Утро рассветное. Влажная дымка тумана
Чуть озолочена солнечным тусклым лучом.
Семечек россыпь во рту — это горечь дурмана.
Каждый из нас для себя может быть палачом.
Лёгкая поступь слышна только дикому зверю.
Бусины мелкой росы — как осколки зерцал.
Девушка шепчет под нос, тихо: «верю», «не верю»,
Сердцем празднично-жёлтым блистая цветок облетал.
Стебель, в гаданье ненужный, отброшен рукою
Нежно-жемчужной, что в жизни не знала труда.
Созданной лишь хороводы водить за собою,
Иль на причале махать, провожая суда.
Платье легко, иллюзорно, пестрит лоскутами,
Рваным подолом, ласкает изящный изгиб
Бёдер и ног бледноватых. Укрыты цветами
Ступни, столь крохотные, что любой бы погиб
Только от взгляда на них. Красоты бы не вынес.
Столь неземной, что у смертных подводят сердца.
Ласково дева касается листьев малины,
Чуть наклонившись погладит цветы чабреца.
Призрачна рань, эфемерна, тиши нет подобной
Боле нигде. Сотни миль омертвелы вокруг.
Спустится вниз, и примнет красный гриб несъедобный
Лёгкой ногою лимнада. С десяток гадюк
Телом в грязи зазмеившись, шипя и играя,
Словно браслеты совьются у девичьих ног.
Нимфа — к болоту скорее, душа водяная,
Силится снова вернуться в родимый чертог.
«Мне бы в тебе утонуть» — слышен плач, горький-горький.
Эхом по роще летит и зловещ он, и гулок,
Тины в ладони набрав незаметною горкой,
Как и просила она — в нём слегка утонула.