"Изъятый горизонт, чернила тишины,
вечерних фонарей и сливочность, и слабость.
Минуты над водой прохладны и длинны.
У времени вода — единственная радость.
У призрака вода — последняя ступень
от мраморной плиты к таинственной свободе.
Топлёным молоком серебряная тень
разлита по реке и синей непогоде.
Туманные слова на сумеречный ум
по-сливочному льют из запотевшей кружки.
Дождливым янтарём родятся наобум
для каждой из теней прозрачные подружки.
Неловкий поворот, дрожание свечи,
дрожание огня на месте горизонта,
серебряная нить, глухие кирпичи,
чернильная Нева и тайна Ахеронта.
(Марков Я. “Ахеронт”)
Измятый горизонт, испачканный в чернилах,
ложится наобум в сиреневую гладь,
дрожащая свеча прозрачно очертила
старинных кирпичей таинственную кладь.
А в сумерках души блуждает привкус ночи,
сметанный блан-манже к десерту подаём,
тот йогуртовый вкус в крупинках многоточий,
молочная река, кисельный окоём.
Усталая вода колышется в стакане
и тянется со дна серебряная нить,
а призраки плывут в затопленную гавань,
и в сливочный туман им страшно уходить.
Рассыпаны слова старинного романса,
беру их наобум и складываю вновь,
их суть уже давно утрачена в нюансах,
мой запотевший лоб в испарине из снов.
Топлёным молоком разбавленное время
сочится без конца из мраморной плиты,
под нею столько лет свобода тихо дремлет,
ступенями скрипя в покоях темноты.
Чугунные столбы, заржавленные цепи,
над зеркалом воды нависли, ну и пусть.
Их тени, растворясь, утешат и исцEлят
притихших фонарей рассеянную грусть.
На сумеречный ум волна легко накатит,
смешаются слова – и вот еще экспромт.
Задумчивый Харон гондолу конопатит,
а я пишу стихи и – полный Ахеронт.