ПРЕДЫДУЩИЕ ГЛАВЫ:
* Х *
http://www.stihi.ru/2016/10/04/199
«Персик выбирают по аромату!»
Часть первая.
* Х *
http://www.stihi.ru/2016/10/06/10283
«Тебя мне хватит надолго!»
Часть вторая.
* Х *
http://www.stihi.ru/2016/10/08/540
«Вся Белая Церковь будет за тебя молиться!»
Часть третья.
* Х *
http://www.stihi.ru/2016/10/09/551
«Он подкупал меня и покупал!»
Часть четвёртая.
* Х *
http://www.stihi.ru/2016/10/12/599
«Его любовь вычищала мой порок!»
Часть пятая.
Часть шестая
«ПРИЕЗД. ПОБЕГ. И СНОВА ВСТРЕЧА!»
Наступило долгожданное лето, ради которого все нормальные люди живут на земле!
В голове у меня, словно заезженная пластинка, вертелась только одна тема:
Крым! Крым! Крым! И ничего кроме Крыма!
Я быстро закруглилась с делами и подобно тому, как некогда улетала «на миндаль»,
улетела в тот год «на черешню»!
Так сложилось, что главбух пансионата – моя давняя поклонница – застолбила мне
ещё с февраля шикарную путёвку на самое начало июня и оставила нетронутым
для меня целое деревце с розовой черешней у себя в саду!
У нас ведь принято черешню поедать прямо с дерева. А то, что сорвано –
потом консервируют, то есть «закатывают» в трёхлитровые бутыли на зиму,
гостям «для опохмелки»…
Так, сарафаны цветастые в ателье сшиты, два новых купальника приобретены!
Этого будет вполне предостаточно.
Да! Ещё взята огромнейшая толстенная общая тетрадь по типу журнала
и целая куча новеньких авторучек! Кажется, всё! Остальное сотворит
моя дельная голова, а поможет ей в этом не кто, иной, как сама,
её величество, мать-природа!
Едва дождавшись конца мая, я вылетела в Симферополь, а там Икарус быстро
домчал меня до «Песчаного», что расположено было в 45-ти км от аэропорта,
это ровно на полпути к Севастополю, но мне туда не надо! Там нет моего брюзги
дядьки – киноактёра, поэта, музыканта, славного гитариста и вокалиста,
главное, грамотнейшего человека и в прошлом разведчика.
Витька – его сосед – мне за зиму изрядно поднадоел, и я решила купить себе
роскошную путёвку за свои наличные средства в пансионат «Морфлота».
На территории первоклассной базы отдыха были довольно-таки высокие холмы,
где раскинулись дивные сосны, и пять гектар реликтового парка внизу с белками,
ещё вдобавок ко всему прочему, ему принадлежал пляж с золотыми песками в заливе,
где можно было, лёжа, создавать свою «нетленку» произведений, не отсиживая
видавший виды копчик!
Дядя мой сказал, что 20 дней для отдыха такому симпатичному юному дарованию,
каковым являлась, по его мнению, я – будет очень мало! И он выдвинул тезис,
в котором обозначил крайний срок для восстановления моих жизненных сил.
Срок этот не превышал прожиточного минимума в количестве 45 дней, парировав тем,
что мне надо дождаться не только созревания черешни, вишен, абрикосов, персиков
и алычи, но и первого янтарного винограда ранних элитных сортов, а затем
и бьющего в голову молодого вина:
– Так что, Галя, через двадцать дней, собирай свои монатки, прощайся
с пансионатом, со всеми ухажёрами, которых ты себе заведёшь для вдохновения,
и приезжай в «Магарач» до дяди, а я буду тебя поджидать, тем более что билетов
обратных, как я понял, ты себе не брала!
– Нет, не брала! Их тут, можно, на месте заказать, прямо в пансионате.
– Не спеши! Отдохнёшь, покушаешь домашнего борща, а заодно прочтёшь мне свои
«новые труды», блеснув столичной школой стихосложения, может быть, даже мы
что-нибудь и споём из того, что будет создано тобой за этот «отповедальный» июнь!
– А что же нам не спеть-то? Так точно! Споём, конечно!
– Э-э, не всё есть песня, что поётся или хочется спеть!
Песня, это, прежде всего, судьба, а не «побег в самоволку».
Если у стихотворения нет судьбы, то песней оно стать не сможет,
как его не крути. Так и остаётся оно просто хорошим стихотворением.
– А что есть Песня, по-твоему, старый ты наш песневед?
– Песня есть святыня, это не просто текст, который требует музыкального
оформления, инструментального сопровождения, нужного тембра для вокала,
где ноты, как пули собраны все в магазине!
– Даже так?
– Ещё хлеще! Песня есть сам заряд, пробивающий маленькую дырочку
в сознание человека, а не пустая гильза, подобранная, в результате,
чужого, проигранного не тобой, сюжета из надуманной истории…
– Это же целая «декларация трудящихся», мне так сразу, не освоить!
– Не дрейфь, я потом тебя проконсультирую, так что, приезжай, жду!
Заодно, проверю, что ты там накалякала между романтическими пьянками и купанием
в парном предутреннем море. Половину лирической мути порву, так и знай,
или публично подвергну экзекуции, то есть сожжению. За другую половину твоей
поэтической дребедени и бабской плаксивой ерунды – просто «пику набью»!
– Что-что, ты мне сделаешь? Набивают табаком трубку, грамотей!
– Задницу надеру, если ты по-русски не понимаешь, вот, что я сделаю,
прямо, как в детстве: возьму и настегаю крапивой тебе обе ягодицы сразу,
да так, что они, аж гореть станут у тебя, как на раскалённой сковородке,
и будут шкворчать, як сало!
– Якэ сало? У меня стандарт! И потом, ты же меня никогда не бил! Ты что,
пьяный опять? Или снова грибов маринованных переел? Закусывать надо горячим!
– А зараз надеру! Так что, пиши добре. Не позорь родного дядю и опытного поэта!
– Кого-кого? Это кто у нас там «поэт», ты что ли, старая треснутая крынка
из-под простокваши?
– Та нi, плэмяннiчка, бери выше, я круглая прогорклая макитра из-под коровьего
масла!
– Не примазывайся к ней, она женского рода и благородна, не перебивай!
Дай мне сказать всё, что я думаю о тебе! Поэту рот не заткнёшь!
Прошли те времена, когда в нас стреляли!
– Ох, как хорошо! Какой типаж! Раз так, слушаю тебя, обзывайся дальше,
только ничего не пропусти!
– Ты, что ли, у нас поэт, сальник надутый, замызганный? Ты, что ли, рассохшийся
бочонок из-под пива со слетевшим ободком? Ты, что ли, старый пучеглазый пират –
прокуренный до основания дебошир, по кличке «ржавая селёдка»?
– Я это! Я, золотая моя! Вот, хорошо! Чую теперь нашу породу: взяда и угодила
образностью мышления дяде родному!
– Тренер-то, кто?
– Ты правильно обозначила все мои координаты, девочка! Только откуда все мои
прозвища известны тебе? Неужто, эта старая грымза – «свиной лежалый синий бок»,
меня сдала, не вынеся истязаний моим презренным молчанием, что похуже, нежели
обычная энкавэдэшная пытка потными носками? Я ведь не ответил ей ни на одно
письмо за зиму! Виноград давил в поте лица своего! Не было сил ни руку, ни ногу
поднять, бедному дяде, когда пробу снимал, то аж обе ладони огнём горели!
– Правильно я вас поняла, господин пропойца, речь идёт о твоей родной сестре –
моей матери?
– Нет, ну, что ты, «дитя разврата»? Как можно-с! А вообще, да! О ней самой!
– Хороша у вас любовь! Нечего сказать!
– Ой, а у вас-то?
– Не поняла, ты о ком?
– Кстати, соседа моего Витьки со второго этажа сейчас нет, он опять в городском
госпитале «дурью мается», это я так, между прочим, тебе сообщил… и так-с, о чём
это я? Ах, да! Нет, ну, что ты! Твоя мать – сущая «монашка во плоти»!
Не знаю, правда, откуда ты у неё взялась? Речь идёт не об этом…
– А о чём же? Ты жаждешь общения? Правильно, я тебя поняла! Не маленькая!
Только смотри, голодать, как в прошлый раз, я не стану! Вечно у вас с харчами
боевая напряжёнка, то гусиный паштет, то просто гусиная печёнка!
Господи, какой был богатый посёлок! «Что со страной сделали»?
– Покуда мы им детей делали, они пришли, и всех нас сделали!
– Уделали! – вернее, будет сказано: делалки остались, так нечего и опасаться!
…По приезду в пансионат первое время я сидела и не высовывалась!
Потом, как и положено, дорвалась до солнца и «сгорела». Затем объелась
всего помаленьку, меня чистило и несло. Через 15 дней, полностью, пройдя
акклиматизацию, я вышла пройтись по местному Бродвею «показать свой загар»,
где я, собственно, и «засветилась»: была «застукана» с бокалом красного вина
и «взята с поличным»!
Меня во всей красе, подсуетившись, сфотографировал Витькин кум «долговязый Иван»,
и повёз он эти картинки, ни куда-нибудь, а к Виктору прямо в госпиталь,
откуда тот в свою очередь, сбежал и вечером того же дня, появился на пороге
моего отдельного номера в пансионате:
– Здравствуй, Галя, собирай свои вещи, я отвезу тебя к себе.
Моя квартира – полностью в твоём распоряжение! А сам я, как пройду, весь
обязательный посезонный курс лечения, так сразу же и вернусь к тебе,
ты пользуйся там всем, не стесняйся!
– Это исключено! Тут до моря – рукой подать, к моим услугам чистый «золотой пляж»
и живописная дорога! Плюс ко всему – все закаты и рассветы, запечатлённые в моей
тетрадке. Путешествуя, я останавливаюсь по пять раз, чтобы черкануть, пришедшие
мне в голову словосочетания, образные сравнения и сопоставления!
Стихи пишут, Витя, по крупицам, собирая кропотливо все впечатления!
– Так, я, разве против? Ради БОГА! Пиши, но под моим присмотром!
Ты просто не знаешь здешних парней!
– Зачем мне их знать? Пусть родные мамаши их знают и жёны!
– Парни наши здешние просто уверены в том, что дамы столичные приезжают сюда
не стихи писать с натуры, они это впитали с молоком матери, их не перекбедить,
как ни старайся, так что, как говорят менты – с вещами на выход!
– Не прокатит! Твоя хата за 10 км от берега – самого синего в мире Чёрного моря,
увы! И что меня ждёт? Ну? Смелее! Давай с тобой подведём итоги: раз в день,
в два часа пополудни, забитый до отказа, загазованный душный и пыльный рейсовый
автобус с женщинами и грудными детьми, не говоря о торговках, это только «туда».
И потом «обратно» в семь часов вечера с той же самой программой, главное,
что закат я пропускаю, также как и «обед», а «ужин» у меня просто не готов!
Да, мне жить не захочется, ибо всё то, чем я надышалась, сидя на берегу – мне
надо будет тут же оставить, попросту, потерять в раскалённом на 40-ка градусной
жаре автобусе!
– Ладно. Я выделю тебе легковую машину с личным шофёром. Я знаю тут молодых
ребят, которые промышляют сезонным извозом отдыхающих, они тебя будут возить
на море!
– Ага! «Под конвоем»! Как арестанта! Мусор собирать на городском пляже,
да на грязной гальке сидеть до посинения, тыча авторучкой в обсмоктанные бычки!
Строго по часам из грудей у себя рифму выдавливать! Это тебе не виноград,
Витенька, давить! У меня свободный график полёта! Ну, где же тебе это понять?
Даже не хочу дурным голову забивать!
– Так мне уйти?
– И поскорее, если можно!
Но Виктор был далеко не из тех, кто обижается, когда его просят выйти вон!
Он решил побаловать меня и нанял мальчишек, тех, кто пошустрее, дабы они
залезли на самую верхушку огромной старой кроваво-красной черешни, и нарвали мне
спелых ягод, которых не касалась рука человека, а только птицы небесные клевали
их по большим церковным праздникам перед Божественной Литургией…
Прихожу я, как-то с полуденных этюдов, а на столе у меня в номере – стоит ящик
перезрелой черешни величиной с крупную сливу! Вот, что за натура человеческая, а?
Я слёту «продалась» ему за эту черешню…
Как навалилась на неё и давай молотить, а Виктор снял рубашку и, сделав её
мешком, сказал мне азартно:
– Давай, Галюня, бросай сюда косточки, я все соберу до единой, не дрейфь, ежели
промахнёшься! Встану на колени и подберу, если ты, бросаясь в меня, промажешь!
Но, я не слушала его! Я наслаждалась! Думала, что мозг себе проем
от удовольствия!
Насытившись, поднимаю глаза, и света белого не вижу, пригляделась, а его
и впрямь нет, окно моё загородил огромный букет пунцовых роз, и рядом записка
от Витьки: «я люблю тебя, Галя, больше жизни!»
Тут аппетит у меня сразу же и пропал. Но розы были хороши тем, что дыхнули
на меня ароматом и свежестью наших, вновь зародившихся дружеских отношений.
Быстро прошли 20 дней. Нет, они пролетели! И я переехала до своего родного дяди!
Его хватило ровно на два дня общения со мной, а потом, пошли свои дела:
«экипажи, скачки, раут и вояжи».
А Виктор тут, как тут! Везде пусто, ни продуктов, ни бензина, а у него – парная
баранина, свежая зелень на столе, машина у подъезда – к морю! И каждый раз
водители все новые, чтобы не успели в меня влюбиться… и всегда букет свежих роз
на заднем сидение…
Виктор со мной на пляж не ездил. Он болел. Однажды вызвался меня сопроводить,
но понял, что мешает мне сосредоточиться и больше не делал ни единой попытки.
Между тем подошёл день ВМФ, и друзья пригласили его на берег, где в дружеской
обстановке они широко, ярко и непринуждённо отмечали компанией свой праздник.
Меня попросили почитать стихи. Во время выступления второй кум Виктора – тоже
Иван «положил на меня глаз». Его прислужники подлили Вите «клофелин» в пиво,
тот вырубился, его отвезли домой, и уложили в постельку «спатьки», а мне
предложили поехать вслед за ним на второй машине.
По пути машина свернула в сторону. Ехали долго. Начало смеркаться. Когда я вышла
из автомобиля, то не поверила своим глазам: столы были накрыты прямо под вьющимся
виноградником, где нас ждали и встречали торжественно весёлые родственники Ивана.
Иван, похоже, был зачинщиком сговора, это был его профессиональный праздник,
поэтому он был явно в ударе. Все кинулись его обнимать, прямо цыганский табор!
Мне объяснили, что, мол, неудобно, праздник, как ни как всё-таки, если
не приехать – то нас вряд ли поймут! Что всё это быстро закончится
и меня сразу же отвезут домой к дяде, что Виктору было пить нельзя,
но он поначалу малёк пригубил, а потом не удержался и перебрал от восторга
и важности, представляя всем свою кралю. Что чуток проспаться и привести себя
в норму – ему не помешает, что пьяный – он полный дурак, и что его лучше
не беспокоить…
Я сидела, как на иголках. Потом начала понемногу успокаиваться, потому что
появились хозяйские дети, они меня развлекали тем, что ели рыбу наперегонки.
Я присоединилась к ним и начала кушать, отмечать День Рыбака. Потом их отвели
спать. Мы остались с Иваном наедине и он стал ко мне приставать. Я съездила ему
по физиономии, наделав тем самым «много шума из ничего». Для начала перевернула
стол со снедью и потребовала срочно заводить машину.
Пришел водитель и повёз нас в посёлок. Иван был небольшой шишкой, поэтому у него
был личный водитель. И опять мы проскочили мимо «Магарача» прямиком к морю!
Там Иван зашёл в рыбацкую сторожку и начал поднимать с койки подвыпившего своего
младшего брата, чтобы тот удерживал меня, как охранник.
Меня заперли в машине и приставили ко мне старого татарина для охраны.
Тот служил у них дворником.
Я рассказала ему через ветровое стекло, что вовсе не являюсь очередной сезонной
потаскушкой, что я родная племянница Анатолия Захаровича, и что силком похищена
Иваном. Что привёз меня на праздник его сосед Виктор по приглашению, и что его
самого прислужники Ивана специально по сговору напоили, а меня завезли сюда
и похоже хотят устроить групповуху…
Татарин, как всё это услышал, так и чуть было не ошалел! Он лично всех знал
в округе и запричитал, что мой дядя их обоих прибьёт, а Витя и того похлеще,
сотрёт в порошок:
– Сиди тихо тут, дочка, пока я сбегаю за своим мотоциклом, и увезу тебя от них!
Я мигом… не плачь! Прорвёмся! Ты им, главное, не перечь и тяни время!
Но татарин не успел, негодяи перехватили его на полпути и отлупили. Всю дорогу
я уговаривала братьев не совершать надо мною никаких надругательств, но Иван
был настроен агрессивно. Брат его младший тоже был против насилия, и когда
он узнал, кто я, чья родственница, то и вовсе запричитал:
– Ванька, да ты с ума сошёл! Ты в своём уме? Что Нинка – жена твоя скажет,
как узнает про всё, ты подумал? Витька же твоих сыновей крестил!
– Молчи, урод, и сопли свои утри! Не обмочись, смотри, от страха!
Ты первым будешь! Пора тебе настоящим мужиком становиться!
– Да не нужна она мне! Это же нашего друга Виктора «большая любовь»!
Не тронь её, она же для него «святая»!
– Что ты там понимаешь? Такая женщина раз в жизни попадается на крючок!
Надругаемся над ней, Витька от неё сам и откажется! Наша будет! К нам с тобой,
дурилка, приезжать станет! Пора их разлучить, а то столько лет друг мой армейский
с ней мается, а она всё ломается!
– Сами они разберутся, тебе до них никакого дела нет! Лучше поезжай к своей
Люське, она тебе всегда рада, а Витькину бабу не тронь! Любит он её больше жизни…
– Заткнись, сказал! Люся тоже никуда от меня не денется! Получит и она своё.
Меня на всех хватит! Зачем такой красавице как эта, больной поломанный борец!
Она мне ещё спасибо скажет, что я отмотал её от этого безумца! Дом для неё
в Ялте сниму! В роскошь одену! В шелка и бархат! В меха и парчу облачу!
Машина, до этой минуты ехавшая на полном ходу, стала чуть притормаживать.
Водитель, сидевший за рулём и всю дорогу молчавший, вдруг произнёс:
– Студенты на шоссе рванули, похоже, с танцулек в общагу идут!
– Гони, я сказал! Не тормози! Сами разбегутся! Дай им сигнал!
– Да, вот, сигналю, а им по-фигу! Гуляют! – испуганно ответил водитель.
– Давай! Жми на газ! – орал неистово развратник.
– Передавим всех, шеф, их почитай человек сорок будет, да они мне автомобиль
перевернут, я тут «в телах» завязну!
– Ребята! Огоньку столичной даме у вас не найдётся? – спохватилась я, обращаясь,
через то же, самое ветровое окно, к подвыпившей разгульной весёлой молодёжи.
– Как не найдётся? Есть! Выходите, милая дамочка, покурим!
И я тотчас вылетела к ним на шоссе! Смешавшись с толпой, я быстро добежала
до дому и упала ничком на диван! Долго ещё звучал в голове у меня топот
чьих-то ног! Я поняла, что меня преследовали и догоняли брат Ивана и его
водитель, но я сумела-таки смешаться с массой молодых парней, и затеряться
потом в толпе отдыхающих, благо, выходной день подходил к своему завершению,
и всем надо было возвращаться до дома до хаты.
К тому времени Виктор пришёл в себя. Татарин доехал до него раньше нас,
и всё рассказал ему:
– Ничего, Галя, не убивайся, обещаю тебе, что я найду способ его наказать.
А ты умница! Тебе только Берлин брать! Находчивая…
– Не надо, не марай себя, не бери грех на душу, Господь Сам его накажет,
как сочтёт нужным!
Так, оно и вышло: через два года я узнала, что Ивана посадили за растрату.
Он сильно, кому-то насолил и много задолжал, за что его и убили прямо на зоне.
* Х *
http://www.stihi.ru/2016/10/21/846
«За час до ангельского пробуждения»
Часть седьмая.