Длиннее дни, алей рассвет,
Нежнее пенье птицы дальней,
Май наступил, спешу я вслед
За сладостной любовью дальней.
Желаньем я раздавлен, смят,
И мне милее зимний хлад,
Чем пенье птиц и маки в поле.
Я верой в будущность согрет,
Ведь встречусь я с любовью дальней,
Но после блага жду я бед,
Ведь благо - это призрак дальний.
Стать пилигримом буду рад,
Чтоб на меня был брошен взгляд,
Прекраснейший в земной юдоли.
Услышать на мольбу в ответ
Жду, что готов приют мне дальний
Я мог бы, если б не запрет,
Быть рядом с ней и в дали дальней
Польются наши речи в лад
И близь и даль соединят,
Даря усладу после боли.
Печаль и радость тех бесед
Храню в разлуке с дамой дальней,
Хотя и нет таких примет,
Что я отправлюсь в край тот дальний.
Меж нами тысячи лежат
Шагов, дорог, земель, преград...
Да будет все по божьей воле!
Даю безбрачия обет,
Коль не увижусь с Дамой дальней,
Ее милей и краше нет
Ни в ближней нам земле, ни в дальней.
Достоинств куртуазных клад
Сокрыт в ней - в честь ее я рад
У сарацинов жить в неволе.
С творцом, создавшим тьму и свет,
Любви не позабывшим дальней,
Я в сердце заключил завет,
Чтоб дал свиданье с дамой дальней,
Чтоб стали комната и сад
Роскошней каменных палат
Того кто нынче на престоле.
Мой только тот правдив портрет,
Где я стремлюсь к любови дальней,
Сравню ль восторги всех побед
С усладою любови дальней,
Но стать горчайшей из утрат -
Ибо я крестным был заклят -
Ей предстоит. О, злая доля!
О, сладость горькая утрат!
Будь крестный мой врагом заклят!
Страсть без ответа - что за доля!
/ Джауфре Рюдель /
Эти удивительно нежные и прекрасные слова, пронизанные светлой печалью и чистой любовью были написаны в 12 веке провансальским трубадуром Джауфре, правителем Блай, что лежит на северо-запад от Бордо, и посвящены графине из далёкого города Триполи, что на Ливанском берегу.
Рыцари-паломники, посетившие Утремер, и возвратившиеся домой, в родную Францию, рассказывали о необычайной красоте дамы. И не только о красоте, но и о благородстве, доброте и многих других добродетелях. Слушая эти рассказы, Джауфре полюбил прекрасную даму и изливал свои чувства в грустных и возвышенных песнях о Дальней Любви. Любви идеальной, чистой, благородной, недосягаемой.
Ему напели в уши про нее,
Про Мелисинду сказочную эту.
С каким они усердьем неуместным
Хвалили дочь великого Раймунда
И Годиерны! Слушать - просто бред!
Чего-чего они не говорили:
"Цветок далекой Азии роскошный,
Звезда небес!" Чего они не пели!
Особенно один, с безумным взглядом...
Он, помню я, наговорил такого,
Что, встав из-за стола, наш милый принц,
Поэт, влюбленный в тень и шорох ветра,
Провозгласил ее своею дамой
И с той поры остался верен ей,
О ней мечтая, для нее рифмуя...
И так себя настроил за два года,
Что наконец, день за день угасая
И близкий свой предчувствуя конец,
Решил пуститься в путь за сине море
К неведомой своей "Принцессе Грезе",
Не в силах умереть, не увидав
Хотя на миг ее!..
/ Эдмон Ростан «Принцесса Греза» /
Проходило время и образ Прекрасной Далёкой Дамы все сильнее завладевал сердцем трубадура, пока, наконец, в 1146 году он взял крест и вместе с другими крестоносцами, участниками II Крестового похода, отправился в Антиохию, чтобы увидеть свою возлюбленную. Путь в Утремер был по Средиземному морю и на корабле Джауфре тяжело заболел и когда парусник причалил в Триполи, где жила графиня, рыцарь был уже при смерти. Прекрасной графине сообщили об умирающем поэте и его безнадежной любви, и она пришла к его ложу. Умирая у нее на руках, Джауфре благодарил Бога за то, что тот позволил ему перед смертью взглянуть на его далекую прекрасную возлюбленную.
Трубадур был похоронен в Триполи с большими почестями, а благородная графиня постриглась в монахини.
История умалчивает имя возлюбленной Джауфре благородной дамы, но исследователи предполагают, что это была
Мелисента – старшая дочь Балдуина II Иерусалимского, ставшая впоследствии королевой Иерусалима, или Ходиерна Триполийская – третья дочь Балдуина II Иерусалимского, и впоследствии супруга Раймонда II Триполийского, или, возможно, четвёртая дочь Балдуина - Иовета, принявшая постриг.
Такова то ли быль, то ли легенда, рассказываемая в средневековом жизнеописании трубадура Джауфре Рюделя.
В Ливане рассветное солнце
над морем алеющим брезжит.
Корабль крестоносный несется
от кипрского побережья.
Плывет под его парусами
Рюдель Джауфре, что из Блайи,
и Триполи ищет глазами,
в жару лихорадки пылая.
И славным встречает напевом
он Азии берег печальный:
"Любовь моя дальняя, где Вы?
Как сердцу без Вас тяжело!"
И мечется серая чайка,
внимая той жалобе чудной,
и солнце над мачтами судна,
тоскуя, за тучи зашло.
Корабль паруса убирает
и в тихом порту пристает.
Сеньора Бертран оставляет
и к холму, задумчив, идет.
Обвязанный траурной лентой
щит Блайи гласит о беде.
Он в замок спешит: – Мелисента,
графиня прекрасная, где?
Я прибыл с любовным посланьем,
я прибыл со скорбною вестью,
я прибыл, правителю Блайи,
сеньору Рюделю служа.
О Вас он слагал свои песни,
о Вас понаслышке лишь зная.
Он в Триполи. Он, умирая,
приветствует Вас, госпожа! –
На оруженосца младая
графиня взглянула с печалью
и лик свой, поспешно вставая,
укрыла за черной вуалью.
– Но где Джауфре умирает?
Пойдемте скорее к нему! –
воспетая так отвечает
впервые певцу своему.
Лежал он в беседке у моря
и, силясь мученье развеять,
свое упованье и горе
в изысканный слог облекал:
– Господь, пожелавший содеять
любовь мою столь безнадежной,
дозволь, чтоб к руке ее нежной
с последним я вдохом припал! –
А та, о которой молил он,
ведомая верным Бертраном,
уже на пороге застыла,
с прискорбьем внимая сим странным
речам. И, дрожащею дланью
вуаль отведя от чела,
конец положила страданью,
сказав: – Джауфре, я пришла.
Вгляделся, вздыхая протяжно,
поэт в госпожу, что есть мочи,
привставши с усилием тяжким
на пышных ливанских коврах:
– Не эти ли дивные очи
любовь мне давно обещала?
Не к этому ль лику, бывало,
тянулся я в смутных мечтах? –
Подобно луне, что ночами
сквозь тучи проглянет нежданно
и мир осияет лучами
цветущий и благоуханный,
пред взором певца восхищенным
предстала красы безмятежность,
и в сердце, на смерть осужденном,
небесная вспыхнула нежность.
– Что жизнь, Мелисента, земная?
Лишь сон, лишь короткая сказка.
И только любовь пребывает
нетленной вовек. Посему
утешит болящего ласка.
В изгнании новом Вас жду я.
А ныне прошу поцелуя
и дух свой вверяю ему. –
И донна над бледным влюбленным
склонилась, к груди прижимая,
и трижды к устам воспаленным
любовно прильнула устами.
А солнце, с небес ниспадая,
над мертвым поэтом сияло
и светлыми донны играло
распущенными волосами.
/ Джозуэ Кардуччи. Перевод Яны Токаревой /
А каковы же были реальные события жизни Джауфре, и что нам о них известно?
Увы, сведения о жизни Рюделя крайне скудны и умещаются буквально в несколько строк. Однако в них есть много удивительного.
Родился Джауфре де Блай примерно в 1100 году и был сыном Жерара I Рюделя. И, если мы начнём «спускаться по его генеалогической ветки, то увидим, что был он пра-пра-правнуком Гильома IV Тайлефер, графа Ангулема и Герберги д’Анжуйской, которая приходилась родной сестрой знаменитому Фульку III Нерра, (987- 1040) графу Анжуйскому,
прославившему свое имя не только строительством замков и крепостей, церквей и монастырей, но и буйным, жестоким и неудержимым характером.
Один из правнуков Фулька – а именно граф Жоффруа V Анжуйский получил прозвище "Плантагенет" по латинскому названию кустарника дрока, ветками которого граф часто украшал свой шлем и был «отцом» знаменитой династии Плантагенетов.
Жоффруа V был женат на дочери английского короля Генриха I, и когда тот умер, не оставив наследника, английская корона перешла к Анжуйскому дому. Новым королем Англии стал сын Жоффруа - Генрих, получивший имя Генрих II Плантагенет. Это произошло в 1154 году.
За два года до восшествия на английский престол Генрих женился на самой знаменитой и богатой женщине своего времени, прекрасной Алиеноре Аквитанской, бывшей жене своего сюзерена, короля Франции Людовика VII. И в этом браке был рождён прославленный король Ричард Львиное Сердце.
Вот такой интересные генеалогические связи Джауфре Рюделя можно проследить - оказывается, он был связан, хоть и далёким, но родством с одним из наиболее знаменитых королей времён Крестовых походов.
Несмотря на то, что у современников песни Джауфре Рюделя не пользовались успехом, и только в двух старопровансальских текстах упоминается о нём и его романтической любви, его история и легенда о «далёкой любви» поражала воображение многих знаменитых поэтов и писателей и была просто неотразима для литературы романтизма.
Став чрезвычайно популярной в европейской литературе конца XIX- начала XX века эта легенда вдохновила многих поэтов разных стран и они обращались к сюжету дальней Любви Джауфре в своём творчестве:
в Италии - Джозуэ Кардуччи, чье стихотворение «Джауфре Рюдель» вы уже прочитали,
в Англии- Роберт Браунинг – «Рюдель и леди Триполийская» и
Алджернон Чарльз Суинберн, возвращавшийся к этой истории в своих произведениях несколько раз: в «Триумфе Времени или смерти Рюделя» и, в утерянном сегодня, «Рюделе в Раю», называемом также «Золотой Дом»
В Германии - Генрих Гейне; «Жоффруа Рюдель и Мелисанда Триполи», написавший свою, очень романтичную, пронизанную волшебством версию истории, которую вы можете прочесть ниже:
В замке Блэ ковер настенный
Вышит пестрыми шелками.
Так графиня Триполи
Шила умными руками.
И в шитье вложила душу,
И слезой любви и горя
Орошала ту картину,
Где представлено и море,
И корабль, и как Рюделя
Мелисанда увидала,
Как любви своей прообраз
В умиравшем угадала.
Ах, Рюдель и сам впервые
В те последние мгновенья
Увидал ее, чью прелесть
Пел, исполнен вдохновенья.
Наклонясь к нему, графиня
И зовет, и ждет ответа,
Обняла его, целует
Губы бледные поэта.
Тщетно! Поцелуй свиданья
Поцелуем был разлуки.
Чаша радости великой
Стала чашей смертной муки.
В замке Блэ ночами слышен
Шорох, шелест, шепот странный.
Оживают две фигуры
На картине шелкотканой.
И, стряхнув оцепененье,
Дама сходит с трубадуром,
И до света обе тени
Бродят вновь по залам хмурым.
Смех, объятья, нежный лепет,
Горечь сладостных обетов,
Замогильная галантность
Века рыцарей-поэтов.
«Жоффруа! Погасший уголь
Загорелся жаром новым.
Сердце мертвое подруги
Ты согрел волшебным словом».
«Мелисанда! Роза счастья!
Всю земную боль и горе
Я забыл — и жизни радость
Пью в твоем глубоком взоре».
«Жоффруа! Для нас любовь
Сном была в преддверье гроба.
Но Амур свершает чудо, —
Мы верны и в смерти оба».
«Мелисанда! Сон обманчив,
Смерть — ты видишь — также мнима.
Жизнь и правда — лишь в любви,
Ты ж навеки мной любима!»
«Жоффруа! В старинном замке
Любо грезить под луною.
Нет, меня не тянет больше
К свету, к солнечному зною».
«Мелисанда! Свет и солнце —
Все в тебе, о дорогая!
Там, где ты, — любовь и счастье,
Там, где ты, — блаженство мая!»
Так болтают, так блуждают
Две влюбленных нежных тени,
И, подслушивая, месяц
Робко светит на ступени»
Но, видениям враждебный,
День восходит над вселенной —
И, страшась, они бегут
В темный зал, в ковер настенный.
/ Гейне Генрих /
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
А теперь я хочу более подробно остановится на драме французского драматурга Эдмона Ростана «Принцесса Греза» (La Princesse lointaine),, появившейся в 1895 году.
(В произведении Ростана Принцесса Греза носит имя Мелисенты. Ростан считал, что «Дальней Дамой» была дочь Ходиерны и Раймунда Триполийского, получившая имя – Мелисента – в честь своей тети – королевы Иерусалима. Этому также способствовала история юной Мелисенты, поскольку ходили слухи не только о ее тайном замужестве, но и о том, что она незаконнорожденный ребенок, и, в результате этого, ее намечавшийся брак с византийским императором Мануилом I был расторгнут. Девушка удалилась в монастырь, где и умерла вскоре).
Весной этого же, 1895 года пьеса была поставлена во Франции в Renaissance Theatre – где роль графини Триполийской играла знаменитая Сара Бернар - и премьера прошла на сцене с большим успехом. Театральный обозреватель Жак дю Тийе писал в журнале «Revue Bleue» об этой драме так: …«Принцесса Греза» очень понравилась мне, прежде всего своим исключительно поэтичным сюжетом, а затем и богатством всевозможных поэтичных оттенков, которыми г-н Ростан словно расширил основную тему».
Эдмон Ростан не жалел «красок» и из коротенького, средневекового жизнеописания Джауфре Рюделя получилась великолепная поэтическая драма, насыщенная и действием и эмоциями, и ярко выписанными образами.
Вот как Ростан описывает прелестную юную Мелисенту:
Ее кудрей волнистых цвет
Как будто нити золотые;
Лучи играют голубые
В ее очах, как лунный свет.
В ней кротость тихая святыни,
Мадонны нежной чистота
С красой языческой богини
Так упоительно слита.
В ней то веселия порывы,
То нега странной тишины;
При ней все женщины ревнивы
И все мужчины неверны.
Она смеется - вянут розы,
Поет - смолкают соловьи.
Когда она роняет слезы,
Ручья завидуют струи.
Так Мелисинда, цвет весенний,
Созданье лучшее творца,
Живет средь лучших украшений
Большого светлого дворца.
Такою, если пилигримы
Не лгали в дивной песне нам,
Священной радостью палимы,
Такой ее увидим там!..
/ Эдмон Ростан «Принцесса Греза» /
В России эту пьесу в переводе русской писательницы, драматурга и поэтессы Татьяны Щепкиной-Куперник поставили на сцене театра Литературно-артистического кружка 4 января 1896 года, в бенефис Лидии Яворской, известной русской актрисы.
Обе эти дамы были лично знакомы с Эдмоном Ростаном, и не раз бывали на его вечерах в Париже. И, поскольку пьесы Ростана ставились на всех сценах Европы, подруги взяли на себя труд и смелость осуществить постановку «Принцессы Грёзы» в России. И… энтузиазма и поддержки своей идея не встретили.
Руководство петербургского Суворинского театра и особенно сам Алексей Сергеевич Суворин - известный писатель, театральный критик и драматург – считали сюжет драмы банальным, маловыразительным, были категорически против постановки драмы «Принцесса Греза» на русской сцене и довольно активно этому препятствовали самыми разными способами. По воспоминаниям современников Алексей Суворин, «приходил на репетиции со своим неизменным посохом, стучал им об пол и из своей ложи громко восклицал на весь театр: «Какой-то дурак едет к какой-то дуре на каком-то дурацком корабле, а эти девчонки (девчонками он называл Щепкину-Куперник и Яворскую. – прим. автора) воображают, что Петербург от этого с ума от восторга сойдет!..»
Однако премьера, все же состоялась и, к великому удивлению руководства театра, отзывы были самые что ни на есть благоприятные.
Драму Эдмона Ростана можно прочесть, кликнув на эту ссылку,
я здесь приведу лишь слова Мелисенты, при встрече с Джауфре:
Принц Жофруа! На зов ваш я пришла.
От пилигримов Франции далекой
Поэма вашей верности высокой
Давно уже известна мне была;
Мы были с вами как две пальмы южных,
Чьи нежные цветы душистой пылью
С другими сочетаются цветами,
К ним долетев на крыльях ветерка.
Когда, смотря на отблеск волн жемчужных,
Я поддавалась странному бессилью,
Я уносилась к вам тогда мечтами
И к вам была невидимо близка.
Когда в часы бессонницы ползучей
Вы ночью тихо слезы проливали -
Бесцельные, по мнению других, -
И я тогда в тоске металась жгучей,
И те же слезы, полные печали,
Лились тогда, мой друг, из глаз моих;
Но, утомившись жить одной мечтою,
Ты пожелал, чтоб ближе я была:
Ты захотел увидеться со мною,
Ты звал меня, и я к тебе пришла;
И я пришла, перед тобой предстала
Я в облаках курений благовонных,
В наряде пышном, царственном моем;
Пускай же запах розы и сандала,
Пусть звуки лютней и виол влюбленных
Тебя поздравят с нашим лучшим днем.
Под звонкий гул колоколов Тортозы
Его пусть с нами празднует весь мир!
Сегодня ведь твоей принцессы Грезы
С тобой, мой принц, свершают брачный пир!
/ Эдмон Ростан «Принцесса Греза» /
Надо сказать, что после постановки «Принцессы Грёзы» и во Франции и в России тема «Дальней любви» трубадура Джауфре стала невероятно популярна. Настолько, что появился вальс «Принцесса Грёза», духи «Принцесса Грёза», шоколад, почтовая бумага с цитатами из драмы и великолепные ювелирные украшения, созданные по эскизам таких признанных мастеров ар-нуво как Альфонс Муха и Рене Лалик.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Сюжет «Далекой любви» Рюделя, изображенный в драме Ростана оказал влияние на Михаила Врубеля, тогда еще мало известного художника.
Постановку пьесы Ростана Врубель видел в начале 1896 года, и почти в это же время ему поступил заказ на оформление художественного павильона «Художественного отдела» Всероссийской промышленной и художественной выставки в Нижнем Новгороде. Открытие выставки было запланировано на лето 1896 года, и организатором был назначен министр финансов Сергей Юльевич Витте. Надо ли говорить, что Витте задумал провести это мероприятие с широким размахом и на 100 гектарах площади был выстроен, кроме всех прочих, специальный павильон для экспозиции произведений искусства. Соратником в этом деле Витте избрал своего давнего партнёра – Савву Ивановича Мамонтова, который и должен был разработать не только культурную программу, но и проследить за художественным оформлением. А Мамонтов пригласил Михаила Врубеля, прекрасно понимая, что идёт на риск, так как заказ этот не только не был официально согласован с Академией художеств – «хозяйкой» павильона, но и художники, выставлявшие там свои полотна, были предубеждены против «декаданса» Врубеля. Панно считали «нехудожественным», а за то, что Мамонтов не согласовал оформление павильона с ними, решили его проучить и Александр Бенуа послал телеграмму в Академию художеств: «Панно Врубеля чудовищны. Необходимо убрать. Ждем жюри». Ну а жюри Академии под председательством вице-президента графа И.И.Толстого постановило «невозможным оставить эти панно... в залах художественного отдела».
Разразилась целая буря…Мамонтов жаловался Витте, тот, в свою очередь, говорил с Толстым, который, возмущенный врубелевской работой, обратился к президенту Академии великому князю Владимиру Александровичу со своей жалобой, а тот, пошёл прямо к императору Николаю II… настоятельно уверяя, что панно надо снять… в результате панно сняли, а Врубелю устроили настоящую травлю. Художник не мог больше находится в Нижнем Новгороде и заканчивать работу, и уехал в Москву, получив от Мамонтова пять тысяч.
Но Савва был не из тех, кто легко сдавался и его дальнейшие действия были буквально шокирующими. Он попросил приехавших на выставку Василия Поленова и Константина Коровина закончить панно и те с удовольствием согласились, поскольку считали работы Врубеля оригинальными и талантливыми, ну а пока художники работали, Мамонтов арендовал кусок земли за оградой выставки и срочно возвёл на нём павильон, над входом которого красовалась надпись: «Выставка декоративных панно художника М.А.Врубеля, забракованных жюри Императорской Академии художеств». Это было неслыханно, но своего Савва добился – посетители буквально повалили в павильон, тем более, что вход был бесплатным. Через несколько дней слова «забракованных жюри Императорской Академии художеств» пришлось, всё же, закрасить, но было уже поздно. Слух разошёлся и все хотели взглянуть на скандальные работы художника, история с которыми стала, благодаря стараниям Мамонтова, одним из наиболее примечательных и громких событий во время проведения художественной выставки.
Отзывы были от самых отрицательных и оскорбительных до восторженных и полных восхищения.
Но я хочу остановиться лишь на одном, написанном Андреем Карелиным, портретистом и автором статей по искусству, в котором он говорит, о том, что критики Михаила Врубеля не поняли самого главного - смысл полотна в том, что на нём изображено не реальное свидание Джауфре Рюделя с Мелисентой, а лишь его видение, его «греза о Грезе», возникшая в тот момент, когда трубадур пел свою прощальную, исполненную любви песню.
Михаил Врубель в своем полотне изменил сюжет Эдмона Ростана, считая, что встреча влюбленного поэта и прекрасной принцессы возможна только лишь в иной реальности, а не на земле, и на корабль, к умирающему Джауфре, спускается светлый, полупрозрачный образ прекрасной женщины, держащей в руках белую лилию, символ чистоты и непорочности, благородства и царственности, и чело её тоже украшено белыми лилиями.
«Я напишу «Принцессу Грезу» как общую всем художникам мечту о прекрасном», – говорил Михаил Врубель.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Дорогие друзья, после прочтения этого рассказа, приглашаю вас посетить небольшую галерею, где вы сможете увидеть фотографии знаменитых актрис, игравших роль Мелисенты, ювелирные украшения Рене Лалика и Альфонса Мухи, панно Михаила Врубеля…
http://my.mail.ru/inbox/monsalvat/photo/11973
Песню на слова Джауфре Рюделя «Длиннее дни, алей рассвет» исполняет (в сокращенном и "бардовском" варианте) Александр Суханов.
Прослушать можно кликнув на ссылку
http://www.bard.ru/cgi-bin/mp3.cgi?id=41.29
***
Дорогие друзья,
эссе написано для Конкурсной Площадки Страна Алых Парусов
http://www.stihi.ru/avtor/oycumena