Из утробы теплой, мамкиной
вышел я в мир твой, Господи
сразу в валенки, а те валенки
для тепла и согрева созданы.
А из валенок вышел в поле я,
да не просто так, в телогреечке
засупонишься, мама родная,
что для холода нет лазеечки.
А из поля меня в помощники
сторож взял, охраняй, мол барина,
не платил мне тот ни копеечки,
да в сторожке зато напарено.
Погорел я, украл двацатничек,
на этап пошел, по зиме как раз,
хорошо хоть достался ватничек -
воротник его достает до глаз.
В лагерях лес валил немеряно,
холод выл за спиной и спереди
под землянку место отмерено,
всей бригадой мы там соседили.
Как натопим в ночь ветки елочьи
хоть по-черному, да тепло идет
выгоняют вот только, сволочи
на холодный снег да на скользкий лёд.
А как вышел, то в место теплое,
по билету туда и взяли лишь
не в обиде я, всепогодная
та каптёрка, где целый день сидишь.
Печь растопишь, углем побалуешь
и душа сразу раскурочиться
и лежишь, на судьбу досадуешь,
что тепла не дает, сколь хочется.
На охоту ходить повадился -
дед тулупчик с пленным принёс врагом -
раз замерз и в берлогу спрятался
хоть и страшно, зато тепло кругом.
Подстрелил лося, запил с радости,
так меня уволили за три дня;
продавал из палатки сладости
место теплое, как душа моя.
А теперь уже стар, ребятушки,
и сижу на матрасе, сам без ног
хорошо хоть достался от матушки
в коммуналочке тёплый уголок.
И мечтаю теперь лишь об одном
молю небо с такой гримасою,
чтобы кладбище пряталось за бугром
и лежал я над теплотрассою.