Во славу истинной Свободы!15.
Душа приблудная устала
бродить. Сады, сады, сады...
Семирамидный Свет опала
и взор, считающий следы.
Душа устала. Что же проку
писать о том, в чём мало соку
и прочей дивной чешуи,
сребрящейся средь трав безводных.
Глаза же ищут первородно
былого радости. Ну и...
Страниц всё больше. Равнодушие
щекочет ласково удушьем.
Вотще умолкла жизнь навеки
на полках древних, где - уют.
Что хочешь? Лучше там, чем тут.
Мечты увязнувшие реки
из хризантем... Белеют ветки.
И смежил веки день деньской,
и все ушли на водопой.
Лишь романтические бредни
поэта мучают в соседней
чудесной роще роз и грёз
средь синих тремоло стрекоз.
Умолкла жизнь. Прогрохотала.
А рельсам - всё каренин мало!
Они хотят ещё, ещё...
Чтоб с кровью пол был замощён.
Неукротимость пелерины
мечтала родину покинуть,
но не смогла. А всё ждала.
Причал, где "алые" дела...
Покой угрюм, хоть мы стремимся
к нему как можем. Дюнно снимся,
и с проволочками дождя
спешим заполнить, что нельзя.
Питаясь только слёзной пылью,
в которую поверить - крылья
уже, возможно, не дадут.
Но здесь - наш дом. А там - редут.
Война... И спешное Начало,
что вовсе нынче одичало.
Слепит, зовёт... И полон рот
песка, ведь в джунглях укачало,
и ноет муторно живот.
Но я под струи твоих волн,
где стихотворных всплесков полн
твой чёлн,- бегу и напеваю
о том, что и сама не знаю.
Не одичала, нет. Свет глаз
готов слепить хоть напоказ.
Но с каждым шагом поспешая,
я торможу, себя взрывая -
сказать, что раньше без прикрас
не говорила и анфас.
Что удивительно. Свобода
нас принимает вновь у входа.
Как будто пушкинская власть
ещё раз в теле родилась.
И жаждет сладкого мажора
на фоне эвридик из хора.
А сам Орфей ушёл в песок.
Ему, поди-ка, невдомёк,
что Эвридика вышла, стёкла
разбив у ада. И Софокла
призвала в мир родиться вновь,
чтоб написать про Ту Любовь.
Кровь очищающая влага -
твои стихи. Моя отвага
им отвечать строфою оды
во славу истинной Свободы!
Благодарю за дар стихов,
за слог, итог твоих даров,
за рифмы ясные поляны,
за то, что пишешь о Светлане.
И пусть рождение Начала,
что в листьях трепетно молчало,-
теперь звенит, гласит и внемлет
тому, кто Новое приемлет!