Обидное слово «раешник». Вроде как «трешница» или «старьевщик». Термин — гармошечный, тальянистый. «Сонет» — благороднее, итальянистей. Стансы — это придворные танцы. А раек — это пляшет простой паренек. Но мне в райке — как попугаю у шарманщика в вещей руке. Я так полагаю. Мне — в райке — как в старинке зазывале в зверинец на рынке. Мне в райке запестрели колпаки скоморохов и менестрелей.
Раек — это райский стих разных птиц и цветных шутих. Ничего, что он шире и тише, что нету в нем слоговых часовых, дисциплинированных четверостиший.
Стих райка — как в праздник река с фонариками и флажками, как в кольцах старинных рука, как топоток казачка сафьяновыми сапожками.
Пойдем с тобой по райку на прогулку, как по московскому старому переулку.
Хорошо? Так давай посошок!
Примерно в том же «вольном» стилизаторском ключе — под народный раек — построены и некоторые стихотворения авторов рубежа XIX—XX веков, и, например, стихи Владимира Уфлянда 1960—1970-х, особенно его «Рифмованная околесица», а также ранние гротески Генриха Сапгира.
Вот характерный пример из «Околесицы»:
стой погляди кто там у камня придорожного
никак представительницы пола противоположного
да еще какие фигуристые хоть и в штанах
а лица белые и румяные
эй бабоньки разрешите с вами познакомиться
а ну валите отсюда хари пьяные
а то врежем так что навек запомнится
а кто вы простите собственно будете уважаемые красотки
мы богатырь девицы по прозвищу амазонки
спроси у них что они тут делают втроем
богатырских коней крадем
не желаете ли и меня украсть своей ручкой прелестной
не желаем очень уж ты тощий и облезлый
а что фармазоночки не прогуляться ли нам вместе в соседний лесочек
а в глаз не хочешь
оставьте хоть адресочек
на что он тебе
буду искать вас сгорая от страсти
ищи нас за тридевять земель в тридесятом государстве
Если у Уфлянда раек — чистая стилизация, хотя и нарочито осовремененная, то у Сапгира псевдораешный стих и соответствующая стилистика используются для ироничес-кого изображения «народной жизни» в ее примитивном советском изводе; именно так написано большинство стихотворений его первого сборника «Голоса» (1958—1962):
Вышла замуж.
Муж, как муж.
Ночью баба
Разглядела его, по совести сказать, слабо.
Утром смотрит: весь в шерсти.
Муж-то, господи прости,
Настоящий обезьян.
А прикинулся брюнетом, чтобы, значит,
Скрыть изъян.
Обезьян кричит и скачет,
Кривоног и волосат.
Молодая чуть не плачет.
Обратилась в суд.
Говорят: нет повода...
Случай атавизма...
Лучше примиритесь...
Не дают развода!
Дивные дела! —
Двух мартышек родила.
Отец монтажник-верхолаз
На колокольню Ивана Великого от радости залез
И там на высоте,
На золотом кресте
Трое суток продержался, вися на своем хвосте.
Дали ему премию —
Приз:
Чайный сервиз.
Жена чего не пожелает, выполняется любой ее каприз!
Что ж, был бы муж как муж хорош,
И с обезьяной проживешь.
Ироническую линию в раешном стихе продолжают и другие авторы конца ХХ — начала ХХI века — например, мятежный священник Глеб Якунин в своей поэме «Хвалебный примитив юродивый в честь Бога, мирозданья, родины». Именно стилизованным раешным стихом написаны названия частей и глав и некоторые фрагменты этого иронического текста — например, такая молитва:
Господи,
Ниспади!
Приложи ухо
И не уходи,
Погоди,
Как на исповеди
Ты себя поведи.
Лжи
Не вложу
В уста
И устав.
Выслушаешь —
Слезы высушишь.
Мою веру
Выверил
Мерой разума я,
И не разово
Мерил ее,
И не розово,
Мерой, Господи,
Самой высшей.
И теперь зову Тебя:
Выслушай,
Всевышний.
Правоверья не нарушив,
Веру выверил,
И теперь наружу
Душу
Выверну.
Нередко у современных авторов наряду с лубочными вариациями появляются стихи раешного типа, уже никак не связанные с традициями городского фольклора. Например, стихотворное послание Уфлянда Льву Лосеву, написанное в 2000 году, вполне свободно от какого бы то ни было стилизаторства в фольклорном духе:
Мы давно уже не молодеем
в полную противоположность нашим идеям.
Если бы было наоборот,
у нас бы не было морщин и бород
с ударением на О втором,
которых не выбреешь и не выровняешь топором.
Но мы еще годимся своим женам в мужья
и некоторым друзьям еще годимся в друзья
и на что-то еще годимся,
чем дополнительно гордимся.
Поэтому у нас иногда бывает получка.
(Ведь и медведь хороший хиропрактик, хоть и самоучка.)
А мы профессиональные словесные хиропрактики,
известные почти во всех уголках галактики.
Так давай и дальше не будем молодеть,
но ситуацией, по возможности, владеть.
Появлялся «нефольклорный» раешный стих и у поэтов начала ХХ века — например, у сатириконцев и у Михаила Лопатто. А среди наших современников одной из первых в ряду авторов, активно использовавших раешник, безусловно следует назвать Эльмиру Котляр, более известную как детский поэт. Но параллельно она издавала и свои «взрослые» книги, большинство стихов в которых написано именно раешным стихом.
В последние годы жизни Котляр приняла православие и создала целый ряд интереснейших образцов религиозной, духовной лирики, используя этот же тип стиха:
Так вот она какая,
радость Господня!
Я испытала ее сегодня!
От радости засияло
скудное больничное одеяло.
Боже мой!
Все мое тело
от радости пело!
Я сидела в пустой палате,
улыбаясь Божьей благодати.
Боялась пошевелиться,
чтобы радость моя продолжала длиться!
В наше время авторы используют раешник для раскрытия самых разнообразных тем и проблем. Например, у петербургского поэта Василия Филиппова он успешно помогает воссоздать сюрреалистический, фантасмагорический мир современного человека:
ВОСКОВАЯ КУКЛА
Я не чувствую весну.
Но я к ночи — домашней кошке — льну.
Я погружаюсь с головой в беззвездную снежную ночь,
Что неслышно откатывается прочь.
Сколько в этой бессмысленной жизни мгновений томленья?
В каждом мгновеньи распечатанное стихотворенье.
Чуть сладковатая гниловатая кровь
Проступает сквозь мотыльковую бровь.
Я — восковая кукла
Ночи без утра.
Словно ленивец или броненосец,
Я в постели с зажмуренными глазами,
С сжатыми ночью клейкой устами,
С собравшимися по церквам мышами.
Ветер ненавидит советское знамя,
Что повешено для быков
В Испании писательских особняков.
Я видел на телах наколки —
Голубки и храмы.
Кожу можно продать,
Чтобы ни за что не отвечать.
Зек с наколотым черепом
Не обернется весенним деревом.
В этой земле умирать.
Но когда погружаюсь в сон,
Льется в комнату черного неба гудрон.
За задернутыми шторами дома напротив
Приступают мужчины и женщины к рвоте.
Восковою куклой лежать в постели,
Чтобы кровь создавала спирали в развязанном теле.
Ночь — женьшень.
Летучая мышь — луны тень.
Ночь создана для восковой куклы,
Для радости легких.
Воронежский поэт Александр Анашевич написал литературным раешником целый цикл мистифицированных писем от выдуманной героини; обращает внимание неточная рифма, которой ни в фольклорном раешнике, ни в современном обычно не встречается, разве что в рэпе.
Милый, пишу тебе из ночлежки, из огромной клетки.
Здесь полмира: мордва, якуты, мертвецы, эвенки.
Венок у меня на голове, в кармане мелкие деньги.
Ночью здесь собираются все городские бездельники, калеки.
Не думай, здесь не клоака, здесь вся Божья клика.
Только к Нему обращены мысли, возгласы, крики.
Я прячу во рту свои бриллианты,
имею свою личную жизнь, свои любовные варианты.
Но не рви этого письма, изменить тебе смогу вряд ли.
Ночью лежу на досках, чувствую: блаженство рядом:
надо пройти по глухому коридору, заканчивающемуся адом.
Если не ответишь, следующее письмо будет оттуда.
Прибегает к раешнику и Евгений Карасев; причем в его стихотворении «Отдых на ипподроме» рифмы появляются и пропадают спорадически, поэтому отдельные его отрывки можно квалифицировать и как верлибр.
Завсегдатаи ипподрома появляются на его территории
задолго до начала бегов —
приглядываются к разминающимся на дорожках лошадям,
к настроению наездников.
Они знают, что каждый из ездоков
не без грехов —
способен на любой трюк за деньги.
И вообще конное ристалище — это
уйма всяческих финтов, подвохов;
здесь жест, перемиг участников состязаний
всегда о чем-то говорит, что-то значит.
Или, например, появившийся в кассах тотализатора
незнакомый лох
и поставивший кучу билетов на дохлую клячу...
Я прихожу на ипподром не играть — отдохнуть,
сбежав с городских улиц, как со стрельбища.
И, устроившись вдали от трибун, наслаждаюсь
чистым воздухом, доносящимся до меня
горячим лошадиным храпом.
И лишь однажды иду поглазеть на зрелище —
когда объявляют гит с секундным гандикапом.
Еще одно важное поле, на которым в последние годы воцарился раешный стих, — так называемый рэп, получивший заметное распространение в молодежной среде: рифмованная импровизация, произносимая автором на фоне несложного ритмического аккомпанемента. Вот пример рэп-текста — импровизация Смоки Мо «Бог любит всех людей»:
Бог любит всех людей,
И тебя и меня,
И больших и малышей,
Примет всех, любя.
Босс — это Бог внутри, не смотри так сверху,
Мы все равны, и даже если ты сегодня первый.
Все равны, и всё равнозначно, как пустота,
Но дьявол хочет видеть в каждом из нас раба.
Мы продолжаем ненавидеть, каждый день война,
И каждый день борьба, чтобы выжить — плохая игра.
Мне мерещится, как мой родной город сжирает тьма,
Меня спасает любовь, в сердце та, что одна.
Не надо никого не слушать, не сходи с ума,
Ты не жалкий раб, ты как Иисус — посланник отца.
Подумай об этом.
Единый путь и одна душа,
Мы выходим из темноты, смотри в наши глаза.
Мои молитвы незаметно летят к небесам,
Да, это сделал я, я это сделал сам!
Именно здесь, а не где-то там,
Через тернии к звездам и большим делам.
Очень важно, что новейший раешный стих возникает, в отличие от «досиллабики», после и на фоне других типов стихов, постоянно взаимодействуя с ними: с тоникой, вольным басенным ямбом, свободным и гетероморфным стихом, на границах с которыми возникает целый спектр переходных форм.
В отличие от своих ранних вариантов, современный раешник как правило не стремится к упорядоченности (как «досиллабика», которая вела к силлабике, плавно упорядочиваясь по числу слогов), а напротив — использует в первую очередь выразительные контрасты строк: прежде всего, по количеству слогов и ударений, нередко употребляя сверхдлинные строки.
Кроме того в нем часто используются разные новые типы рифмы, в основном — неточные, появляется более сложная рифмовка (перекрестная, опоясывающая и т. д.), порой (особенно у Сапгира, Филиппова, Карасева и Анашевича) наряду с рифмованными возникают и нерифмованные строки.
Все это позволяет говорить о новом раешнике как о самостоятельном типе стиха, имеющем не только богатую и разнообразную историю, но и очевидные перспективы в современной поэзии.