не увидеть самому своей судьбы
не раскаяться, не отличить и не найти
в этой ловушке из насильно включенной темноты
как долго придется, с обрыва падая, на тормоза давить?
не за свидетелем скрываться разукрашенной душе
не за цветами слез в отражении укорам придаваться
а падать в чувство, что стало нарицательным клише
а падать в чувство, за которым сердцу одному пришлось остаться
здесь, за забором глаз людских
из-за которого еле виден свет религии, загадочной и лживой
так хочется верить, ждать, отчаянно любить
но выхода нет там, где все сожрано в душу вмерзающим огнем
как лики ангелов, грехами извращенных
здесь - лишь взирание пепельных небес
в глазах тоскующих, к кому-то обращенных
лишенных теплоты из пропасти с кем-то незавершенных встреч
стеклянных линий оборванных в начале
еле блестящих откровений каверзная суть
источала свет, тот самый, которого так мало
проникало в жизнь, без смысла чей был преисполнен путь
без следа шаг, без отпечатка пальцы
и вот, карабкаешься по скользкой, под углом стене
срываясь и падая, без сил снова забраться
льёшь слезы в кровь, что брызжет на месте оторванных ногтей
зубами тщётно взгрызаться в обещанья
которые не дали, которых не исполнить слов
и словно сон, вся эта тьма сжирает, махая на прощание
и, улыбаясь, на клыках облизывает кровь
бездумно ищешь на черном полотне глаза
в кои вглядеться бы, да найти ответ
почему, зачем, и, собственно, когда
последняя утекла и высохла слеза?
в раскаянии суть, но не предел обиды
той самой, что вместо виски наполняет переполненный стакан
глотать огонь, глотать и лед с поверхности орбиты
где в безысходности хранится оцепеневшая душа
к которой, земли лишаясь из-под ног
ведет та дверь, за которой исчезли все шаги
что ещё сделать, чтобы увидеть свет сквозь смог?
и в откровении не дать себе с ума сойти?
покуда боль не открывает ставни
а любопытство детское не дает с-под одеяла выйти
где же ответ, на вопросе самом главном
каков цвет света на твоей душе, разорванной и чистой?