Врастает в землю дом, усадьба стынет наша.
На родовой излом: Алёна, Люда, Маша.
И выплаканы дни, и стонут клёны, липы,
да шелестят одни в саду твои молитвы.
Затеряны следы воды в пустом колодце.
Шаги глухой беды – не светится оконце...
По памяти снега, как поцелуи в щёку.
Холодная пурга худую гладит чёлку.
Но за руку – никто, и никого – в обнимку.
А «в ёлочку» пальто – мгновенье к фотоснимку.
Ты понимала всё спокойными глазами
и бережно ещё хранила мир меж нами.
Я помню: ты всегда жалела сильно-сильно,
чтоб обошла беда, не била пофамильно.
Смотрела по глазам, в них трепетно читала…
Что поздно… знала, мам ... Прощения искала…
Так глохнет тишина, пугает будто яма.
В устах моих одна твоя молитва, мама.