ноябрь 1263 года
1
(последнее свидание)
Кирилл, людей, видавший в жизни многих,
Давно их научился понимать,
Не чувствовал доселе той тревоги,
Сейчас был с ней не в силах совладать.
Чем ближе подходил он к этой келье,
Тем больше возрастал волненья вал.
Войдя, смотрел на князя с недоверьем,
С трудом богатыря в нём узнавал.
Глаза и рост, ручищи эти только
Остались от былой величины,
И не было той складки резкой, горькой
Над переносицей, обильной седины…
Муж крепкий и достаточно суровый,
Он, внешне, чувств почти не проявлял,
А тут, от впечатлений сложных новых,
Не выдержал, не смог, не устоял…
Приблизился поспешно к ложу князя,
Забыв, на время, сан свой. Перед ним
Лежал больной, морщины тонкой вязью
Опутали лицо и сделали чужим.
Но Невский встал с кровати сам, вдруг, на пол,
Припал (хотел обнять) к его плечу,
Присесть призвал движеньем слабым
К столу, зажёг ещё одну свечу.
«Ты, князь, почто нас так пугаешь?
Скучаем все и ждём быстрей домой,
Поправишься к Николе, полагаю,
И с новой силой и молитвой в бой.
Поклон земной и низкий шлёт княгиня
И чадо малое, и дворня, светлый князь.
Надеются, что скоро будешь с ними,
Княгиня-то, лебёдушкой, рвалась.
Данила у тебя вельми смышлёный,
Растёт пострел, как будто на дрожжах,
Сдается, Александр, что княжич оный
Не даст себя татарам унижать.
Уже сейчас к оружью руки тянет,
Порезался намедни о клинок,
Не плакал, кровь увидя. Сразу к маме
Умчался, ткнулся в руки и примолк.
Живёт малец в любви и доброй ласке,
Но строгости стараются блюсти,
Бывает, что и шлёпнут для отстраски,
Без этого никак не обойтись».
«Как рад, владыка, видеть тебя снова!
Спасибо, что призыв мой не презрел
И путь проделал долгий и рисковый,
На занятость свою не поглядел.
Признаться честно, думал, не увижусь
С тобой, скрутила крепко немощь мя
И холодом в затылок, чую, дышит,
И слышу, как по мне уже звонят…»
От слов последних он почти опешил,
И резче, чем хотел, заметил: «Князь, не смей!
Ты грех берёшь на душу, бесов тешишь!
Об этом говоря, в своём ли ты уме?!»
Продолжил, притушив чуть-чуть свой голос,
Укором с назиданьем пополам.
Тянуло их друг к другу, когда порознь
Дела их разводили по углам:
«Ты схиму принял не для мыслей тёмных,
В молитвах к Господу прощения проси,
А, чтоб обитель стала твоим домом,
Немало времени положится и сил…»
«Прости, владыка, с языка слетело,
Не жалуюсь. Не хвастаясь, приму
Безропотно судьбу, но мне б хотелось
Надеяться, что ближние поймут.
Как сложно всё, запутанно и мутно!
На немощь, годы и на жизнь свою пенять?
Великокняжеской, не значит, что не трудной,
Несносно сложной… Тебе ль её не знать…?!
Ты спрашивай, владыка, я отвечу,
Грозу от княжества за прошлый бунт отвёл,
Вот дань платить! Об этом велись речи
И хан потребовал от нас немалый сбор».
«Скажи мне, князь, что нового приметил?
Раскол растёт между Ордой, Мунке?
Плетут и ставят друг на друга сети?
Сарай стремится сам держать Орду в руке?
Последнюю беседу помнишь нашу
Перед отъездом в дальние края?
Ты говорил, что недругов там нажил,
И здесь лицом к тебе не все стоят.
В жестокости винят тебя великой
И в верности Орде, во вред Руси.
Для этого готов мечом и пикой
Всё княжество во тьму, мол, погрузить…
И мне не раз, не два напоминали
Как ты дружину сына ослепил
За то, что «числинников» смерти их придали,
Зачинщиков затем всех истребил…
Благих деяний тоже сотворил «велице»,
Об этом, князь, наслышан каждый смерд,
Когда же шкуру порют личную,
То эта боль, сильней которой нет!
Здесь помнят всё! Не все чернят и хают.
Кто дальше носа может поглядеть,
Подумать, те отлично понимают,
Что нам сейчас татар не одолеть…».
«Постой, владыка, отвлекусь, устал я», -
Поднявшись от стола, опёрся о кровать,
На нём была рубашка, лёгкая, простая.
Прилёг и снова стал повествовать:
«Напомнил ты, владыка, спор с Андреем,
Мне брат пенял в покорности моей,
Что сильно я к Батыю тяготею,
А не противлюсь, мол, пришельцам из степей.
Слова им, в споре том, не выбирались,
Бросался ими, словно грязью, мне в лицо.
Они мне многое тогда в нём объясняли
И сдержанность всегда к нему отца.
Он с детства слыл упрямым и горячим,
Поступки вольные легко мог совершать,
Не думая, но, веруя в удачу,
И только после начинал соображать.
Тогда он был упрям, да и сейчас не понял,
Что нам пока с Ордой не совладать,
Что мы в крови от рук её утонем,
И нас потомки будут проклинать.
Пытался он подняться на Батыя
С Данилой Галицким и князем из Твери,
Но биты рати те, их кости в поле стынут,
Неврюй и Куремсы «порядок» навели…»
«Венчал его я с дочкой Даниила,
А это было, перед тем как раз,
Орда им кровью их же отплатила», -
Кирилл заметил, перебив рассказ.
«…Владимир, Суздаль, Переяславль, Коломна,
Волынь, Галиция и Киев сожжены,
И сёла многие там пали поголовно,
В сплошные кладбища превращены.
«Всю землю нашу пусту сотвориша»,
Огнём прошлись по ней ордынцы и мечом.
И долго, долго эти пепелища,
Воспрянуть не могли под бурьяном.
Орда не сеет и не жнёт, не пашет,
Войной кровавой и набегами живёт,
Куда ей хан перстом своим укажет,
Туда она безропотно идёт.
На сборы времени она не тратит,
Стоят всегда там кони под седлом,
Она привыкла нападать и грабить
И знает только это ремесло.
Степняк всегда готов к войне, походу,
Он не привязан к дому и земле.
А долго ль юрту уложить в подводу
И унестись, как ветер, на зоре!
Вся жизнь в ней связана единой волей,
Рукою твёрдой управляется Орда.
У нас же ополчение с дрекольем,
Дружина малая, когда придёт беда…»
Кирилл, внимательно, сидел и слушал
Всё то, что князь ему сейчас вещал,
Слова те иглами вонзались в душу,
Ответив князю, красок не сгущал:
«Врагов у нас, князь Александр, хватает,
На западе, в Орде, среди князей, бояр.
Засели в вотчинах, мамоны набивают,
Мошну не забывают и амбар…
Ни твой отец, ни ты не смог, ни детям
Не суждено прогнать татар с земли родной,
Вот внукам, может быть, в грядущем веке
Возвыситься удастся над Ордой».
« Ещё хочу сказать тебе, владыка,
В отместку хан к нам ратей не пошлёт,
Хотя за бунт мужицкий носом тыкал,
Грозил, что шкуру с нас сдерёт.
И наших мужиков к себе в тумены
Не будет брать, с трудом их убедил.
Старался вызволить часть пленных,
Пришлось ясык за это заплатить.
Нажива, зависть, жажда власти
Их точит и разводит изнутри.
Как шоры у коней, полсвета застят,
В угоду жадности своей Берке мудрит.
Берке теперь склонился к новой вере
И думает Орду к ней привести,
И он добьётся точно этой цели,
Когда начнёт и сам её блюсти.
Церквей, по-ихнему мечетей, три на десять
Одних соборных только насчитал.
Украсил минареты полумесяц,
Торчит везде и даже на щитах…».
Тут князь вздохнул и посмотрел в оконце,
Работа мыслей отражалась на челе,
Заре вечерней поклонилось солнце
И, значит, быстро станет вечереть.
«Отставим, князь, на утро разговоры,
Устал ты очень, надо отдыхать,
Вестей у нас с тобой и мыслей горы,
И завтра есть нам, чем себя занять…».
2
Он видел сам, что с князем приключилось,
Расстроился, был сильно удручён,
В том жизнь - теперь едва сочилась,
Ещё недавно - била жизнь ключом.
Полночи пребывал в молитвах пастырь,
Просил у Господа продленье дней его
И бил поклоны истово и страстно,
Как никогда допреж ни для кого.
«Да, князь уходит…, это очевидно,-
Владыка понимал ВСЁ, безо лжи,-
«А горько от того мне и обидно,
Что слишком рано. Жить ещё и жить!
Нет равных на сегодня в землях русских
Мужей и воинов, политиков ему,
Способных мыслить глубоко, не узко
И цель, способных, видеть через тьму…».
Кирилл всегда был в курсе всех событий
В самой Руси, окраинах её и за,
Влиял на них как мог, но без наитья,
Везде имел и уши, и глаза.
«…Умрёт наш князь и тень накроет землю,
Велия скорбь поселится в сердцах,
Но дело в том, что недруги не дремлют,
Они не станут долго прятаться.
Пока, князь Александр, стоял у власти,
Уделы меж собою не дрались,
А кто там был умнее и глазастей,
Те верно направленье выбрали.
Подсказывает разум – смута будет,
Соперничество верх над всем возьмёт,
И в это вовлечётся много судеб,
Невинных вовсе, сколько пропадёт?!
Усобица и пря восторжествуют,
И матери заплачут над детьми,
И вороны слетятся, кровь почуяв,
И злоба встанет снова меж людьми…
Прошу я, Господи, прозри заблудших,
И всех на путь их истинный наставь,
Зачем лишаешь жизни лучших?
Противных мерою своей воздай».