Нам говорят: героев нет, исчезла честь и слава жизни.
Нам говорят: истории конец, стервятники справляют свою тризну.
Нам говорят, что доброта - товар себя давным-давно изживший.
Нам говорят, что милосердный слеп, он в этом мире уже лишний.
Мне говорят: ты, брат, дурак, когда забыл о выгоде и чине.
Мне говорят: случилось так, угасла светлая лучина.
Мне говорят, что нет нужды в одеждах чистых, скромных, белых.
Мне говорят, что вот уж сотни лет взошло над миром солнце серых.
Я огляделся, посмотрел, схватил фонарь и кинулся бежать.
"Не может быть!" - кричал себе, - "Как так о чести стали забывать?
Когда безгрешность сделалась грехом, а тусклый стук монет нам души измельчил?
Когда насмешек злых навет порывы сердца подточил?"
И я бежал, скрывая слёзы, ведь грусть отныне только слабость.
И тем, кто слаб, поддержки нет, им всем до смерти совсем малость.
Я замер, мыслью пораженный, фонарь упал, разлилось пламя.
"Быть может стоит умереть?
Запрыгнуть ловко в смерти сани?"
Так спрашивал я хмуро, стоя в кольце огня,
Задумался о судьбах мира, жизни, смерти, жалея лишь себя.
И вот услышав чужой крик, я сбросил злого эго чары,
Весь обратился в скорый бег, словами горькими обрушивая кары.
"Ты неразумный мотылёк!
Куда полез, зачем пошёл ты в жадную пожара пасть?
Чумазый мальчуган, ну что за странная напасть?"
И он смотрел невинным взглядом, его ранения скрыла ночь.
"Я так хотел тебе помочь!"
Нам говорят: прошли златые дни, героев ныне нет, ушло из мира светлое боренье.
Нам говорят: поделать ничего нельзя, пришла пора отчаянных молений.
И тихо шепчет вкрадчивое зло: бороться с этим невозможно.
А я кричу ему в ответ: "Но как же, жить ведь так не должно!"
Я вижу свет в людских глазах,
Я слышу их сердец неровные надежды.
И по тропинкам алчности, впотьмах,
Бегу, накидывая белые одежды.