Кафельный пол, золотых сортиров
два, две же ванны каррарских груд –
небесный образ моей квартиры
в распоряжении воротилы
(с запада, слышу, палят мортиры,
рыщут зенитки-кариатиды
в небе купеческих звезд салют)
опустошён как весной берлога,
где ни воспеть, ни ржать, ни реветь.
В путь от порога до эпилога,
тихими стопами плоскость трогая,
благодарю я, что скорбь пологая
и эластична памяти твердь.
А на земле повсеместно просят:
паперть от булочных до метро,
сыплется в шапки латунь как в осень
листья с дерев; не потупив очи,
нищие родины одиночеств,
глупо стесняясь забытых отчеств,
нам выворачивают нутро;
на попечении бедных калики:
при ресторанах и бутиках
не подвизается паралитик
(жертвы имущих – на требы литий),
нищим не выгодна коалиция
с власть предержащими, даже полиция
не поминает о пустяках.
Тошно без подданных жить в державе,
голод без поданных лиц к столу
(если б из супниц не провожали
Ирода взгляды, накой скрижали?)
Олухи заповеди проржали,
если бы вскоре не пригвождали
крестообразно собрата к стволу.