Он проснулся ночью.
Она лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок.
"Что такое Эмбарго?"- спросила она.
Через некоторое время она наложила Эмбарго на их отношения. Сначала это были нервные короткие санкции, между которыми он лавировал как умелый моряк при 8 бальном шторме, но потом последовало жесткое Вето. К которому он был уже готов.
Он был вымотан и высушен.
Параллели снова стали параллелями.
Но теорию вероятности никто не отменял, и он знал, где то там есть точка пересечения.
Он знал.
Но сейчас надо было жить дальше.
Он стал птицей и попробовал взлететь. Но сил уже не хватало. Розовый отблеск огня превратился в маленькую точку и затаился угольком на самом дне собранного из драных кусков и заштопанного сердца.
Для поддержания мира сотворенного им вокруг себя, он сорвал крылья и стал рудокопом, кротом, волком, оберегающем свою территорию и ищущего средства для существования.
Одно оторванное крыло послужило закладкой в томике Иосифа Бродского, другое хранилищем перьев, для написания стратегических планов, финансовой отчетности и лишь иногда поэтических зарисовок.
Ночное небо заволокла темнота. Но через некоторое время стали загораться звезды. Они не могли сравниться с той что светила в ту ночь, отражаясь в ее широко открытых глазах, но и они просили тепла и давали сил.
Тепло растекалось, уголек снова хотел стать огнем, пламенем, не знающем границ и пожирающим, присваивающем все, что может гореть в ответ.
Но время не лечит, оно лишь шлифует наложенные швы. Затирает их, делая не видимыми взгляду.
И как только мелькал свет, той яркой звезды, самый неровный, драный шов становился красным и выстреливал в сознание дробью из хаоса, желания, надежды и боли.
Снова стали пробиваться крылья. Молодые, крепкие и полные сил.
Он как мог сдерживал их. Не давал им расти. Закапывался глубже, убегал дальше в лес. Но крылья как и он были не покорны, самостоятельны и властны. Они стали пробиваться чрез замкнутые на них пальцы. Прорезая их до крови, питаясь ею и наливаясь багровым цветом.
Первый полет был неожиданным. Он просто ступил с порога и запутавшись в бельевой веревке, растянутой во дворе, рухнул на землю. А сознание прошептало - "Ты снова летал".
Совсем скоро он научился обходить расставленные ловушки, и взмывать в синее небо, которое было глубоко, но не глубже ее взгляда, плотное - но гораздо мягче поставленных ею границ.
В полетах он видел других одиноких птиц, ищущих свою силу, свой ветер, свое направление. А он так и не нашел ветер... тот ветер которой нес его к яркой звезде, где-то в самой глубине ее нежности.
Тот ветер был легок, с запахом весны, свеж, бодр и молод.
Сейчас все ветра либо обходили его, либо он сторонился их.
Крепкие большие багровые крылья уже не нуждались в помощи ветра. Они знали свою силу и несли его часто не по согласованному маршруту, выбирая направление по яркости ближайших звезд.
Возвращаясь домой он перелистывал и перечитывал написанные им схемы, стратегии, планы.
Делал пометки,что-то дополнял, менял, вычеркивал.
Радовался смеху и крику своих птенцов, ухаживал за их молодыми, только начинающими пробиваться крыльями и дарил цветы с лугов, тому Сиянию, что была рядом с ним.
Мир, который он создал в рамках границ действующего Эмбарго, менялся, становился ярче, полнее, крепче и больше.
Багровый цвет крыльев тускнел и терял краску, становясь вначале светло красным, светлее, светлее, пока не потерял старый цвет и стал наливаться светло пепельным с оттенками голубого сияния.
Он был горд своим созданием.
Теперь он свободно летал высоко в небе, знакомился с другими пернатыми.
В разговорах о ночах, звездах, ветрах и крыльях они разбивали стекло одиночества живущее в каждом сердце. Осколки разбитого стекла летели на землю превращаясь в летний дождь или первую росу.
Летая в облаках и создавая из них образы и формы он неожиданно обнаружил черную точку в небесном своде, присмотревшись точка оказалось трещиной.
Он подлетел.
Это границы Эмбарго начинали рушиться.
Он наблюдал за этим несколько дней. А когда трещина стала больше он почувствовал дыхание того самого ветра.
Весеннего легкого ветра, который держал и давал силу его старым крыльям.
Он завис напротив трещины. "Эмбарго" - подумал он - "тоже имеет срок..."
Он смотрел сквозь трещину и видел сияние.
Что-то внутри него съежилось, забилось как мышь в дальнем уголке. Грудь стиснуло.
И он увидел глаза.
Те самые глаза, в глубине которых он всегда тонул.
Он всегда шел к ним только с белым флагом, без контроля и попытки быть победителем. В них сверкнул отблеск улыбки. Слабой, ожидающей и такой необходимой.
Он почувствовал, что крылья останавливаются и через мгновение начнется безвластное, бесконтрольное, сметающее все на своем пути - Падение.
Падение разрушающее его мир, его создание, формы, границы и принципы.
Резким и сильным движением он вырвал из сердца, кусок того сияния этих глаз, что хранил все это время. И твердым движением наложил на трещину.
Закрыл ее, замазал, затер все щели.
Эмбарго
Его как клеймо поставил он. Внутри что-то разорвалось от боли.
"Эмбарго, со сроком - НАВСЕГДА" - промолвил он и спикировал вниз.
Придя к себе он заметил кончик перьев старых крыльев, торчащих в книгах на полке.
Шевельнул его и немного потянул.
Книга свободно выскользнула с полки, крылья полетели в одну сторону, книга в другую и осталась лежать в открытом виде. Глаза поймали строчки:
Почему все так вышло? И будет ложью
на характер свалить или Волю Божью.
Разве должно было быть иначе?
Мы платили за всех, и не надо сдачи ...
И.Бродский 1972г.