Это была такая комната – довольно сумрачная из-за того, что солнце не часто баловало ее своим присутствием.
Квартира располагалась на первом этаже в самом углу дома, ровно под каменной стеной террасы с каменной же лестницей, так что солнце освещало только ближе к вечеру, сквозь ветви ботанического сада, стеной растущего напротив окон. Однако теплые золотые лучи согревали комнату своим благодатным светом надолго, словно поселялись в ней, создавая тихий скрытый уют сердечного тепла и покоя.
Я сидела в углу этой сумрачной утренней комнаты моего детства на полу перед шахматной доской. Как раз в тот период времени взрослые стали учить меня игре в шахматы. И вот я сидела перед шахматной доской с расставленными фигурами из слоновой кости – белыми и черными, в задумчивости и волнении.
Мне хотелось играть, очень хотелось, испробовать новые ходы и комбинации, изученные накануне, но играть было не с кем.
Возле доски были расставлены буквой П мои игрушки – молчаливые свидетели моего замешательства.
И тут я догадалась. Я решила, что игрушки – моя кукла, зверюшки, пупсики, ласково поглядывающие на меня, и будут моими партнерами по игре.
А игрушки по обеим бокам доски будут моей командой.
Стряхнув некоторую скованность и нерешительность, я начала играть.
Задачей было не знать, не думать за других – что думает противник, в тот момент, когда играла на своей стороне, и не знать, что думаю я, когда я играла на стороне противника. Изолированное мышление, полное забвение на некоторое время своего «я», переход на сторону «я» другого тоже на некоторое время. И это должно было быть по-настоящему, безо всякого притворства. Игрушки должны были быть самими собой, я – сама собой. Это было непросто, так передвигать сознание, но я быстро научилась.
Фигуры задвигались на шахматном поле, игрушки ожили. Это была, пожалуй, самая интересная игра в моей жизни.
Но где-то в середине игры, когда мои фигуры явно переигрывали противника, я вдруг с досадой осознала, что при таких условиях выигрыш мне в принципе обеспечен. Даже если я проиграю вдруг, то все равно же проиграю сама себе в действительности, а значит даже проигрыш будет ненастоящим, а значит, я в любом случае выиграю. Ведь по-настоящему играю то только я.
Я с печалью посмотрела на прекрасную шахматную доску, на красивые резные фигуры, на симпатичные любимые игрушки, которые – вот же – только что взаправду жили и говорили своими разными голосами. Волновались, дышали, сражались за свою победу, затаив дыхание следили за ходом игры, мыслили, чувствовали....
Я снесла фигуры, сложила доску, в ящичек собрала и уложила шахматные фигуры, расставила игрушки по книжным полкам, грустно вздохнула и больше никогда не играла в шахматы. Вообще никогда.
Почему я вспомнила это из детства?
Почему я в последнее время все время вспоминаю этот эпизод с таким постоянством?
Для меня он стал не просто моментом из прошлого, а моделью, каким-то странным символом чего-то более значимого, чем моя частная личная жизнь.
Этот момент стал сам по себе сжиматься, становится просто символом, знаком, какого-то огромного мистического вселенского значения, так что мне стало казаться, наконец, что это не я – ребенок, играю, но – Бог, сам Отец Небесный перед Своим шахматным полем в окружении Своих же созданий, среди которых и я тоже.
Давно уже я вижу в каждом, во всем – Бога.
За этими формами плоти, я вижу маленькие огонечки, искорки, как бы крошечные поля особой плазмы, островки духа, дыхания Божьего.
Ничего, кроме Бога в глубинной сокровенной Реальности.
Я вижу как Бог играет в шахматы с Самим Собой.
Я вижу: люди-фигуры, словно продолжение белых виртуальных линий, исходящих от Бога, словно пальцы Бога, как в детском кукольном театрике, когда на пальцы надеваются куколки и создают представление – пальцы Бога.
Белые тонкие следы Его Присутствия, Его Существования.
Я вижу, как фигуры – люди-куклы говорят разными голосами, ведут свою мелодию, линии судеб, совершают свои поступки, плачут, смеются, молчат, кричат, шепчут, убеждают, добиваются, сомневаются, борются, переживают, волнуются, отдыхают, суетятся…
Но все это на самом деле происходит только потому, что Бог хочет быть еще кем-то.
Те шахматы – в полном одиночестве, когда, казалось, шахматные фигуры сами раскрывали свое значение, смыслы, когда королева была совсем прозрачна, белая, полная достоинства и нежности; другая, черная – колкая и опасная; белая ладья – Леди Доброта, Утешение, Гавань; солдаты пешки – и каждый солдат был храбр, доблестен и жертвенен; конь, с которым управляться было нелегко, своенравный и играющий только по своим правилам; офицеры…
Добрые мои игрушки, со своей внутренней, тихой, но наполненной своими событиями жизнью!
И кого беспокоит, что они просто игрушки?
Просто игрушки – все игрушки всех бывших, настоящих и будущих детей мира, живущие в своем измерении, вечные как сияющая любовь единственного Ребенка, в Ком и есть все дети!
Добрая моя собачка, веселая и умная!
Котик, всегда готовый утешить в подбодрить, ласковый и мудрый!
Мои пупсики, куколки, кукольный домик, кукольная одежка, посудка, кукольная дружба!
Игрушечный рай.
Эта странная игра в шахматы все больше выводится в моем сознании в символ, сквозящий, просвечивающий за всеми событиями и явлениями жизни, той, что доступна моему восприятию.
И все больше я доверяю Богу.
Но иногда играть совсем и не хочется, не хочется решать проблемы, действовать, проявлять себя, быть этой своей личностью с ее рисунками в пространстве жизни, и тогда я говорю:
- Господи! Не я, пожалуйста, но Ты, только ТЫ! Да будет воля ТВОЯ! Во всем. Пусть будет так, как хочешь ТЫ, как бы это ни выглядело.
Так будет лучше всего остального. Это я знаю точно.