Как известно, ум дан человеку не для того, чтобы умствовать, а для того, чтобы познавать мир Божий и находить своё место в нём.
Душечкин вскочил с кровати и схватился за сердце. В утреннем окне перед ним расстилалась или, лучше сказать, разворачивалась пёстрая самобранка города. Душечкин зевнул и кротко улыбнулся. Между тем, просыпалась и сама столица. Люди, спешащие на работу, в летнем рассеянном свете были похожи на давленный инжир или ещё на какой-нибудь экзотический фрукт, тронутый очарованьем раннего тления.
Душечкину даже показалось, что это не люди, а какие-то его недавние мысли, выскочившие из головы, пока он спал и ни о чём таком и не подозревал.
Как уже было сказано, ум дан человеку не для того, чтобы думать. Павел Велимирович - так из приличия называли нашего героя на службе – Павел Велимирович и не думал. Он мечтал.
Он мечтал утром, днём, по вечерам. Мечтал он в трамвае, на улице, в большом душном кабинете, куда набивались, как пчёлы в улей, его сотрудники и сослуживцы. Но чаще всего Душечкин мечтал в постели, в темноте, когда оставался наедине с собой да со сверчком, свиристящим откуда-то из-под дома напротив.
Предметом его сладких мечтаний ... Предметом было много чего: Павел Велимирович мечтал, чтобы сосед Пётр Иваныч, наконец, перестал храпеть за стеной, которая была из фанеры и преотлично пропускала любой звук. Во сне ему виделась знакомая косматая старушка, идущая с базара с полной корзиной непроданных подберёзовиков и белых грибов. Она протягивала Павлу Велимировичу огромный коричневый боровик. Потом во сне же он шёл на общую кухню и варил там душистый грибной суп, пахнущий осенней прелью, отчего испытывал прилив необъяснимого, почти детского счастья.
Иногда виделась ему красочная площадь, уставленная торговыми точками, обвешанными баранками и усыпанными всякими пряными, сахарными и маковыми сладостями. Он, Душечкин, ходил между рядами и спрашивал: «А почём пряничек тульский» или – «Квас у вас с хреном или с брусникой, или так себе?», или – «Петушок-то сахарный какой! Произведение, красота!..» Несмотря на обилие вопросов и похвал, Павел Велимирович уходил с торговой площади не солоно хлебавши, как и всегда бывает во сне. Так, однажды, мучился он от нестерпимой жажды. Подходит к пивным автоматам, а оттуда тёмная вязкая и тёплая масса медленно вытекает. Плюнул он во сне и вышел вон.
Ну, сны снами, а действительность никуда не денешь, она хлеба просит, воды, а иногда и вина.
Павел Велимирович действительность любил, но как-то отвлечённо, не совсем по-настоящему, а даже, можно сказать, понарошку... И как тут полюбить её полностью, если в ней на каждом шагу подстерегает какой-нибудь казус или что-нибудь неприличное, даже порой досадное. Свойство ли это натуры самого Душечкина, или же так оно и есть на самом деле, - герой наш не мог уяснить и понять. Вследствие этого любил он иногда приложиться к графинчику, который стоял на верхней полке застеклённого буфета тёмной груши. Прикладывался Душечкин не спеша, деликатно, но часто (он вообще не выносил всяческих излишеств и перегрузок организма, который был тонко настроен, ну, скажем, как скрипка...)
В один такой прозаический вечер, когда мысли Павла Велимировича никак не могли улечься в единую лодку, чтобы наконец поплыть по чудесной реке мечтаний, - в один из таких вечеров герой наш как раз тянулся за графинчиком, как, вдруг, дверь отворилась – и на пороге появилась ослепительно красивая женщина в гипюровой шляпке с полями. Душечкин отдёрнул руку от дверцы шкафа, украшенной выпуклой коричневой грушей, и словно оказался в положении вора или грабителя какого, пойманного на месте преступлении. Он как-то кисло улыбнулся, опустил взор долу и, сконфузившись, бодро произнёс: «Вы, верно, из домоуправления? Садитесь, пожалуйста!» И, сказав это, он придвинул к женщине старый венский стул с треснутым сиденьем. «Вы из домоуправления... А я подумал...»
(Возможно продолжение)