(Студенческие годы. Встречи с интересными людьми)
“Как сладок дым воспоминаний...
Как скоро времени теченье...”
“Детство Никиты”
В 1975 году судьба мне сделала подарок – я поступила учиться в Ленинградский государственный университет на физический факультет. Физфак ЛГУ – факультет с большим прошлым и богатыми традициями. Здесь преподавали всемирно известные маститые профессора, на чьих трудах отучилось не одно поколение студентов. В их числе был Никита Алексеевич Толстой (сын писателя Алексея Толстого). Как сейчас, вижу его в неизменном коричневом замшевом пиджаке, всегда подтянутого, элегантного, красивого. Он работал на кафедре оптики и преподавал механическую и молекулярную физику на начальных курсах. Лекцию Никита Алексеевич обычно начинал со вступительных слов по изучаемой теме, затем говорил: “Ну, с выводом этой формулы вы можете познакомиться в конспекте моих лекций (брошюрка “Конспект лекций Н.А. Толстого” выдавалась в библиотеке), а я вот вам лучше расскажу…”. И начинал пространные рассказы о своей работе за границей (в то время людей, выезжающих за границу, было крайне мало), о нравах и обычаях тех стран, в которых ему довелось побывать. Во время лекций он всегда курил свою любимую трубку. Его рассказы были для нас намного интереснее, чем сухой текст физико-математических формул. Тем более что в них он всегда затрагивал проблемы современной науки.
Во время лекций было заведено передавать записки с вопросами, на которые Н.А. отвечал в конце лекции. Иногда среди этих вопросов встречались и “провокационные”: "А где сейчас Лилечка?" (мы все прочитали книгу его отца Алексея Толстого “Детство Никиты”, и там, среди прочих событий из жизни Никиты, описывался его первый поцелуй с девочкой Лилечкой). К чести Никиты Алексеевича, он всегда на все вопросы отвечал обстоятельно, с достоинством и легким юмором.
Знакомство с Борисом Гребенщиковым
Когда я закончила 1 курс физфака, в университете был организован новый факультет – ПМПУ (Прикладная математика и процессы управления). Направление было перспективным, и я перевелась на ПМПУ ЛГУ. Факультет находился в здании старого Смольного. Полукруглые своды в коридорах и столовой переносили в прошлую эпоху. Возникало двойственное чувство – фундаментальности и современности, связи времен. От стен веяло тайной…. А на лекциях развеивались тайны математических премудростей.
Однажды однокурсницы тайком от меня поместили в студенческую стенгазету несколько моих стихотворений. Среди них было стихотворение “Закат солнца” (которое к этому времени уже успело стать лауреатом конкурса “Новые имена”, проводившегося ежегодно в Ленинграде). Через день в очередном номере стенгазеты появилась пародия на это стихотворение.
“Кто посмел?” – вопрошала я (с шутливой обидой). “Да это наш Боб!” – ответили мне девочки с 4-го курса. Впоследствии я узнала, что “наш Боб” – это Борис Гребенщиков, «БГ», как его называют теперь. В то время он был высоким худощавым молодым человеком, с гордым профилем и какой-то очень тонкой "птичьей" шейкой. Во всяком случае, таким он мне запомнился – в стенах факультета… Ни песен, ни стихов на русском языке я от него тогда не слышала. Да и вообще не знала, что он пишет стихи. Кроме той пародии….
Наш факультет должен был участвовать в смотре университетской самодеятельности. «БГ» и две его однокурсницы написали сценарий, меня привлекли в качестве солистки. Нашли четырех более-менее поющих девочек для квартета, в том числе Тамару – слепую девушка, обладающую очень хорошим голосом (на нашем курсе учились трое слепых ребят, Тамара была из их числа). Девочки квартетом пели народные песни, аккомпанировал им «БГ». А потом вдвоем с Борисом Гребенщиковым мы играли в две гитары и исполняли песню на английском языке (называлась она “Девушка из Сент-Этьен”). Почему-то мы решили, что для этой песни нужны костюмы – и пели в джинсах и сомбреро (реквизит доставал «БГ» – у знакомых, работавших в театре). Почему в сомбреро – мне непонятно и по сей день. Видимо, таким был “полет мысли” «БГ» того периода…
Весной праздновали первый День Факультета ПМПУ. К организации праздника привлекли и «БГ». Я участвовала в концерте самодеятельности, поэтому мне достался пригласительный билет (из рук «БГ»). Почему-то больше почти ни у кого из студентов билетов не оказалось - «БГ» раздал их своему окружению, и День Факультета превратился в рок-концерт известной ленинградской рок-группы “Аргонавты”: после концерта факультетской самодеятельности (которую представляли в тот день только мы вдвоем с “БГ”), на сцене появились "Аргонавты" (его друзья). Я осталась за сценой, чтобы рассмотреть известных ленинградских музыкантов вблизи. Зал заполнился поп-мальчиками и поп-девочками в джинсах (в то время джинсы были большим дефицитом и признаком человека, увлекающегося поп-культурой) – эти молодые люди составляли так называемый “Невский” и были поклонниками популярных тогда в Ленинграде рок-групп "Санкт-Петербург","Аргонавты", "Земляне","Фламинго", "Галактика". То, что творилось в зале, описать трудно. Я из-за кулис наблюдала, как одна девочка на моих глазах постепенно впадала в экстаз – со стороны на это смотреть было жутковато. Потом я все-таки спустилась со сцены в зал, в эту “вакханалию”... Пока пробиралась к стене, кто-то потянул меня за руку – пригласил танцевать. Но через несколько минут я поняла, что мой партнер про меня забыл: танцевал "сам по себе", медленно поворачиваясь влево – вправо в ритме музыки, никого вокруг не замечая и будучи совершенно невменяемым. Видимо, после “дозы”... Но тогда ведь в СССР ни секса, ни наркотиков “не было”! Как сейчас, вижу полукруглые своды, напоминающие келью, аромат курений по всему залу. А посреди зала – застывшая фигура декана факультета с округлившимися от ужаса глазами. Сейчас таким никого не удивишь, но в то время… 1975 год…
Клуб "Меридиан"
Во время учебы на физфаке я познакомилась с физиками – старшекурсниками, выпускниками 45-го физико-математического интерната при ЛГУ (туда отбирали одаренных детей со всей страны). Ребята были талантливыми, еще в интернате они организовали ВИА “Тахион” (“тахион” – гипотетическая частица в физике, движущаяся со скоростью, превышающей скорость света), сами изобретали различные музыкальные инструменты. Они-то и сделали мне электроскрипку – на обычную скрипку поставили пьезоэлемент (тогда электроскрипка была только у польского ансамбля “СКАЛЬДЫ”, которые, как считается, первыми ввели этот инструмент в состав вокально-инструментального ансамбля). Ребята сами сочиняли музыку и песни. От них я узнала о существовании жанра авторской песни, о таких авторах-исполнителях, как Розенбаум, Дольский, Клячкин, Кукин и других ленинградских бардах, а также известных в Ленинграде клубах авторской песни “Восток” и “Меридиан”. Они же уговорили меня поехать с ними в клуб “Меридиан” на прослушивание.
Приехали мы в клуб, который находился на третьем этаже ДК Ленсовета. Меня завели в одну из комнат, где сидели несколько человек, дали в руки гитару и попросили спеть. Я спела несколько песен, на что один из них сказал – “Хорошо, пойдет”. Я решила, что таким образом меня приняли в Клуб Самодеятельной Песни (КСП) "Меридиан". Потом выяснилось, что это, оказывается, было прослушивание к конкурсу авторской песни “Новые имена”, который ежегодно проводился в Ленинграде. В день концерта, приехав в ДК Ленсовета, я “стушевалась”, к организаторам не подошла, и весь концерт просидела в зале. После концерта, при выходе из зала, меня в дверях заметил мужчина, который был на прослушивании (потом оказалось, что он – председатель жюри, известный ленинградский журналист). “А что это ты не выступала?” – спросил он меня. Я пробормотала в ответ что-то о “больном горле”… Журналист обратился к мужчине, который шел рядом с ним: “Женя, это та самая девочка, о которой я тебе говорил”. “Женя” оказался Евгением Клячкиным, известным бардом, который также был членом жюри конкурса. Меня опять завели в ту же комнату, еще раз попросили спеть – и присудили второе место без выступления... Награждение победителей и концерт состоялись через несколько дней. В первом отделении выступали участники конкурса, во втором – Александр Дольский, к тому времени уже известный бард. Я никогда до этого не пела с микрофоном. И не знала, как начать. “Проверим, как звучит микрофон”, – твердо сказала я и стала считать “Раз, два, три …”, не решаясь запеть. Ребята – физики, которые приехали меня поддержать и сидели в первом ряду, потом пошутили – “А до ста досчитать было слабО?”.
После концерта все вернулись в клуб, где стали прослушивать сделанную запись. Записи делались на бобинах, о видеозаписи тогда еще и речи не было… Очень странно было впервые услышать свой голос со стороны. Я даже как-то этого стеснялась – и забилась в самый дальний угол. А потом приехал Александр Дольский, и мы устроили посиделки с любимым автором, как это обычно бывало в клубе. Я оказалась рядом с известным бардом. Одной из первых песен, покоривших меня и сделавших поклонницей авторской песни, была песня Дольского "Аленушка". Набравшись смелости, я попросила его спеть эту песню. Песня была из ранних. Дольский начал петь – и вдруг забыл слова. Я песню знала "назубок", подсказала ему, и мы допели ее вместе. Тогда мне показалось странным, как автор мог забыть слова своей песни – хотя сейчас я понимаю, что ничего странного в этом нет. Когда у человека такой большой творческий багаж, это не удивительно... Но для меня все тогда было в диковинку и вызывало большой интерес. Потому что то, что звучало со сцены, не шло ни в какое сравнения с тем, что пелось при “неформальном общении” (так, кстати, продолжается и по сей день – закулисные встречи с авторами-исполнителями намного насыщеннее и богаче того, что удается услышать зрителю на концерте). Тогда в Ленинграде было два клуба авторской песни – “Восход” и “Меридиан”, председателем которого была Анна Яшумская, большой подвижник самодеятельной песни. В клубе “Меридиан” мне посчастливилось познакомиться со многими авторами и исполнителями, чьи имена теперь вошли в историю авторской песни.
Краснодарские встречи
После третьего курса по настоянию родителей, которые хотели, чтобы я училась поближе к дому и могла чаще к ним приезжать, я из ЛГУ перевелась в Кубанский Госуниверситет в городе Краснодаре. Жила в студенческом общежитии. Продолжала заниматься и авторской песней. В Краснодаре так же, как в Ленинграде, был клуб авторской песни (или КСП). Отношение к гитаре было тогда в кругу КСП-шников совсем другим, чем теперь. Когда однажды на концерте исполнителю из зала крикнули – “У тебя гитара расстроена!”, тот ответил “Да она мне не мешает!”. Мастерское владение гитарой КСП-шниками считалось несовместимым с авторской песней. Хорошо, что сейчас эти времена прошли! Появилось много молодых исполнителей, которые владеют гитарой профессионально. Хотя это мое мнение разделяют не все представители “старой школы”…
Заключительные концерты обычно проводились в Театре Музыкальной Комедии, Драмтеатре и других концертных залах города Краснодара. На одном из смотров художественной самодеятельности я выступала в составе вокально-инструментального ансамбля. Певческая группа состояла из двух парней и двух девушек. Денежных средств у нас – студентов на приобретение нарядов для сцены не было. Приходилось проявлять фантазию. Мы, вместе со второй вокалисткой Леной, нашли в своем гардеробе блузки с одинаковым узором. Но, когда встретились перед концертом, то заметили, что по оттенку ее блузка подходила больше к моей юбке – и наоборот. Мы решили поменяться. Но не учли, что одежда Лены была на размер меньше моей. На словах “Лейтенант израненный прохрипел “Вперед”” я, видимо, вдохнула слишком много воздуха. И “выстрелила” верхней пуговичкой в первый ряд. Хорошо, что там сидели наши ко всему привычные однокурсники…
На всю жизнь остались воспоминания о наших студенческих праздниках, походах, интересных встречах. К нам часто приезжали известные артисты. Однажды приехала киноактриса Нина Сазонова. Ко мне неожиданно подошел наш комсорг и сказал – нужно ответное выступление. Я была к этому не готова, и, когда мне дали в руки гитару, начала петь первое, что пришло в голову. Это была любимая мной в то время песня Юрия Кукина “Кончилось лето”. Дойдя до строк “Когда в душе осенний дождь и ничего уже не ждешь, все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето”, я запнулась. Актриса была уже не первой молодости, и можно было подумать, что таким образом я намекаю на ее возраст…
В 1978 году, после четвертого курса, меня в составе интернационального студенческого стройотряда отправили в Болгарию. Стройотряд был большим (шестьдесят человек – по десять русских, чехов, немцев и тридцать болгар). Это было незабываемое время. Работали мы с шести часов утра и до двух часов дня. Потом обед, отдых – и вечерняя развлекательная программа. То мы устраивали концерты для болгар, то для нас выступали болгарские студенты, артисты, музыканты. Жизнь была насыщенной. Болгары очень любили песни Аллы Пугачевой, и мне приходилось исполнять их под гитару, хотя пела я совсем в другом стиле. На банкетах, которые для нас иногда устраивали, я впервые попробовала болгарскую водку – “ракию”, а также “мастику”. “Мастика” имела привкус пертуссина (микстуры от кашля) и воспринималась мною именно так. Но на вопрос хозяев – “Нравится?” приходилось в ответ кивать и улыбаться. Болгария была нашей “16-й республикой”, нас объединяли дружба и братство… Однажды нас с Шуркой (моей подружкой – одесситкой, студенткой юрфака, красивой зеленоглазой брюнеткой, которая по бабушке была румынкой) обескуражил один немолодой болгарин, который шутливо приобнял нас за столом и сказал, улыбаясь: “Мои болванки!”. “Ну и комплимент!” – переглянулись мы. Потом сообразили, что “болванка” – это “балованка”, в смысле –“шутница, баловница”… Запомнилось то, что за все время пребывания мы не видели ни одного пьяного местного жителя. Только один раз в кафе я обратила внимание на мужчину за соседним столом, который осоловело таращился в нашу сторону, и с удовлетворением сказала подружке “Вот, и они не без греха!”. В этот момент мужчина отвернулся, и до нас донесся отборный русский мат. В общем, единственный пьяный, которого мы тогда наконец-то встретили, оказался нашим соотечественником… Тогда же мы познакомились с венгерскими студентами, тоже приехавшими по обмену. Один из них, по имени Ласло, стал оказывать мне особые знаки внимания. Он был красавцем, спортсменом, гитаристом, любимцем своего окружения. Я не знала ни слова по-венгерски, он по-русски. Владение английским тоже оставляло желать лучшего…. Общаться помогала гитара. Но мы с Шуркой “дорвались до шопинга” – как можно было бы сказать современным языком. И после работы часто отправлялись “прочесывать” местные лавки в поисках милых сувениров и “женских мелочей”. А Ласло в это время приходил и “загорал” под нашей дверью в обнимку со своей 12-струнной гитарой, на виду у всего общежития, пока мы не возвращались, обвешанные пакетами. Наш командир Сергей “поставил мне на вид”: “С русскими парнями обращайся, как хочешь, а на международный конфликт не нарывайся!”.
Историю эту я недавно вспомнила, когда была на встрече с Александром Городницким, замечательным автором-исполнителем советских времен, до сих пор вызывающим восхищение как своих сверстников,так и современной молодежи. Он привез и показал нам несколько фильмов о своей жизни, которые смотришь “на одном дыхании”. В одном из фильмов был рассказ о романтической истории его встречи в 1972 году с новозеландкой Джуди. Только недавно, когда они разыскали друг друга, выяснилось, что расстались они не без помощи командира корабля, на котором тогда плавал А.Г. у новозеландских берегов. Тогда русскому нельзя было строить отношения с иностранкой. Поэтому, когда Джуди пришла попрощаться со своим другом, командир не дал им возможности встретиться, зато якобы от него на память передал ей портрет Ленина, который она, считая подарком Городницкого, хранила всю свою жизнь.
С Ласло у меня произошла подобная история. Когда пришла пора уезжать, я оставила ему свой краснодарский адрес. Его же венгерский адрес брать не стала, так как девушке первой писать парню тогда было не принято. Вернувшись в Краснодар, в ящике для писем я обнаружила открытку с видами красивого западногерманского города Wethen, на обратной стороне которой было написано на английском языке: “My darling (моя дорогая), я сейчас в гостях у своих друзей в городе ВЕЗЕНе, и жизнь моя здесь намного лучше, чем в Болгарии, потому что у моих друзей “enough money” (достаточно денег)”. Ящики для писем висели на 1-м этаже студенческого общежития. Поэтому все письма были на виду. Открытка была без конверта, прочесть ее мог каждый. Через несколько дней после ее получения со мной стали происходить странные вещи. То на улице подойдет какой-то незнакомый мужчина с военной выправкой и типичной русской внешностью, но вдруг начинает заговаривать со мной на каком-либо иностранном языке. То в кафе за столик подсядет другой мужчина – и тоже говорит не по-русски. В общем, пару недель я чувствовала за собой преследование, хотя причину этого понять не могла. В разговоре с командиром стройотряда, студентом юрфака, я как-то обмолвилась об этом. Он посмотрел на меня с недоумением – “Ты что, ничего не понимаешь? Тебя же “пасут”!”. В то время получить письмо из Германии, тем более Западной, было равносильно чуть ли не государственной измене. Вот меня и “пасли”. Больше писем от Ласло я не получала (думаю, они ко мне просто не доходили). Его адреса в Венгрии я не знала. А он, видимо, так же, как и Джуди (девушка Александра Городницкого), решил, что, раз я не отвечаю на его письма, значит, мне это не нужно. Венгры – гордая нация… История Городницкого происходила в 1972 году, моя – в 1978, но ничего принципиально не изменилось.
Перемены начались только в 90-х. Теперь уже трудно себе представить, что обычному человеку за границу поехать было практически невозможно. Что за общение с представителем другой страны могли преследовать. И не разрешалось любить человека, живущего на другом континенте. Многое из того, что было раньше, трудно представить сейчас. Многое из того, что происходит сейчас, возможно, трудно будет представить себе тому, кто будет жить в 22 веке…
PS. Через много лет мне удалось посетить Краснодар - город моей молодости и студенчества. Конечно, я сразу же направилась в университет, потом в свое студенческое общежитие. У незнакомой вахтерши попросила разрешения подняться на свой этаж, пройтись по коридору, с которым так много было связано трогательных и дорогих моему сердцу воспоминаний. Возле своей комнаты, рядом с цифрой "3" (номер этажа) я увидела огромную, на пол стены надпись: "АННА, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ". Остановилась, изумленная и удивленная: неужели эта надпись сохранилась с тех времен?! Потом, конечно, поняла, что ТА надпись была давным-давно уничтожена ремонтами и временем. И уже какой-то другой влюбленный признавался своей Анне в любви надписью на стене. Все повторяется. Просто случайное совпадение... Но насколько символична была эта случайность! Это сама пора студенчества говорила мне: "Анна, я тебя люблю!".
Память часто возвращает меня в Ленинград и Краснодар 70-х, проведенные там студенческие годы: ночные “посиделки” в коридорах общежития c разговорами, анекдотами, песнями под гитару до утра, встречи с интересными людьми, студенческие вечера и диспуты, интернационализм, искренность в отношениях, первый "настоящий" поцелуй на смотровой площадке Исаакиевского собора, прогулки в Петродворце, краснодарские истории и многое-многое другое, чем богата жизнь любого молодого человека…
“Как сладок дым воспоминаний...
Как скоро времени теченье...”