей стала мука,
И вожделенья роль играла злоба,
И пытка приняла объятий форму;
Смерть освящалась ритуальной мукой;
Все Небожественному поклонялись.
Искусства инфернальный эстетизм
То прививал уму, что губит душу,
Покорный трепет вызывая в нервах
И заставляя содрогаться тело.
В том строе, сущность бытия маравшем,
Вся красота попала под запрет:
Слишком мила и слишком гармонична,
Она не возбуждала здешний люд,
И сердца чувства, притупясь, уснули,
А вместо них всяк поощрял в себе
Лишь содроганья чувственности низкой,
И в мире том найти пытались все
Лишь всплески сенсуального влеченья.
Холодный материальный интеллект
Здесь восседал как судия бесстрастный,
Нуждаясь в чувственном стрекале, в плети,
Чтоб сухость закосневшая его
И умершие нервы ощутили
Хоть всполох страсти, силы, жизни «соль».
Здесь новая явилась философия,
Теорию создав о праве зла,
И торжествуя в гнилостном мерцаньи
Упадка, декаданса, разложенья,
И убежденья слово дав питоньей Силе,
И знаньем вооружив животных первобытных.
Лишь к жизни, к праху преклонялись думы,
Свирепствующим зверем ум предстал;
Он в преисподнюю упорно лез,
Надеясь вырыть истину оттуда,
И проблеском огней из подсознанья
Пытался осветить свои исканья.
Оттуда поднимались, пузырясь
И загрязняя вознесенный воздух,
Скверна и гнойные секреты Бездны:
Их называл он достоверным фактом,
Их настоящей жизнью он считал.
Зловоньем их дышала атмосфера.
Из тайной Ночи кралась зверя страсть,
Пленяющим следя за жертвой взглядом:
Вокруг, как огнь, шипящий языками,
Беснуясь, хохотал экстаз звериный;
Был воздух полн алканий скотских, лютых;
В чудовищный сбиваясь рой и жаля,
С гуденьем вредоносным в ум вторгались
Отравленные мысли, что сгубили б
Наинебеснейший Природы вдох;
Давленьем для противившихся век,
Здесь осаждали зрение деянья,
В которых обнажались тайны Ада.
Всё по таким шаблонам жило здесь.
В тех землях жило племя одержимых.
Безвестная, в глубинах человека
Таится демоническая сила:
Подавлена людским законом сердца,
Устрашена владычным взором Мысли,
Она лишь дышит тяжко, но однажды
В души пожаре и землетрясеньи
Восстать способна, ночь призвать родную
И свергнуть разум, жизнь поработить,
В Природы содрогнувшуюся землю
Свое копыто жуткое впечатать:
Их сутью пламенной была та сила.
Чудовищная мощь, свирепый бог,
Суровый к сильным, беспощадный к слабым,
Взирал на лютый мир, что создал он,
Сквозь каменные веки идефикса.
Вином алчбы жестокой опьяненный,
Впивал он с дрожью сладкой муки ближних
И музыке внимал смертей и бедствий.
К борьбе за власть свелись вся честь, всё благо:
Он жаждал Злом заполонить весь мир
И с партией своей тоталитарной
Обречь судьбе жестокой всех существ,
Всем навязать один стандарт и план
Под мертвым гнетом черной диктатуры.
На улицах, в домах, в судах, в советах
Встречал он тварей в облике людском,
Что за высокопарными речами
Скрывали низость нелюдей гнуснейших,
Ничтожней пресмыкающихся гадов.
Высокий разум — дар под стать богам
Для постиженья высоты небесной
Лишь умножал своим премудрым блеском
Природы их чудовищную мерзость.
И часто на опасном повороте
Вдруг с радостью узнав знакомый лик,
Надеясь различить во взгляде свет,
Он, упрежденный тайным оком духа,
Ловил в глазах нежданный отблеск Ада
Иль постигал глубинным зорким чувством
В обличье благородном и прекрасном
Суть оборотня, беса, вурдалака.
Надменность хладной камнесердой силы,
Могучая, царила, подчиняла,
Заверена законами Титана, —
Громадный смех жестокости гигантской
В веселии неистовых, свирепых
Деяний кровожадного насилья.
В том логовище мыслящих зверей
Неведома была любовь иль жалость,
Ни грана доброты иль милосердья —
Лишь Силы власть циничной и огромной
С приспешниками — жадностью и злобой:
Никто не помогал страданью здесь,
Никто не выручал и не спасал,
Сопротивляться ни один не смел
Иль словом поддержать великодушным.
Тьма возглашала лозунги свои
На целый мир, вооружена эгидой
Жестокосердой Мощи тираничной,
Эдикты пела своей жуткой власти,
Скрепляя их печатью крови, пытки.
И разум смолк в тиши тупой и рабской
Иль повторял заученные догмы,
Пока, возведена в священный сан,
Как Пастырь добрый, наставляя паству,
Царила Ложь в сердцах благоговевших,
В них насаждая верованья, культы,
Что упорядочили смерть живую,
На алтаре вранья заклали душу.
Все жили здесь в обмане иль обманом,
Служа тому, что их самих дурманит:
В душившей атмосфере гибла правда.
Убогость — в радость верила свою,
А страх и слабость упивались жалко
Всей горькой глубью низости своей;
Все низменное, грязное, ничтожное,
Все серое, убогое и жалкое
В довольстве вялом прозябало здесь,
Вдыхая воздух, для себя естественный,
Не грезя о божественном спасении:
Народ пучин надменный насмехался
Над высотою светлых состояний
И солнце презирал и отвергал.
Отгородясь глухой стеною мглистой,
Тьмы автократия изгнала свет;
Храня упорно собственную серость,
Она провозглашала свой стандарт
Блистательным и уникальным типом,
Свой утоляла глад мечтою вора,
Свой рабства крест короной объявляла,
Чтоб только прозябанье продолжать
В угрюмой автономии суровой.
Медноязыкий рев из бычьей глотки,
Как гром, Пространство полнил, лют, бесстыден,
И всем, кто истине внимать посмел,
Грозил жестоко, завладеть пытаясь
Слухом, им сокрушенным, безраздельно.
Согласье оглушенное невольно
И молча отдавало голос свой;
И выкрики хвастливых догм в ночи
Душе, что прежде божеством считалась,
Но пала, яростно внушали гордость
Пучинной абсолютностью ее.
Искатель одинокий в страшных царствах,
От солнца скрытых, как грады термитов,
Теснимый давкой, топотом и гвалтом,
Из мглы идя к темнейшей, злейшей мгле,
От цепких хищных сил он отбивался,
Сражаясь с тьмой, лишавшей разум света.
Он вскоре был в бесстенной смутной шири.
Пространства людные остались сзади;
Он шел меж вечера брегов тускневших.
Вокруг росла из мглы пустыня духа,
Угрозой, одиночеством зловещим,
Оставив ум нагим и беззащитным
Перед оккультным натиском незримым:
Он был теперь как чистый лист пустой,
Где все, кто пожелал, могли писать
Без всякого контроля светлой воли
Чудовищных посланий письмена.
Он странствующей точкой нисходил
По вниз ведущим Сумрака дорогам
Среди полей бесплодных и амбаров,
И россыпи отдельных жалких хижин,
И редких призрачных кривых деревьев —
И чувству смерти противостоял
И пустоты сознательной зиянью.
Но Жизнь враждебная незримо длилась,
В застылости своей смертеподобной
Сопротивляясь истине и свету,
Она само житье здесь превращала
В унылый перерыв в небытии.
Средь голосов зловещих отрицанья,
Теснимый мыслей-призраков ордою,
Добыча рыщущих фантомов мрака
И алчного оскала смертной жути,
Всё вниз и вниз влекомый странной волей,
Под небом, угрожавшим вестью Рока,
Он духом с безысходностью боролся,
Но чуял ужас нараставшей Ночи
И близость Бездны, поглощавшей душу.
Но вот селенья, формы тварей скрылись,
Вокруг повисла тишью одинокость.
Как изгнанная мысль, все вдруг исчезло;
Лишь дух его внимал, пустынной бездной,
В которой умер иллюзорный мир, —
Всё стерлось, даже злобные личины.
Он был один пред серой гидрой Ночи.
Безвестное, бездонное Небытие немое,
Без тела, без ума, но словно бы живое,
Всех тварей вожделело уничтожить,
Чтоб одиноким быть, пустым вовеки.
Как будто в пасти призрачного зверя,
Удушен, сдавлен жадной липкой темью,
Заглочен исполинским черным зевом,
Он утонул в громадном чреве рока,
Из виду потеряв себя в пучинах,
Что алчно жаждали его паденья.
И хладным жалом тьма скрутила тело:
С гнетущей пустотой боролся мозг,
В зловещей мгле окоченела плоть,
От серых наущений стыло сердце;
Захваченная силою змеиной
И в мертвый мрак влекомая на гибель,
Цепляясь в пустоте за кров свой теплый,
Жизнь угасала в судорожных вздохах.
Существованье задыхалось в муках;
Все умерло в душе опустошенной,
Удушенная, сгинула надежда,
Вся вера, память канули бесследно
И всё, что помогает маршу духа.
Пронзив, как током, мукой каждый нерв,
По телу прокатился жгучей дрожью
Неизъяснимый безотчетный страх.
Как несдержимо подступает море,
Чтоб поглотить прикованную жертву,
Так, вздыбив ум его, навеки смолкший,
Надвинулась безжалостная вечность
Нечеловечьей нестерпимой боли.
Теперь и это вынести он должен —
Простясь с надеждою своей небесной,
Пребыть вовек без мирного успенья
В Пространстве мук, во Времени страданий,
В небытии мучительном навеки.
В груди зияла мертво пустота,
А там, где прежде мысль лучилась светом,
Осталась бледным призраком недвижным
Лишь неспособность к вере и надежде,
Лишь взгляд угрюмый сломленной души,
Бессмертной, но в себе лишенной Бога,
Себя и счАстливых миров касанья.
Но он стерпел, умерил тщетный ужас,
Снес душащие кольца мук и страха —
И вновь вернулся мир, и взор души
Вновь воссиял в груди его всевластно.
Так тихий Свет ответил мертвой жути:
Незыблемый, нетленный, нерожденный,
Могуч и нем, в нем пробудился бог,
Покоен пред грозой и болью мира.
Он взором обуздал разгул Природы:
Он обнаженным духом встретил Ад.
Конец Песни 7
Перевод с английского: Ритам (Дмитрий Мельгунов)
Первоначальный перевод большей части Песни сделан в феврале-марте 2002 г. в Ауровиле.
Доработан перевод в сентябре 2016 г.
ОМ
***
Я выложил весь свой перевод эпоса Шри Ауробиндо «Савитри» и других его поэтических и прозаических произведений в открытый свободный доступ для всех вас. Пользуйтесь на здоровье и духовный расцвет! :)
Если вы хотите поблагодарить меня какой-либо суммой или поддержать дальнейшую работу по переводу на русский язык новых поэтических и прозаических произведений Шри Ауробиндо,
номер моей карты Сбербанка: 5469 5500 2444 1443
мой Яндекс.Кошелек: 410015517086415
https://money.yandex.ru/to/410015517086415
Мой емейл для связи: savitri (сбк) inbox (тчк) ru
Света, Радости, Гармонии!
***
Другие Песни и фрагменты эпоса «Савитри», а также другие поэтические произведения Шри Ауробиндо в моем переводе читайте у меня на сайте:
www.savitri.su
Там же можно приобрести мои уже изданные в печатной форме переводы поэзии и прозы Шри Ауробиндо.
Мой фотопоэтический сайт:
www.ritam.ru
Полный текст эпоса на английском, а также другие труды Шри Ауробиндо в подлиннике можно загрузить на сайте Ашрама Шри Ауробиндо:
www.sriaurobindoashram.org