Наступил ли октябрь. По лужицам
ли домой –
мне не важно.
Я был
немного разобран.
Впрочем.
Я исправно ходил от дома
и до метро.
И исправно ложился спать
только поздней ночью.
Иногда я смотрел на звёзды.
И что-то пел.
Очень тихо. Но ты
и рядом бы не расслышал.
За стеной по гитарным струнам
стучал Кобейн.
Ветер стены цеплял за вывески
и афиши.
Наступил ли октябрь.
И нужно ли нам пальто.
Теплый шарф повязать на шею?
Больное горло.
Я был вынужден пить топлёное молоко.
И не слышать аллегро Шумана
для валторны.
Я заваривал чай с малиной.
Кривил лицо.
Вечерело. Мело.
Фонарь под окном, сутулясь,
провожал тёмно-жёлтым светом
машинный сонм.
Торопливо бродили люди
по вестибюлю.
И октябрь ли?
Я был разобран.
Немного пьян.
За стеной по гитарным струнам
стучал Васильев.
В каждом шаге своём
я
находил
изъян,
превращая надежды в небо
над Хиросимой.
И октябрь – не октябрь.
Небесная бирюза
отражалась в озёрной глади.
Сверкали крыши.
Я молил о весне.
Я плотно закрыл глаза.
Я молил. Впрочем, Бог, наверное,
не расслышал.