Сборник стихотворений 26

Марат Капашев Поэт
В Пьемонте точат палаши,
Скликают рати.
И итальянский курбаши,
Закончив врати,

Вдруг вырывает из ножон
Зеркальный отблеск.
Да, есть: немножко он пижон,
Но сколько пользы!

И вот ватага храбрецов,
Презревши негу,
Уходит к стану праотцов,
Бредя по снегу.

И, видя се, Наполеон.
Сердит, конечно.
Уж он-то, точно, не пижон
И бессердечно

Их он картечью положил-
Прощайте братья!
Свой жребий каждый заслужил,
Свои проклятья,

Свою удачу и беду.
И, смерть, конечно.
Любому- то, что на роду.
И так извечно.

В Генуе новый курбаши
Зовёт к отмщенью.
Зеркально блещут палаши.
Благословенье

Всем тем, кто в молодости был
Горячим, юным.
Кто слово чести не забыл,
В дрожащих струнах

Кто вдохновение ловил
В любви, в бою ли.
А то, что жизни на распыл
- Ну что вздохнули?-

Так смерть живи иль не дыши,
Придёт за вами.
Забыв про славы барыши,
Красавец, юный курбаши
Сквозь огнь и пламя…

Нет, нет, не рвётся он в цари.
Ведь он - всего карбонари.
Французов всех - на фонари,
А сердце - даме.


Золото моей души,
Жемчуга моей вселенной.
Быть влюбленным разреши
Безответно, к сожаленью.

Развели дороги нас,
По серебряным такырам.
Я лечу к тебе сейчас
К той, что вовсе не любила.

И не верила вовек,
Шла своим путем- дорогой
Самый нужный человек,
Ты опять уходишь в снег,
Несмеяной-недотрогой.


Прослойками: слой жира, мяса.
Корысть, нестойких всех маня
И тридцать сребренников в кассу,
Уже посыпались звеня.

Столь быстро выродилось мини,
Что лицезреем мы бикини.


А знаете, в этом что-то, по-моему, есть.
Быть может чья-то безбожная лесть?

А знаете, в этом что-то, по-моему, есть.
Быть может, гордыня и наглая спесь?

А знаете, в этом что–то, по-моему, есть,
Быть может, чья-то коварная месть?

А знаете, в этом что–то, по-моему, есть.
Быть может, чья-то неспетая песнь?

А знаете в этом что- то по-моему есть-
Чему не раскрыться ещё, чему ещё не расцвесть.

В закрытых бутонах ещё таит лепестки,
Бормочет спросонья, как волны спокойной реки.

И дышит тепло и спокойно, как сонные дети.
Неужто не поняли что? Ужель ещё не найдёте?

Сочный бутон с хрустом потянется к солнцу,
Как сладостный стон, как выстрел открывшейся почки.

Живёт и цветёт, конкретен и всеми признан.
Блажен, кто поймёт по самому первому признаку.


Обтекаем контур машины:
«Ситроена» или «Рено».
Убегаем не от кручины,
Созерцая пейзажи в окно.

На спидометре - двести двадцать,
Уноси меня «Мерседес».
Это главное: не казаться,
Это главное: верить в прогресс.

Потому что придут другие.
Скорость - символ и скорость- смысл.
Это понял и древний Киев,
И словенский князь Гостомысл.

И уже не бежим причины,
Обнажив сокровенную суть:
Будь машиной иль будь мужчиной-
Всё равно, но главное - будь.

Пусть несёт меня по бетонке
Авто, словно присевший зверь.
И мотор вожделенно стонет,
И урчанью его поверь.

Он не выдаст, и не обманет-
Он - машина, не человек.
На пределе возможного танец
Созерцай из-под спущенных век.

Уноси же меня от погони
«Ситроен» или «Мерседес»
Самый чуткий и самый стройный
Из авто-мото-велогрез.

Ты стремителен, век двадцатый.
Только скорость меня спасёт.
Что грозит: расщеплённый атом
Или турбонаддува рёв.

Всею мощью, упрятанной в поршни,
Всем расчётом мудрых таблиц
Устремляемся, но не в прошлое,
Потому что прошлое - блиц.

Это просто: казаться сильным.
И единственно верный ход.
Будь мужчиной, иль будь машиной,
Устремлённой за горизонт.


Неужто помню день,
Когда я был рождён
К позорному столбу
Судьбою пригвождён

Неужто помню день,
Когда я был сражён.
Ведь я – всего лишь тень-
И жалок, и смешон.

Я, может, тени тень
И отблеск тех лучей,
Когда казнили день
Во славу палачей

Ведь я – всего лишь тень,
Всего лишь жалкий шут.
Но мне – настанет день-
Осанну пропоют.


Минует и это время,
Минуют и эти года.
Как рад, что был я со всеми,
Как жаль, что один- никогда!

И в синей вечерней пороше
Тропинкой лесною бреду.
Я - гость в этом крае непрошеный,
Поймавший ночную звезду.

И в синей вечерней пороше
Иные встают времена.
И ласковой самой, хорошей
Готов я подать стремена.

Она, надо мною согнувшись,
Целует, почти как в бреду.
Я- стольник и верный конюший,
Поймавший ночную звезду!

Но вот засмеялась и хлыстик
Ударил по крупу коня.
Она засвистала мальчишкой:
«Конюший, держи стремена».

И вот она мчит без дороги,
Сбивая ромашки в цвету,
Я - верный конюший- о боги!-
Поймавший ночную звезду.

Застыть бы лесною шишигой
В глухом заозёрном краю
И к чёрту печаль и интриги:
Я лишь стремена подаю.

И конь вороной иль буланый,
Уносит тебя сквозь метель.
И как же печально и странно,
Что рядом другие теперь

И тот, кто подаст тебе стремя-
И губы подставит свои.
А звёзды дрожат в полудрёме,
В холодной степной полыньи.


Одиночество…
Как представить себе одиночество?
Падших ангелов грустное зодчество?
Нетворенья бесформенной тьмой?
Навсегда наступившей зимой?
Алым проблеском тщетных надежд?
Вдовьей скорбью неснятых одежд?
Без следа исчезают пророчества
Как усмешку невозданных почестей?
Одиночество…
Как представить себе одиночество?
Как полёт на последнем крыле?
Как молчанье лежащих в земле?
Неизбывным стремлением к творчеству?
Одиночество…
Как представить себе одиночество?
Чёрной глыбой, лежащей в земле?
Жарким светом, уснувшим в золе?
Нелюбовь, непечаль, одноночества…
Мне таким предстаёт одиночество:
Безнадёжны пустые глазницы,
Как большие умершие птицы,
В темноте пронеслись вереницы
Всех, летящих в своё одиночество.
Не мечтается им, и не хочется
Ни по имени чтоб, ни по отчеству.
Одиночество…
Как представить себе одиночество?


Простите меня за то, что кликуша,
Простите меня за то, что поэт
За то, что я никого не слушал,
За то, что знаться со мною не след.

За то, что я по базарам мира
Стою с протянутою рукой,
За то, что тени в моих кумирах,
За то, что с меня барыш никакой.

За то, что дева уходит к другому
С тугой, набитой златом мошной,
За то, что один, за то лишь, что кроме
Меня – никого. Ну какой же смешной!

Ведь разве стихи для счастья привада?
Ведь разве прокормом служат стихи?
За то, что всё время проходят рядом
Те, кто к цвету звука глухи,

Те, что моря не чувствуют запах,
То, что закаты пахнут бедой,
Те, к чьим цепким сосисочным лапам
Прилипнет хотя бы один золотой.

Но я, который не любит штампов
- Время смоет меня и стихи-
Опять один пойду по этапу
И снова тать мои потрохи

В холодную грязь густеющей ночью-
Так вот за слово какая цена!
Но мне судьба иного не прочит
И чаша будет испита до дна.

Я – это знаю, я - это знаю
И я не очень об этом грущу
Моя удача, моя вина ли
То, что этого я хочу.

С клеймом на лбу  на базарах мира
Стою с протянутою рукой.
И плачет,  в голос рыдает лира-
Цена за всех непоэтов покой.


Только вы меня не обманули,
Только вы со мною до конца.
А болезни, беды- точно пули-
На любого хватит храбреца

Я иду в верховья, точно рыба.
Через камни, через быстрину.
Ах, спасибо, милые, спасибо
Уж за то  одно, что не тону.

Что тянусь и, вырывая клочья
Сердца, мяса - всё же не тону
Мне вы в жизни помогали очень,
Мне вы дали истину одну:

Умереть, пробившись через беды,
Глухоту, забвенье и прибой,
Чтобы плыли, точно белый лебедь
По весне вернувшийся домой,

Все стихи. Ах, милые, спасибо,
Ах, спасибо, милые, за всё.
За удачу умереть красиво,
Опираясь на волну плечом.

И качаться в синеве глубокой,
Опираясь песнею- крылом.
И мечтая об одной далёкой
И ещё мечтая об одном.

Друге. Это всё-таки красиво:
Умереть, ликуя и трубя.
Ах спасибо, милые, спасибо.
Милые, спасибо, за себя.
...

Я был на бюллетне, измучен гриппом,
Лежал в постели, доводам внимал
Рассудка: что-де вот нашлась же пытка,
Которой я никак не понимал.

За что, за что лежу в своей постели?
За что, за что же пытка мне сия?
Любезности родных мне надоели
И, вовсе отвращенья не тая,

Смотрел на апельсин, на два лимона,
На чай в стакане и кусок торта;
И отдых мой, желанный и хвалёный,
Отнюдь не то же, что о нём мечта

Здесь много маяты и много скуки,
В покое сем немало клеветы.
И я лежал, заламывая руки,
И понимал всесилие тщеты

Уйти от этой мысли. К телефону
Я руку протянул и стал звонить.
Своим знакомым. Да, своим знакомым,
Которые обязаны любить

Меня. За что? – Я этого не знаю,
Но всё- таки обязаны любить.
Я слышу в трубке: как они снимают
Её и начинают говорить.

Им некогда, одни успокоенья:
Мол, поскорей на ноги становись,
Наведаться не могут, к сожаленью.
Ну что поделать- замотала жизнь.

В милицию звоню, звоню пожарным.
И вызываю скорую: ноль три.
И в трубку тянет то дымком угарным,
То тошнотворно пахнет формалин.

И тут звонок. Вы кто? Да тот, имярек
Да; это я. Вы звоните ко мне
Какой судьбы божественный подарок!
Такое не приснится и во сне.

Ко мне графиня. В гости. На два слова:
«Нам надо объясниться тет- а- тет.
О вас, мол, слова не было худого.
У вас в моих глазах авторитет.

Я знаю: вы поэт, но из другого
 Столетия. Всё ж ямбу вы верны.
И значит собеседника иного
Не надо мне». «Нельзя ли объяснить

Точнее: почему, зачем поэт вам?
Какая в этом срочная нужда?
«Скажу потом. Так значит вы придёте?»
Болезнь моя забыта без следа.

Пижама снята, щёлкнули подтяжки,
И галстука захлёстнута петля.
Вздыхая и притворно, и нетяжко,
Из дома выхожу. Зачем и для

Чего? Ну, право, этого не знаю.
Вот дом, квартира, вот она сама,
Графиня. «Сударь, я вам обьясняю
Вы мне нужны. Обязана весьма

Я вам. Письмо из прошлого столетья
К несчастью, перепутались века.
Влюблённые страдают, словно дети
И между ними тёмная река

Годов, событий, жизни непрожитой,
Печали, слёз, забвенья и тоски,
И вы письмо сейчас передадите
И скажете, - что вашей, мол, руки

Просил прекрасный, нежный Казанова
Да-да, тот самый. Разве есть изъян
В его судьбе? И кувшины с любовью:
«Графиня». И с любовию стакан:

«Графиня». Как хрустальные виолы,
Посуда дребезжала на столе
«Я передам. И только лишь, не боле-
Я в этой не участвую игре».

Я взял письмо, облобызал ей руку.
И приподнял с почтеньем котелок.
Ах боже, ну какая в этом скука!
Ну почему всем это невдомёк,

Что могут перепутаться столетья!
Какая в сём безбожная игра!
Какая жаль: не сходятся приметы,
Бездарно пропадают вечера!

А мы? А мы? Ну чем и в чём мы лучше
Всё тот же сплин и та ж во всём хандра.
Событья ненаставшего попутчик,
Свидетель отошедшего вчера,

Принёс письмо. Она – преподаватель,
Брюнетка, остроумна, недурна.
И всё-таки ошибся мой приятель:
Признаюсь: не понравилась она.

О где ж ваш вкус, великий Казанова?
И правду говорят: любовь слепа
Но нам ведь нет хотя бы и такого
И в страхе мы не перекрестим лба.

Мол, чур, меня, мол, обойди сторонкой.
К чему и для чего напрасно ждать!
Ведь вот у нас доступные девчонки-
К чему же невозможного желать.

А ведь стрелялись, вешались, тонули,
Теряя обожания предмет.
И нам не страшны ни петля, ни пуля,
Утерян страсти пламенной секрет.

И снова грипп, и градусник под мышкой,
На диске палец: ноль- один, ноль-три.
Хоть не горю, не грабят, но без риска
С каким-то безразличием внутри

Звоню, звоню и всё осточертело:
Ах, если б можно к чьим-то пасть ногам!
И пел сверчок, и радуга шипела,
Когда лучи пронзали мой стакан.


Хочется, хочется
Песни и полёта.
Хочется, хочется
Хочется чего-то

Хочется улыбок,
Слёз и поцелуев.
Хочется ошибок,
Только не впустую

Хочется мороза,
Снега и бурана.
Только чтобы всё же
Поздно или рано

Синий сумрак мая
И сирени гроздья.
Чтоб любовь былая-
Не сплошные слёзы.

Чтоб былая дружба
Не была былою.
Чтобы легче служба,
Чтобы на постое.

Мягкая перина,
Пироги с блинами.
Чтобы всё как ныне
Было между нами

Чтобы летом – солнце,
Грозы и купанье,
Чтоб умней и тоньше.
Не всегда словами,

А порой - и делом,
Дружеской улыбкой.
Чтоб ты песни пела
Над ребячьей зыбкой.

Чтоб по-человечьи
Всё – как меж другими.
Может, и не легче,
А трудней, Марина

Но бывает разве
Лёгкою удача?
Всё - не в миг, не сразу
Так или иначе

Но однажды в праздник
Загудят колёса.
И колдун - проказник
Снимет все вопросы.

Всё само решится:
Подобрей начальство,
Понежней милиция.
Всякое канальство

Канет, может, в лету,
Девушкам - гвоздики,
А парням - билеты
На «Спартак» великий,

На «Милан» могучий,
«Олимпик» блестящий-
Всё ведь будет лучше,
Всё ведь - настоящее.

Хочется, хочется
Хочется чего-то
Хочется, хочется
Песни и полёта.


«Роняет лес багряный свой убор»,
О, сколь мила разлука мирозданью!
Я помню голос этот до сих пор,
Его невыносимое страданье.

Его невыносимую тоску-
Ну что нам в том, что лес листву роняет?
Но вымолвить спокойно не могу-
Меня моё волненье обгоняет,

Моя печаль. Ах, всё же на веку
Не много дел, что равны этой муке.
Когда печаль, проникшая в строку,
Терзается, заламывает руки.

И нет ведь оправданья никому
За созерцанье, праздность и разлуку.
И ведомо лишь богу одному:
«За что, за что печаль сия и мука?

И, в серость неба, погружая взор,
Моя душа в строку сию вникает:
«Роняет лес багряный свой убор»
И ветер книгу судеб залистает

И шевельнёт, как лист, мою судьбу
И запорхает лист, как лист осенний,
И осени последнее табу-
Оно залог иного возвращенья.

И, в чью-то песню втиснутый весной,
Мой перст в себя же самоё вникает:
Уже и в жизни явленный иной-
Он по-иному всё переиграет

Но и тогда сквозь смутный разговор
Времён во мне музыкой возникает:
«Роняет лес багряный свой убор».
Ну что тут делать - лес листву роняет.


Июньский дождь струит средь нощи
Потоки ливня по стеклу
Блистает молния, рокочет
Далёкий гром. Не по нутру

Мне это увяданье цвета,
Июньской пламенной красы
Но дождь угаснет до рассвета.
Уже и счёт-то на часы.

Ему недолго красоваться,
Не долго молниям блистать.
Но я влюблён в него, признаться,
Боюсь я от него отстать.

Ведь среди мягкого покоя
И среди летнего тепла
Душа приемлет не любое
Не окончание, а зла

И правды, ливня разрешенья-
Чревато молнией оно.
Но дождь июньский в утешенье
Струит и брызжется в окно.


Вальс цветов

Цветы кружат по небу синему,
Цветы кружат, кружат, кружат
Средь облаков, покрытых инеем,
Всегда спешащих невпопад,

Среди веселого цветения,
Среди беспечной суеты.
Они кружат по вдохновению-
Кружись и ты.

У всех цветов, наверно, мания:
Как и у женщин- на виду
У всех кружить- хоть ноль внимания,
Хоть смотрят так, как на звезду.

Цветы кружат средь лета буйного.
В огне июньской новизны.
Ах, небо было бы лазурнее,
Ах, были б взгляды влюблены!

Они кружат, они- беспечнее,
Чем ваших взглядов мотыльки,
Упоены короткой вечностью,
Пестры, нарядны и легки.

А что за этою воздушностью,
Они и сами не поймут.
Они беспечные, цветущие,
Но красотой своей не лгут.

Они такие же ранимые,
Как мы во глубине души,
Никем от горя не хранимые
И не способные решить,

Что лучше: долгая морока
Иль яркий вальс средь облаков
Ценою нашего восторга
Им не короткая любовь,

Другое что-то. Среди лета,
Средь акварельной синевы,
Они в восторге от полета,
Они по- своему правы

Благословенно ваше счастье
И эта неба синева,
Что нашей радостью отчасти,
Отчасти юная трава,

Что тянет стебли, мотыльками
С неё вспорхнувшие цветы.
Кружат меж небом и домами
И не боятся высоты.


Глазастая моя печаль,
Неунывающее солнышко,
Мою ты освещаешь даль,
Улыбкой ласковою полнишься.

Неугомонная моя,
Моя веселая певунья,
Самозабвенная моя,
Моя беспечная шалунья.

Бутоны глаз твоих в ночи
Мне сердце полнят ароматом.
Хрустальный голос твой звучит,
И сердцу звук его понятен.

Сияй в ночи, мерцай звездой,
Плыви сквозь полдни и закаты,
И сердце мне сжимай уздой
Своих улыбок и объятий.

Хрустальная моя, сияй,
Мерцай, моя неугомонная.
Игривая моя, играй,
Не спи, не спи, моя бессонная.

Твой облик, тающий в ночи,
Вплывает пусть в мою дремоту.
И с новой силою звучит,
И сердца моего заботой

Не потускнеет никогда.
Пусть, никогда не унывая,
Плывёт, горит моя звезда,
Моя навеки дорогая.


Сеньора Рамона
Полюбила Парамона.


У моей подружки
Вкусная ватрушка
Кто ни едал
«Спасибо» сказал.


Что делал я с женой до утра,
Не знает даже Кама-Сутра.


Я в юности дарил охапками,
Швырял я тысячи и сотни.
И не оставил сил на главное:
Мне нечего сказать сегодня.

И столь беспутно промотавши
И юность, и красу, и песню
Я - тот, тот самый, ненаставший,
Тот самый я, неинтересный,

Жующий мяту валидола,
И юность чуждую клянущий.
Да, я тот самый, невеселый,
Познавший: молодость упущена.

Я заклинаю: ради бога
Беречь любимых, чувства, песни.
И выйти всё же на дорогу,
Восстать, как феникс, столь чудесно,

Как мне судьба не отпустила,
Как мне уменья не достало.
Чтоб все страданья искупило,
Чтоб в силе зрелой бушевало,

То самое - что мимо, мимо…
То самое - что поздно, поздно…
Живите милые, любимые
В свои часы, мгновенья звёздные.

В своих размеренных орбитах
Храните силу настоящую
Живите милые, живите
Моею жизнью ненаставшею.


Ну чтоб судьбе не баловать Ахилла,
Когда б на пятки натянул бахилы.


Сугубо мирное.
Летят по небу головастики.
Прекрасно, что они без свастики.


За ночью вслед приходит день,
А, может быть, наоборот.
За встречею грядет разлука,
А, может быть, наоборот.
За счастьем вслед идет беда,
А, может быть, наоборот,
В лед превращается вода,
Или вода - обратно в лед.
За жизнью вслед приходит смерть,
А , может быть, наоборот.
Поглотит океаны твердь,
Спаси от этого господь!
Господь пасет своих овец,
А, может быть, наоборот.
Начало ищет свой конец,
А, может быть, наоборот.
Река течет меж берегов,
А, может быть, наоборот.
И явь – прекраснейший их снов,
А, может быть, наоборот.
Из тучи в пашню дождь идет,
А, может быть, наоборот.
Охотник льва подстережет,
А, может быть, наоборот.
На деве женится богач,
А, может быть, наоборот.
Всяк ищет повкусней калач,
Солдат, трактирщик и палач,
А, может, быть, наоборот.
Торговец продает товар,
Имея с этого навар.
А, может быть, наоборот.
Когда за нами смерть придет,
Всех за собою уведет-
А, может, - и не всех.
Про юность вспомнивший старик,
И старость позабывший -дик
В сетях самообмана,
В свои попавший невода,
Нелеп как твердая вода,
Нелеп, ведь правда, господа? -
Не ставь другим капкана.
Ленивый ценит лишь покой,
Ему сражения на кой?
Но нет и пораженья.
А то, что жизнь проходит зря-
Ленивому до фонаря,
Ему и вздох-движенье.
Скупой считает каждый грош,
Булавка как с алмазом брошь,
В мильон карат скупому
Но такова его душа:
Все взять себе и не шиша,
Ни крошечки - другому.
Но тем ценней иной делец:
И дни и ночи как скворец,
Поет самозабвенно.
Из всех удач лишь песню взял,
Всем по душе его вокал-
Их мало, к сожаленью.
Но тот, кто утром  утру рад,
А ночью – ночи, тот богат,
Сокровища - несметны.
Луч солнца - только золотой.
Луна серебряна – постой!
Росинки самоцветны.
Он жизнь без злости проживет,
Хоть сыт всего два раза в год.
И жизнь ему-награда.
К такому ластятся ветра,
Такому и метель-сестра,
Ему богатств не надо.
Однажды каждый выйдет в путь,
Дорога-смысл, дорога-суть.
Призвание -дорога
Но каждый хочет отдохнуть:
Поесть-попить,
Потом уснуть-
Не так уж это много!
У зверя есть в лесу нора,
У горного орла –гора.
И у затычки есть дыра.
У листьев на ветру- ветра,
И дом –у человека.
Пусть будет дом его высок.
Пусть будет ближе, чем висок,
Рубцу его подушки.
Пусть будет у него жена,
Детей родит ему она,
В младые лета-как весна,
А в старости- старушка.
Пусть жизнь идет за годом  год,
И жизни сей круговорот
Всех мудрых не смущает.
Ведь за труды их ждет почет,
За сыном внук уже встает,
И род его мужает.
Извечна жизнь, извечна смерть,
На том стоит земная твердь:
Все жаждет обновленья.
За жизнью вслед грядет покой,
И снимет нас, как сон  рукой,
Иное поколенье.
Пора дорогу уступить,
Жизнь смерти карой искупить,
Но что на свете вечно?
Всему на свете есть конец,
Но жизнь-всего, что есть венец,
И благо бесконечно.


Он прилетел, могучий, как двутавр,
Ревниво-чёрный, как Отелло мавр.
Тот сразу задал роковой вопрос…


Сорок лет пройдут, как сорок тысяч веков.
И из белых, как снег и как лед, облаков
Будут люди строить себе дома,
Комфортабельные весьма.

Будут люди летать на любую звезду,
Колоссальные силы возьмут под узду.
И напишут люди тома и тома
Величайших прозрений, прорывов ума

Но и тогда, как тоненький стебелёк,
Невесомый порхающий мотылёк,
Будет так же тонок он и раним,
Хоть исчезнет понятье: подлец, аноним.

Всё равно он будет и плакать, и петь,
И о чём-то будет всегда жалеть,
И чего-то будет искать всегда
Да-да-да-да да-да – да, конечно, да

Потому что в холод и жгучий зной
Кто-то нужен ему такой же родной,
Как его же тело, его же душа-
Вот и будет ходить и ждать не спеша.

Или будет спешить, ошибаться, но ждать.
И бояться, бояться всегда опоздать.
Ах, забавный, наивный чудак – человек!
Что изменит сей век, что изменит тот век?

Что ты можешь поделать с  самим собой,
Что ты можешь поделать, молчи или пой?
Но всегда и везде, но везде и всегда
Да-да-да-да-да да-да, конечно, да.


Это - моя земля:
Англия, Франция, Германия
Это – мои реки:
Амазонка, Нил, Миссисипи
Это - мои горы:
Кордильеры, Урал, Аппалачи
Это - мои братья:
Мексиканцы, бушмены, пигмеи.
Это - мои джунгли, это- моя тайга,
Это - моя Сахара, это – моя Невада,
И где бы в кого бы не стреляли
На этой прекрасной и страшной земле-
Они стреляют в меня.
Каждая пуля попадает мне прямо в сердце,
Каждый крик о помощи
И каждый крик отчаянья, боли-
Это мой крик,
Рвущийся из моего обугленного страданием рта
И все олени, и все белые медведи,
И все жуки, и все обезьяны,
И все птицы, и все рыбы-
Это мои младшие братья.
И в глубине души они верят человеку,
Надеются на его защиту.
И вся эта земля
Со всеми живущими на ней-
Это моя Родина.
Здесь я родился.
И здесь я умру.
И ныне, и присно,
И во веки веков
Благодать этой жизни со всеми нами
Аминь.


Как важно вовремя родиться,
Эпохи пламенем гореть,
Быть продолжателем традиций!
Важней лишь к спеху умереть.


Ужас какой!
Боженька, за что ты не любишь меня?
Может быть за то,
Что я не верю в тебя?
Но всё равно: ужас какой!
Ужас! Ужас! Ужас!