(предыдущий фрагмент "II. Париж кошмарней слухов, сплетен"
http://www.stihi.ru/2016/09/16/2646)
...Честь королевств и мелких княжеств
трактир бы сей не посрамил
с любой доступной стороны.
Трактирщик был солидно кряжист
с лицом светящейся луны.
Трактир жил шумно, но едва ль жест,
иль выкрик чей, резв иль уныл,
гуляк повтором утомил.
А визг служанок-подавальщиц
на слух был долей флирта мил.
* * *
Красавчик не из самых толерантных
легко всем фору дал в кругу нарядных.
– …Пусть я предпочитаю гаму тишь,
но гам кабацкий – из числа приятных.
Портос, быть щедрым мне не запретишь!
При всех моих деньгах, пусть не громадных,
сегодня, укрепляя свой престиж,
за всё плачу лишь я, – в тонах бравадных
на входе прозвучало. – Луидор!
– В моём же кошельке – сплошной простор…
Вне службы в отношениях приватных,
два друга, мушкетёр и мушкетёр,
зашли в харчевню, ради дел отрадных.
Один из них (на тот день кредитор)
весьма красноречив был, как актёр:
– …В движениях, то новых, то обратных,
моральных мук достиг невероятных –
в таких бы стал несносен мне повтор.
Но, сам с собой правдив, а не хитёр,
в сомнениях я жил, лишь мне понятных, –
изящный королевский мушкетёр
подать себя в манерах импозантных
умел легко, но с некоторых пор
в нервозности его был перебор. –
Сомнений больше нет! Точнее, в зад их!
– Оратор, безусловно ты из знатных, –
попутчик усмехнулся. – Речь – отпад!
Надеюсь, что мой друг не психопат.
Желаю вам сомнений безвозвратных,
хотя, увы, их враз не растоптать.
Но вы – боец из твёрдых и азартных.
– Четыре дня, как я неистов! Пять!
Друзья себя не числили средь знатных
влиятельных особ, но исчерпать
свои потенциалы в многократных
метаморфозах – это как сказать!
Для этого входить не нужно в знать.
Попутчика лицо, всё в красных пятнах,
в гримасе изумленья не узнать.
– Вы, Арамис, опрятней всех опрятных,
но нынче превзошли себя опять.
Меня вы удивляли так раз пять.
Я рад, что вы надёжный мой соратник!
Для кошек-дам нет лучше нас котов!
– …Портос, я далеко не козолов,
но дам зову я козочками. Тайно.
Притом, что их шифрую, будь здоров,
я редко говорю о них брутально.
– А то случится сердца останов!
– Лишь в строчке дневника исповедальной
отмечу тех, с кем спал я без штанов.
Статистикою ваших же свиданий
гордится клуб парижских хвастунов.
– Наверно ваших женщин даже меньше,
чем вы упомянули их в строке.
– При скромности врождённой не замешан
я в отношеньях с ними налегке.
Не бегаю за дамами, как страус.
На каждый день нужна мне лишь одна.
Но новых отношений не чураюсь.
И к прежним возвращаюсь… иногда.
– Мой смех, я каюсь, не из деликатных.
Дерзали вы в попытках многократных
вновь к Прошлому попасть в застенок, да?
Иль может, вы жалели стельных дам?
Поступки из числа невероятных!
Поди, забыть не можете развратных?..
– Страдаю ностальгией, темнота!
– Вас, значит, не смущает полнота.
– Пока ещё я – ваш, Портос, соратник,
но это ненадолго. Я… дозрел.
– Не понял. Это что-то в смысле тел?
Так вы и так уж зрелы. Шито-крыто,
но вы давно ведь – мэтр интимных дел.
Вскружить вам даму – дело двух недель.
– Друг, за меня порадуйтесь открыто,
мой выбор не считая косяком.
Никто мне не навязывал силком –
хочу принять я сан. – Для эрудита,
владеющего острым языком,
впрямь лучший выбор – Божий чтить закон?!
И это всё, что нужно вам от жизни?!
Нет, я с причудой вашей незнаком.
Посмели в извращённом эгоизме
вы счесть плащ мушкетёра пустяком?!
– Ещё б из-за него бы подрались мы!
– Не верю сам себе: вы Арамис ли! –
солидный мушкетёр прищурил глаз.
Гигантом плоти, если уж не мысли,
предстал он пред товарищем, сердясь:
– Я не святоша, чтоб прийти в экстаз!
Торопитесь священником стать? С болью
порыв воспринял ваш, само собою.
Не думаю, что это шаг вперёд.
На мэтров красноречья недород.
Мой друг, у вас от женщин нет отбою!
А вот сутана ваша подождёт.
Быть ей как бы соломенной вдовою.
Иль паства вам нужна?! Приход! Доход!
Важней вам не амурный ли исход?
Да вас с Амуром не разлить водою!
Зачем же вашей жизнью молодою
не в масть распоряжаться?! Вы же – кот!
Без женщин окочуритесь за год!
Не дай Бог обрести в себе тирана –
душителя своих мужских начал!
Чтоб после не страдать вам по ночам,
прислушайтесь к совету ветерана
амурных войн. Вам быть святошей рано!
В душе любвеобильной вашей, право,
начнётся разрушительный хаос,
в сравнении с которым боль – забава.
– Считайте, я прислушался, Портос…
Посмотрим на красавца Арамиса.
Не лучший пропуск в кущи парадиза –
плащ новый цвета медный купорос.
Но обладатель, если б в рай стремился,
заведомо бы там не осрамился.
«Спасеньем» став для друга Арамиса,
морально в этом подвиге подрос
французский воин господин Портос.
Но подвиг сей в Истории размылся…
– Давно моя утроба неполна, –
Портос признался. – Зрением – в орла,
прожорливостью я, как брюхо роты.
Так голоден, что съел бы и вола!
Вот-вот готов в досаде бить я морды
ублюдкам господина Кавуа.
Жаль, я не каннибал, чтоб бить рекорды
по съеденным гвардейцам на ура.
Вот, кстати, кое-кто тут из их кодлы…
Париж с моралью не был заодно.
Жизнь дам была в нём очень многогранна.
Повсюду, а не только лишь где дно,
в столице было б видеть очень странно
трактирных недотрог. Всем в дар – тепло!
Тут вылеплены девки не кустарно!
…Служанка-парижанка беспрестанно
крутила задом. Это не сельпо!
Восполнил Арамис отказ от сана
вином анжуйским и шлепками по
филейной женской мякоти: – Роксана!
Царица искусительниц квартала!
В них тоже что-то есть, да всё не то!
О, как меня пленяет прелесть стана!
Я сделаю из юбки решето,
но коль её ты снимешь, то не стану.
Но я тебя и в юбке умыкну!
Кокетка улыбнулась: – Я в моралях
воспитана. Но чёрт бы все побрал их!
Кому из вас сама я подмигну,
того уж не оставлю среди крайних.
Портоса развезло: – Не премину
сегодня отоспаться я на кралях.
Портос хотел бы видеть их в меню.
Лаская подавальщиц, как родню,
он на ночь зазывал с собою в рай их.
Допив бутылку (кстати, не одну)
и чаще раскрывая свой оральник
на ближних постояльцев: «Всех люблю!
Люблю баб, как святой. Люблю, как враль, их.
Вину пред ними сам же искуплю», –
Портос, бесцельно вглядываясь в дальних,
приметил вскоре в сумрачном углу
знакомый взор, смотрящий спьяну косо.
– Ну как же, Арамис, нам без Атоса!
Вон в одиночку пьёт там, где сидит.
– Людского сторонится он хаоса.
– Но нам не подойти, пусть и без спроса,
и с ним не выпить вместе – это стыд!
Ведя (поняв, где мор, а где отрада)
свой счёт от мер блаженства до мер ада,
нюансы зная каждого звена,
Портос сказал: – Атос, душа не рада,
пусть в выпивку она и влюблена,
так много в одиночку пить вина.
Ведь завтра вас замучает вина!
Скажите, Арамис, ему, как надо.
Ответ свой Арамис донёс без яда,
лишь голосом иронии звеня
и к пьянству относясь чуть-чуть предвзято:
– Портос, сама концепция верна.
Отшельничество – это вон из ряда,
но друг наш может выпить до хрена,
пусть даже и растянет на три дня.
Порою выпивал он и с наскока!
– И в силах свой рекорд побить на сколько б!
– Его способность в том немудрена.
Держался, сколько мог, он день-деньской – хлоп –
и выпил после службы. От вина
тоска его не меньше в нём видна.
Бывает, что себе с такой тоской гроб
накликивать легко. Горел – потух.
Атос, вы с нами грусть похерив, скоро б
воспрянули как наш весёлый друг.
От наших-то, от общих-то потуг
и Смерть под нас прогнётся, сляжет в короб!
А с ней – болезни – круг её подруг, –
так Арамис, воркующий, как голубь,
сам лезет в душу. – А кому легко, брат?!
Жизнь норовит загнать нас под каблук.
Позвольте, друг, ввиду имея голод,
чтоб был триумвират наш не расколот,
мы к вашему добавим пару брюх?
Но хмур Атос: – Париж – огромный город,
а тесно, как в селе! С чего бы вдруг?!
Друзья, привёл сюда вас только голод?
Не смею вам навязываться в круг.
То ваши лишь потребности, досуг.
– Хотите нас послать?! – Жаль, далеко вот.
– Атос, причина грусти ведь не повод,
чтоб с нами не делиться ею вслух.
Друзья не сельди в бочке! – урезонил
отшельника Портос. – Мы – тесный круг
своих иль лишь знакомцы в гарнизоне?!
Коль в тайне всё, так мы не растрезвоним.
К чему трезвон! Поможем мы вдвоём.
На крайний случай, роту созовём.
Ведь так, Атос? Тоска вас удручила?
Вы, с дамой не поладив как мужчина,
об этом факте с нами ни жу-жу?
Играть предпочитаете ханжу?
Тоску развейте с нами для почина.
– Тоска грызёт, и есть на то причина.
О ней я вам во век не расскажу!
Потомков тоже вряд ли награжу:
не склонен, ибо я не дурачина,
готовить мемуары к тиражу.
Они сочтут, что облик мой порочен,
а заново себя я не рожу.
Есть чудо-предложенье. Даже очень.
Зачем противоречить куражу?
Пойдёмте, если ужин ваш проглочен,
гвардейцам кардинала пощекочем
нервишки. Я хандрой их заражу…
(продолжение следует)