Стихло. Дождик прекратился.
Утро вытеснило ночь.
Встал мужик, перекрестился
и пошёл из дому прочь.
Не совсем и прочь, конечно,
и совсем не насовсем,
чтобы выглядеть беспечным
созидателем проблем.
Просто небо стало выше,
солнце вышло из-за туч,
и мужик из дому вышел
жизнерадостно живуч.
Он шагал, ступая в лужи,
видя мир, как Марк Шагал,
– изнутри, а не снаружи, –
и шагал себе, шагал.
Шли ему навстречу люди
и попутно люди шли,
не лишённые иллюзий
и свободные от них.
По асфальту и брусчатке,
не кругом, а напрямик
в полном шёл себе порядке
пробудившийся мужик.
Долго топал и дотопал,
наконец, до цели он –
это был высокий тополь,
вросший в небо целиком.
Мужичок к нему прижался,
тополь ветками качнул:
наконец-то он дождался,
чтоб мужик к нему прильнул.
Стоя так в обнимку, оба
поражали всех вокруг
заразительной хворобой
не похожей на недуг.
Тополь тот в далёком детстве
был посажен мужиком
и в его остался сердце
кучерявым топольком.
Время шло, летели годы,
тополь рос, старел мужик
по законам мать-природы,
по которым жить привык.
На короткие свиданья
с милым деревом своим
всякий раз походом дальним
выходил всегда один.
Нёс к нему свои печали,
исповедовался в них,
а потом, когда прощались,
уносил с собою их.
Тополь неодушевлённый
ничего не мог понять,
но, шумя листвой зелёной,
позволял себя обнять.