ОХ, ЭТА НОЧКА…
Челка черным крылом падала на глаза, но она этого не замечала. Она торопливо семенила, находясь еще под впечатление тех унижений, которые довелось претерпеть, обретая свободу. Но, все негативное осталось позади и, ликуя всем своим существом, она упивалась выпавшим на ее долю счастьем и представляла себя парящей птицей с огромными белыми крыльями за спиной, приближающими ее с каждым махом к заветной цели. Ах, какая это прелесть – свобода, думала она, переставляя точеные ножки, звонко цокая ими по пыльной вьющейся тропке. Ее раскосые миндалинки-глазки, обрамленные густыми ресничками, с большими черными зрачками, окруженными карим пигментом, бросали по сторонам горделивые взгляды, а розовый язычок, выдавая волнение, то и дело мелькал, облизывая приоткрытый ротик. В предвкушении приближающегося наисчастливейшего момента она неожиданно возопила, словно хотела привлечь внимание окружающего мира к своей неординарной личности, силе характера и способностям постоять за себя, свои права и интересы.
– Ме-е-е, ме-е-е, – громогласно разнеслось окрест озвученное распирающим чувством, которое заставляло бежать с высоко поднятой головой во всю свойственную её харизме прыть. Безусловно, она могла передвигаться гораздо быстрее, и вы не подумайте, что разогнаться ей не давал возраст, – нет, дело было совсем в другом: огромное набухшее молоком вымя в пестром чистеньком ситцевом мешочке, сшитым заботливой хозяйкой, билось по ногам, изрядно, мешая.
Как она и полагала ее ор не остался без внимания. Он был услышан завсегдатаями, которые прохлаждались, как обычно, каждый на своем месте и естественно поднял волну в дремотном царстве оторвал жующую братию от любимого занятия: смакования молоденькой только, только проклюнувшейся зеленки и сделал свидетелями разворачивающейся перед ними картины: бегущей девчонки с почтальонской сумкой через плечо и следом – козой со скользящей по земле веревкой свисающей с шеи.
– Опять Ночка преследует придурошную почтарку – Близоруко щурясь и не переставая двигать челюстями подумала корова Машка и шумно вздохнув, додумала в сердцах: – Фу, как не стыдно обижать и без того обиженную природой.
После чего манерно отвернулась от коробящей ее сцены и забыла о ней.
– Посмотрите,… посмотрите… Ночка в своем репертуаре…. Ха-ха-ха… она расплескает все молоко…. – Забекали овечьи детеныши, недавно оторванные от матери и подаренные Петровичем сыну на свадьбу, не отрывая завистливых взоров с цветастого мешочка. Ах, если б не этот мешочек, думали они, они б давно ее догнали и опорожнили содержимое….
– Хм, куда это они так бегут? – Встрепенулся, засыпающий было у родного забора старый мерин Яшка. – Так бежать могут только те, кто знает, зачем бежит. – Попытался он развить мысль дальше, прикрыв задумчиво глаза. – Скорее всего, там, куда они бегут, будут давать… м-м-м… вкусную пшеницу; о-о-о, сладкую пшеницу; умопомрачительную пшеницу…. – Глаза его опять закатились и, потеряв нить рассуждений в возникшей теме, где он вознамеривался пофилософствовать, осел впал в прострацию вызванную любимым словом….
А виновницей гонки, оказалось, была газета. Та самая газета, что лежала в сумке у почтальонки, которую девушка сунула на бегу, то есть наспех в сделанную на воротах щель для почты от чего газета, как ей полагалось, не провалилась, а взяла да застряла петушиным гребнем. За эту торчащую часть, подскочив впопыхах и уперев передние копытца в громыхнувшее железо, разгоряченная бегом коза схватила газету и смачно захрумкала….
– Тварь ты, рогатая-я-я…. – Крикнула ей чуть не плача почтальонша, обернувшись с безопасного расстояния, но спасать «Народное слово», не отважилась.
Скажу по секрету: она боялась не только коз, но и коров баранов лошадей и прочей домашней живности, которые разгуливали по зеленым лужайкам, что тянулись напротив домов по улице Весенней, где девушке приходилось работать, а перечисленной выше скотине жить.
Бывало, – что скрывать, – эти милые божьи создания радующие привесом своих хозяев пытались полюбопытствовать, у шарахающейся от них почтальонки: есть ли письма и что нового в прессе, но заметив неподдельный испуг, они провожали девушку долгим, печальным, недоумевающим, даже с легким сожалением взглядом.
Только старая черная коза Ночка своенравная и бодливая от того сидящая на привязи, всякий раз изжевав веревку, преследовала бедную работницу почтовой связи, так как была не только ярой фанаткой периодической печати а еще и гурманшей – ценительницей вкусовых изысканностей все той же периодики.